Олег Айрашин - Камуфлет Страница 6

Он стоял у окна, разминая крепкими пальцами папиросу-беломорину, и улыбался. Странная улыбка. Чувствовалось: закури он сейчас в полном трамвае – слова никто не скажет. Законное превосходство ощущалось и в ухмылке, и в хозяйской позе, и в том, как остальные трое оглядывались на него.

Я незаметно кивнул Белому на кряжистого. Белый взглянул мельком, но мимоходом не получилось: взор задержался. Тот безразлично посмотрел на Белого. Необычные были у них переглядки. Они точно не были знакомы, но что-то общее их связывало. Лёгкой усмешкой дернулся уголок рта у стриженого, и тот отвернулся к окну.

Белый кивнул: продолжаем. Коренастого мы игнорировали. И операция прошла успешно: двое из четверых клюнули.

До сих пор удивляюсь, почему нам тогда не навешали и водку не отобрали? Похоже, у этих граждан были дела поважнее, чем проучить зарвавшихся фраерков. Или стриженый, глядя на Белого, вспомнил себя в юности и не дал «фас» корешам.

Возвращённый с того света сосуд оставался в пользу своего спасителя: Кесарево – кесарю, а белое – Белому.

И что за потребность такая? На время успокаивались, а потом снова тянуло на трамвайчик. Проходил месяц-другой, и прочие предложения («А не пошершеть ли нам ля фам?» или знаменитое «Из всех искусств важнейшим для нас является вино») не получали единогласного одобрения. А трамвайчик звал неудержимо. Откуда это жгучее желание покуражиться?

Как же примитивно давалось душевное веселье в юности. Сегодня так не получается.

А спущусь-ка я сейчас в гастроном, да прихвачу ещё пару бутылочек. Одну мы точно уговорим: уж больно хорошо сидится. А вторую возьму в руки: «А давай, Белый, прокатимся на трамвайчике?».

И мы рассмеёмся, как раньше.

А что же в комнате? Мой стакан наполнен на треть, и Белый булькает «Гостиный двор» в свою тару.

– Александр Павлович, не стесняйся, записывай без конспирации.

Ослепляющая вспышка!

Испепеляет всё живое…

Тлеющие развалины…

Всё к черту. Никаких посиделок-пошумелок, вопросов-ответов, шуточек-приколов. Пусть я навеселе, но одно помню точно: визитной карточки не давал. Собирался, но не успел. Не мог он знать моего отчества.

Значит, пока я тактично спускал воду из сливного бачка, тут шарили в моём пиджаке, документы смотрели. Внаглую. Не зря я сомневался. Это не прежний Белый. Зомбированный слуга системы – вот он кто теперь. Гэбуха она и есть гэбуха. То-то голубчик нёс про вторую производную. Наверняка хотел меня вербануть, втянуть в делишки ихние. «Мы продвигаем один проект». Как же, проект. Знаем, знаем, как нынешние родине служат. Пистолет под мышку, сто грамм на грудь – и по бабам. И стихи ему херовенькие.

Белый наполнил свой стакан почти доверху, остатки вылил в мой. Идеально поровну. Миллиметров по десять до краёв, хоть линейкой проверяй. Профессионал. В штатском.

– Ну что, на посошок? Костя, а ты сможешь – как чай?

Мой сильнейший номер: Белый помнил и это.

Достал из холодильника чайную заварку, долил стакан доверху. Всплыли строки:

По несчастью или к счастью

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места[1].

Пил мелкими глотками, смакуя, с короткими перерывами. Со стороны казалось: вовсе не водка.

Нет, ребяты-демократы, – только чай.

Да, возраст и длительное отсутствие практики сказывались. Но я выдержал испытание, растянул минут на пять. Правда, глаза сочились слезами, а горло сжимали спазмы. Понятно, зачем Белому прикол с «чаем». Для психологии. Лучше всего запоминается последняя фраза. Штирлиц грёбаный.

Белый принял залпом, закусил. Я – нет. Чай не закусывают.

– Молодец. Есть ещё порох в пороховницах.

– Угу, – водка так и просилась назад.

– Ладно, давай прощаться. Хорошо посидели. Может, ещё свидимся? – он набросил пиджак.

– Может быть. Встретишь кого из пацанов – привет.

Проводил до дверей. Пожали руки. Его прощальный поклон.

По-хорошему бы – вымыть посуду и в душ, но сил хватило только завести будильник.

Спал я беспокойно. Снился Белый, но не теперешний, а прежний, из золотых шестидесятых. Он произносил вкрадчиво:

– Встаём по одному. Идём тихо, не привлекая внимания. Прорываться через Москву будем на метро.

Я отвечал вопросительно:

– Понял. Там легче затеряться в толпе?

Он смотрел с сожалением, как на больного, и уточнял со значением:

– Нет, Костя, не так. Потому что в метро есть эскалатор.

Сон повторялся много раз, измучился я смертельно.

Глава четвёртая.

Хмурое утро

Напущу я на вас неотвязные лозы,

И род ваш проклятый джунгли сметут,

Кровли обрушатся, балки падут,

И карелою, горькой карелой дома зарастут.

Голова раскалывается. А в зеркале? Мда…

Как там у поэта:

Золотая рыбка, жареный…

Нет, не так. А, вот:

Жареная рыбка,

Дорогой карась,

Где ж ваша улыбка,

Что была вчерась?[2]

А впереди чёртов симпозиум, а вечером фуршет. Ох, не хочу.

Но перво-наперво надо разделать добычу. Где шпаргалка? И что вчера так восхищало?

УПРЕЖДЕНИЕ – это да! Золотое слово, бегом в записную книжку. Уже не зря в Москву приехал.

Провалы. Ага, это о провалившихся агентах. Но почему с большой буквы и с вопросом? Не тормозим, дальше, дальше.

2-5 лет – за что же нынче столько дают? За провалы?

А как зажопят в метро – срок удваивается? Неясно, но здесь, как с кроссвордом: вперёд и на одном дыхании.

Продать все $. Не просто доллары, а все доллары. Ага, срок-то дают за валюту? Как в эсэсэре? Но сейчас проще, баксы отберут без церемоний. А не захочешь по-хорошему, по фаберже напинают. Или уведут к себе, а там в тиски зажмут. Тут не то что доллары – последние рубли отдашь.

А если другой смысл? Эх, Александр Павлович, эфэсбэшник тебе важную инфу слил, а ты даже зафиксировать не сумел толком.

Странно. Вроде я особо не шифровал, сокращал немного. Но что мешает? И не бодун тому виною. Где же, где барьер?

Ответ пришёл вдруг.

Пакостят две вещи. Первая – стакан. Причём не мой, а Белого, с водкой почти доверху. В последнем стакане – в нём было что-то гадкое. Так вот же он, правда, пустой. Стакан как стакан. И две бутылки порожние на полу.

Ладно, со стаканом потом разберёмся. Что тормозит ещё? Вторая производная. А этот гондурас почему беспокоит? Господи, башка прямо раскалывается.

А если зайти с обратной стороны?

Всего четыре строчки. ПРЕВЕНТИВНО – просто чудо.

Да, пара слов — Упреждение и Превентивно – сверкают белизной. Как двойная вершина Эльбруса.

Идём дальше. Почему-то я записал Фидель Кастро Рус полностью. Плюс команданте. Да ещё эпитет: родной. Возможно, дав полное имя и воинское звание, хотел зашифровать само слово «полностью»?

Но как связать Фиделя с Бойцовским клубом? А хрен его знает… А ну-ка, вернёмся на первую сторону.

Боже милостивый! Вот оно! Недостающее звено – это же эпизод из фильма Бойцовский клуб. И тогда всё встаёт на место. Полный пипец!

Не о тисках уже речь! Они сделают полное Кастро моему родному «фиделю»! По самое команданте – чтобы уже ничего не выросло. Точно, блин. И Путин тогда обронил, мол, есть у нас специалисты и по этому вопросу… Кто бы сомневался. Правда, президент говорил это какому-то бельгийцу. А тут Фидель Кастро Рус. Да кому разбираться охота, рус ты или не рус? Тут же превентивно: лес рубят – щепки летят.

И насчёт поперёк желания – умри, лучше не скажешь. А хорошо бы уточнить: процедура коснётся только оппозиции? Или беспартийных тоже? Огласите весь список, пжалста.

Потряс головой: во идиот! Нафантазировать можно что угодно. Давно замечено: кто неправильно застегнул первую пуговицу, уже не застегнётся как следует.

Не то, не то. Не выходит по-быстрому, мешает стакан долбаный, застрявший в подсознании. Но как же, как вытащить этот инородный осколок?

Хватит себя дурить, всё ты уже понял. Вляпался по крупному: привет из Академии. Негативный блок в подкорке застрял, и оставлять отравленную занозу нельзя. Потому как известно, что будет дальше. Вернее, чего не будет.

Ни одной новой книги. Стоящий текст требует особого состояния изменённого сознания – вдохновения. А откуда ему теперь взяться-то? Вон, собственная бумаженция с дюжиной слов не читается.