Уильям Гибсон - Периферийные устройства Страница 54

Флинн толкнула черный экран пальцем, экран отклонился назад, но гироскопы тут же его выровняли.

Тут он зажегся, и появилось лицо Недертона, слишком близко к камере: нос огромный, глаза чересчур широко расставлены.

– Флинн? – спросил он через дешевый маленький микрофон.

– Умереть и не встать, – сказала Флинн, почти смеясь, и тут же натянула на ноги простыню, потому что сидела на кровати в одних только трусах и фуфайке.

78. Дикий Запад

Картинка с двух камер, полностью объемная, напомнила ему неподвижное изображение еще более древних времен, только он не помнил, как называлась та платформа. Флинн смотрела на него, ее колени были прикрыты светлой тканью.

– Это я, – сказал Недертон.

– Офигеть.

Флинн протянула руку – непропорционально увеличенные кончики пальцев – и толкнула его, то неизвестное, на чем были закреплены камеры. Он качнулся, на миг увидел низкую, кустарного вида поверхность – наверное, потолок – и горизонтальный шов отклеившейся бумаги. Потом с ощутимым стрекотом выровнялся.

– Не делай так, – сказал он.

– Знаешь, как ты выглядишь? – спросила Флинн, перегибаясь через колени.

– Нет, – ответил Недертон, хотя программа-эмулятор показывала что-то сферическое, на колесах, с прямоугольной плашкой на тонком стебельке.

Руки Флинн увеличились во много раз, затем всю трансляцию заполнило рекламное изображение того же предмета, что на эмблеме, но с восторженной детской физиономией во весь экранчик.

– У нас на Диком Западе нет крутых синтетических красавчиков, зато есть «Перекати-Полли». Ты где сейчас?

– В гобивагене.

– В автодоме?

– За моим столом, – сказал Недертон.

– Это правда твой стол?

– Нет.

– Фантастически уродский. Так никакой «Сольветры» нет и не было?

– Есть компании, зарегистрированные под таким названием в вашей Колумбии и в вашей Панаме, – ответил Недертон. – А теперь и в ваших Соединенных Штатах. Ты в руководстве одной из них.

– А у вас ее не было?

– Не было.

– Просто хобби Льва? Плюс то, что ты облажался, и расследование Лоубир?

– Насколько я знаю, да.

– Зачем ты здесь?

– Лоубир предложила. А мне хотелось увидеть своими глазами. Сейчас день? Это окно? Где мы?

– Ночь, – ответила Флинн. – У меня в комнате. Яркая луна.

Она протянула руку, выключила источник света и тут же стала прекрасна другой красотой. Темные глаза сделались больше. Дагеротип, вспомнил Недертон.

– Отвернись, – сказала Флинн и сама его развернула. – Мне надо надеть джинсы.

Ее комната, насколько он видел через скользящую камеру, напоминала кочевую юрту. Невзрачная мебель, груды одежды, отпечатанные на принтере вещи. Мгновение в прошлом, за десятилетия до его рождения. Мир, который Недертон воображал, в реальности оказался невообразимым.

– Ты всегда здесь жила?

Флинн нагнулась, взяла его, поднесла к окну, к лунному свету:

– Ага.

Луна. Большая, яркая.

– Я знаю, что это реально, – сказал Недертон. – А поверить не могу.

– Я смогла поверить в твой мир, Уилф. Пришлось. Поднапрягись чуточку.

– До джекпота, – проговорил он и тут же пожалел о своих словах.

Флинн развернула его к себе и, залитая лунным светом, серьезная, глянула ему в глаза:

– Что такое джекпот, Уилф?

Вся его способность изворачиваться и лгать куда-то исчезла.

79. Джекпот

Они сидели под дубом во дворе перед домом: Флинн на старом деревянном стуле, Уилф у нее на руках.

Бен Картер, младший из солдат Бертона, по виду совсем мальчишка, которому бы еще в школе учиться, устроился на крыльце – в глазу виза, на коленях «булка» – и пил кофе из термоса. Флинн тоже хотелось кофе, но она знала, что тогда уж точно потом не уснет. И Уилф Недертон рассказывал ей про конец света. Вернее, про конец того мира, в котором живет она, и начало другого.

Лицо Уилфа на планшете «Полли» освещало ей ступени, пока она спускалась из спальни. Бен сидел на крыльце, сторожил дом; при появлении Флинн он растерялся, вскочил, пытаясь сообразить, куда не направлять ствол. На нем была такая же кепка с подвижным пиксельным камуфляжем, как у Райса. Бен не знал, здороваться ли с Уилфом. Флинн сказала, что они посидят под деревом и поговорят. Бен ответил, что сообщит остальным, где она, только, пожалуйста, не уходи больше никуда и не обращай внимания на дроны. Так что Флинн расположилась на стуле, и Уилф в «Перекати-Полли» начал объяснять ей то, что называл джекпотом.

Прежде всего, это не было какое-то одно событие, вызванное единственной причиной, с четким началом и концом. Скорее климат, чем как в апокалиптических историях, где бах! – и все начинают бегать с пушками, как Бертон и его ребята, или всех съедает заживо вылезшая откуда-то дрянь. Совсем иначе.

Джекпот был антропогенным, сказал Уилф, а Флинн из «Чудес науки» и «Нейшнл географиков» знала, что это значит «из-за людей». Не то что они нарочно хотели сделать плохо, но все равно сделали. И очень многое началось из-за настоящего климата, из-за избытка углекислого газа в атмосфере. И становилось хуже и хуже, а люди в прошлом сперва не понимали что и отчего, а когда поняли, то не смогли организоваться и поправить дело, а потом стало уже поздно.

Так что сейчас, в ее время, объяснил Уилф, человечество идет к антропогенному, общесистемному, комплексному трындецу, как Флинн уже и сама чувствовала, да и все, наверное, кроме тех, кто говорит, будто ничего такого не будет, но зато ждет второго пришествия. Флинн смотрела на серебристую траву (Леон подстриг ее старой чугунной газонокосилкой, которую заматывал проволокой, чтобы не развалилась на ходу), на лунные тени за чахлыми кустами самшита и бетонной декоративной чашей – в их детстве это был за́мок дракона – и слушала рассказ Уилфа о том, как за сорок лет вымерло восемьдесят процентов земного населения.

И гадала, значит ли что-нибудь на самом деле, когда тебе говорят такое. Если это его прошлое и твое будущее.

Первый ее вопрос был: как поступили с таким количеством покойников?

Поначалу как обычно, ответил Уилф, ведь все происходило не враз. Потом какое-то время ничего не делали, а дальше появились ассемблеры. Ассемблеры, наноботы – их придумали позже. Они же раскопали и расчистили загнанные в трубы лондонские реки после того, как закончили с трупами. Создали все, что она видела по пути в Чипсайд. Выстроили небоскреб, где убитая женщина на ее глазах готовилась к вечеринке. И остальные небоскребы, которые Уилф называл шардами. А теперь ассемблеры поддерживали чистоту и порядок, в будущем после джекпота.

Флинн чувствовала, что Уилфу тяжело рассказывать, что он редко говорил об этом раньше, может, даже никогда. По его словам, некоторые, как Тлен, превратили всю свою жизнь в плач по утраченному миру. Носят черное, рисуют на себе татуировки или что-нибудь в таком роде. Но это больше скорбь о других видах, о другом массовом вымирании, не о восьмидесяти процентах человечества.

Ни столкновения с кометой, ни глобальной ядерной войны. Просто всё разом на фоне меняющегося климата: засухи, нехватка воды, неурожаи, пчелы пропали окончательно, численность ключевых видов катастрофически сократилась, исчезли последние высшие хищники, антибиотики стали помогать еще меньше, чем сейчас, болезни – не одна пандемия, но отдельные эпидемии, каждая из которых сама по себе была историческим событием. И все из-за людей: сколько их было, как они себя вели, как меняли окружающий мир.

Тени на лужайке превратились в бездонные черные дыры. А может, в идеально разостланный черный бархат.

Людей спасла наука, объяснил Недертон. Когда все рушилось, когда история превратилась в массовую бойню, наука внезапно пошла вверх. Не сразу, не одним героическим рывком, но мало-помалу появились более дешевые, более чистые энергоносители, более эффективные способы извлекать углекислоту из воздуха, новые лекарства – замена антибиотикам, нанотехнологии, посерьезнее самовосстанавливающейся автомобильной краски или подвижного камуфляжа на бейсболке. Еда, для печати которой требовалось меньше ресурсов, чем для выращивания настоящей. Так что кошмар постепенно озарялся светом нового, такого, от чего захватывало дух, однако в целом все продолжало разваливаться, к чертовой бабушке. Это сопровождалось насилием, сказал Недертон, и невообразимыми страданиями. Чувствовалось: он проскакивает подробности, не хочет описывать худшее из того, что произошло, должно произойти.

Флинн глядела на луну и думала, что та будет такой же на протяжении десятилетий, которые описывает Уилф.

Для очень богатых людей, говорил он, все было не обязательно так уж плохо. Самые богатые делались еще богаче, поскольку меньше оставалось конкурентов. Постоянные кризисы рождали множество новых возможностей. Так мир стал таким, каким стал. Когда ситуация достигла дна, население кардинально уменьшилось, выжившие научились выбрасывать в атмосферу меньше углекислого газа, а избыток съедали растущие небоскребы вроде того, который она патрулировала. И ради этого они строились, а не только чтобы служить жильем для богатых. Так что уцелевшие люди постоянно помнили, от чего были на волосок.