Игорь Судак - Добрые сутки или Вера для атеиста Страница 6

— Мюсье Жапэ, у меня есть встречный вопрос: а какой мне смысл его оставлять? Ведь, смотри, когда любой человек умирает, для него умирает и весь мир, так же? Ты, я надеюсь, в большей степени атеист, чем тот пастор? Так вот, так было всегда: человек умирал, и с ним умирал весь мир. Для него он переставал существовать, да? А сегодня, когда я исчезну, для меня так же исчезнет весь мир, только я хочу, чтобы исчез он теперь сразу для всех, по-настоящему исчез, по честному. Это будет, по крайней мере, справедливо. Разве в этом нет рациональности? Высшая справедливость — вот смысл моего поступка. А что, вам-то самим всем не совестно разве — ваш современник в расцвете лет погибает ни за кизяк собачий и разлетается на пылинки, а вы жить остаетесь? Вместо того, чтобы обо мне как-то подумать, выход какой-нибудь поискать — вы все о задницах своих печетесь. А ведь у меня никого из близких людей уже нет! Мне некого жалеть. Где вы были, когда на Бостон обрушили бомбу? Моя семья оказалась в эпицентре взрыва — все сгорели! А из-за чего? Проблема ведь была пустячной. Военный летчик сошел с ума в воздухе и требовал-то всего-навсего, чтобы Командующий ВВС высунулся из окна своего кабинета и пострелял бы в воздух холостыми патронами, напевая «Хэппи бёздэй ту ю!» У летчика был день рождения — свихнулся от хорошего настроения. Так что — у Командующего отсохло бы? Зачем начали непонятный торг, возню. Моя жена через неделю должна была родить. Девочку. Очень красивую девочку. У нее уже имя было. У меня остались только несколько ее фотографий, сделанных в утробе. И всё. Даже праха от нее не осталось! У нее день смерти опередил день рождения. И на Стене Скорби отсутствует дата рождения, только - смерти! Нет… Нет у вас доводов, чтобы я вам сохранил жизни. Нет мне резона оставлять вас. Не заслужили. Не придумали вы и не придумаете ни единой зацепки. Я сам искал ее, но ее нет. Мне человечество после моего ухода не нужно. Ну разве я не прав? На кой бубен оно мне?

— Но послушайте, господин Десницкий, вы-то ведь один, а хотите забрать всех?

— Да на чаше весов моя жизнь не перевешивается миллиардами других жизней, гуманисты хреновы, тут количеством не меряется. Жизнь любого человека равна жизням всех остальных. Один равен всем. Такая арифметика. Вы просто этого еще не поняли, да теперь уже и не поймете. Всё одинаково. Скучно мне уходить самому. Люблю я вас, люди, не могу без вас, простите, если что не так…

— Э, э, погодите прощаться. Эдисон, не торопитесь, прошу вас!

— Опять «не торопитесь». Что вы заладили одно и то же. Ну, не тороплюсь я, мне еще час с хвостом осталось — времени уйма! А вам и того больше. Да только переливаем мы одно и то же — из пустого в порожнее, да еще и через дуршлаг. Не верю я ни во что, и умереть с легким сердцем я смогу только, если со всеми. Вот такой я коллективист, такой общественный человек. А ты, Жапэ, — самовлюбленный глупец, думающий не полушариями, а половинками, причем только о себе. Прощай, Жапэ! Иди заберись на свою Эйфелеву башню и насладись напоследок видами Парижа. Заодно выбери себе кладбище покрасивее. Адью, гарсон! Ля фэн де ля комеди... Вот уже полжелания последнего исполнено, с тремя мы поговорили — довольны, кадаврики? Перерыв пять минут. Объявляю телевизионные новости! Покажите покрупнее ведущего мировых новостей, я разрешаю, — пусть расскажет, что нового в мире, какая где погода. А то я тут подотстал немного от жизни. Только не надо обо мне.

Ведущий рассказывать другие новости не мог, потому что их попросту не было, но приказ террориста не обсуждался — и он принялся без энтузиазма повторять вчерашние. Сначала он пробубнил о невиданных успехах в нанотехнологиях, главным из которых стала скорая возможность реально уходить в виртуальный мир. Затем сообщил о забастовке психиатров Туманного Альбиона, которая сразу парализовала нормальную жизнь этого когда-то процветавшего острова. Потом объяснил причины ухудшения положения незаконно клонированных в России и кто за этим стоит. Зачитал о трехчасовой предупредительной голодовке международного экипажа на орбите. И привел примеры массовой эксгумации в Китае, ставшей следствием Программы восстановления ДНК умерших. И в конце сказал о погоде.

Абсурд чтения вчерашних новостей не выглядел абсурдом на фоне того, что разворачивалось сейчас. Обескураженный мир переваривал переговоры. Молча. Не обсуждая. Десницкий во время их проведения иногда энергично жестикулировал. Той рукой, на которой были зажимы с проводками. В правый верхний сектор экрана была выведена отдельно и увеличена кисть этой руки, ее все время показывали, и было видно, что один из зажимов, на мизинце, сидит не так плотно и иногда чуть-чуть съезжает то в одну, то в другую сторону. Но никто, даже Президент Планеты не осмеливался упомянуть об этом, чтобы ненароком не вызвать обратную реакцию террориста. И не будет преувеличением сказать, что большая часть человечества в эти минуты – кто мысленно, кто вслух – взывала у экранов к своим разнообразным богам, прося у них впервые одного и того же. Но ничего не менялось, террориста не поражала ни молния извне, ни жалость изнутри. И три лучших переговорщика не смогли даже пошатнуть уверенность Эдисона Десницкого в своей кошмарной затее. Положение ухудшалось с каждой секундой. Алеша встал и прошелся вперед-назад. Жена и дочка сидели на краюшке кровати, прижавшись друг к дружке. «Как странно! — подумал Алеша. — Все предметы в квартире потеряли свое назначение и смысл. Например, гладильная доска. Велосипед на балконе. Календарь на стене. Многое можно уже не делать. Упавший со стула галстук — не поднимать, да и для чего он вообще? Кровать уже можно не застилать. А ставшие часы в комнате не ремонтировать»…

6.Крах переговоров

На экране вдруг появилась женщина. Молодая и очень красивая. И места она заняла прилично — восьмую или даже шестую часть экрана. Не все даже сразу поняли, что это возобновились переговоры.

— Здравствуй, Эдик… — сказала она тихо.

— Привет, а кто это там мяукнул? — быстро отреагировал Десницкий. — Не вижу картинки.

— Это — я, Эдичка…

— Эдичка — это я. А ты кто?

— Я, Эдичка, — твоя бывшая одноклассница Эльвира Куклина... Ты меня помнишь?

— О-О-О-о-о-о-.-.-… Помню ли я тебя? Далекая Россия, выпускной класс, первая любовь. Любовь с первого класса и до последнего звонка. Вижу-вижу… вот так встреча! Дай хоть сосчитаю: 33 — 16 = 17. Семнадцать лет не виделись! И ты не изменилась! Помню ли я ее? Да я ж влюблен был в тебя, Кукла, всеми своими клеточками, и не только половыми. И боготворил я тебя, как собака Робинзона боготворила своего хозяина. И мечтал о тебе, сильнее, чем старик мечтает о молодости, и безнадежнее, чем умерший мечтает о старости. А мы ведь даже не целовались. Одно только твое слово тогда — и все было бы по-другому — и я никогда бы не оказался на этой проклятой плавучей лаборатории. Вот жизнь… Слушай, честное слово, не ожидал тебя увидеть. Седовласый хитрый лис конферансье сумел все-таки подсунуть сюрприз! Молодец. Я любил тебя, Кукла, несмотря на то, что однажды увидел. Помнишь, как в выпускном классе мы ходили в поход. Это был ужасный день моей жизни. Но с утра я этого еще не знал, я был счастливым человеком — ведь у меня, думал я, будет возможность подавать руку, когда ты будешь прыгать через ров, помогать тебе перелазить через поваленные деревья, переносить тебя через ручей. Да много всего может произойти. И произошло… Ты не знала этого, ты не видела, что я вас видел. Тогда, на привале… Я вдруг заметил, что тебя нет — и стал волноваться. Я не обратил внимания, что не видно еще и моего лучшего друга — Паши Кукушкина. Я пошел тебя искать и — нашел, на свою голову… С тех пор мое самое ненавистное сочетание цифр это — «шесть и девять». Вот такая простая кабалистика!.. Ну, да ладно. Проехали. Я тебе, помнишь, на выпускном вечере говорил, что когда-нибудь и ты захочешь меня, но будет уже поздно. Говорил? Я угадал? Ты ведь объявилась тут, чтоб я тебя трахнул?

— Эдик. Я согласна прилететь к тебе, я успеваю, ты меня впустишь через шлюз — и я разделю с тобой твою участь…

— Ну не сука?! У тебя ж, я слышал, муж есть – мультимиллионер, коллекционер искусства. И трое детей!

— Ради них… — последовал тихий ответ.

— Хм. Считай, что я тебя уже поимел. Раньше надо было думать. Как говорится: хороша ложка к обеду, а шлюшка — к вечеру. Все, возвращайся в семью. Жди меня дома. Я к тебе сам скоро прибуду — в виде вирусов. Они, вместо меня, тебя будут трахать. Такой оргазм получишь — на атомы разлетишься. А мне лично уже не до секса с конкретной женщиной — я хочу обладать всей планетой. Меня это очень возбуждает. Взять ее за «груди-горы», как говорил поэт, нащупать у нее Марианскую впадину и … какой она испытает экстаз! Какие землетрясения и извержения начнутся, какие цунами пойдут — люди забегают по поверхности, как насекомые лобковые, и посыпятся в тартарары. Вот мне какой акт нужен! В принципе, я его и так уже совершаю. А ты, Кукла, не трать времени. Беги давай к мужу, тоже займитесь любовью, на прощание… Вот и все — уже с четырьмя переговорил, а ничего путного не услышал — только устал. Конферансье, давайте еще двоих последних — и закругляемся. Сколько времени? Ого — час пятнадцать еще осталось. Как медленно время тянется. Ну да мы столько ждать не будем. Как только солнышко за горизонт зайдет — так и мы туда же. Оно уже почти коснулось воды. Надо же, какой красивый закат, жаль, что я не художник. Ну, ничего. Конферансье, ты где, старый болван, объявляй следующий выход — до захода надо управиться.