Инженер. Часть 1. Набросок - Евгений Южин Страница 7

сборщиков, которые плевать хотели на местные договоренности. Они тратили огромные усилия и средства, чтобы добраться сюда, уйти, минуя посты, в лес, и найти орех. Был огромный риск после стольких усилий прийти на делянку, которая уже была, как говорится, оприходована. Время на сбор было весьма ограничено, и в таком случае перейти на новый участок у браконьеров уже не было никакой возможности. Подвернувшийся отряд, груженный орехом, был для них единственной возможностью вернуть потери, и, несмотря на свою малочисленность, они рискнули напасть.

Скрипнули доски. На помост поднялась моя жена, Урухеле, у которой я был приемным мужем. Тогда, в той схватке, погибли с нашей стороны двое – Длинный, имя которого я никак не могу запомнить и который был мужем этой самой Урухеле, и еще один дядька из соседнего хутора. Садух тогда решил, что я, хоть и ганнер, слишком похож на человека, и снизошел не только до знакомства, но и принял меня в большую семью. Как я понимаю, большей частью он руководствовался расчетом, так как потеря Длинного создавала определенное напряжение в нехитрой экономике хутора, в котором он начальствовал. Брачные отношения были довольно причудливы для земного человека и допускали среди прочего так называемых приемных мужей и жен. Эти названия главным образом оформляли имущественные отношения в малой семье и практически не влияли на прочие обязательства. Так, я никогда не собирался и не спал с этой долговязой теткой Урухеле. Насколько я мог судить, она с нежностью относилась к старосте соседнего хутора и нисколько не скрывала этого. Статус приемного мужа или жены запрещал последним отчуждать любым способом или наследовать имущество малой семьи, однако наделял их определенными правами как членов большой. Большой семьей являлись все обитатели нашего хутора, так как слуг или рабов у нас не было. Наследовать собственность семьи могли бы мои дети, если бы я завел их с Урухеле, но последнее было сомнительно. Она, похоже, недолюбливала меня, хотя и старалась это скрывать. Здесь, впрочем, не было ничего нового. И на Земле сплошь и рядом живут одной семьей люди, которые только терпят друг друга. У меня же вообще не было выбора. Даже свой новый статус я осознал где-то через полгода, после того как слегка освоил местный язык.

По моим собственным подсчетам, местный год имел 412 дней. Дни года отсчитывались двадцатками, по двадцать дней, и эти двадцатки имели собственные имена. Последние двенадцать дней считались временем вне года и тратились на повальный кутеж и безделье. Именно в эти 12 дней проходила ярмарка в Саэмдиле, на которой сбывался весь годовой сбор орешка.

Меня весь этот год не покидало ощущение причастности к чему-то таинственному и великому. Хотя весь мой быт – периодические походы за орехом, переработка последнего, рубка бамбука и помол на муку его сердцевины, поиски заблудившейся скотины и прочие заботы того же рода – никак, кажется, не должен был способствовать этому, сам факт моего пребывания здесь, моего попадания сюда ломал целостную картину устройства мира, которая сложилась за долгие годы учебы и жизни на Земле. По настоящему же укрепилось это ощущение и, пожалуй, впервые за время моего нахождения здесь дало ориентир в моих действиях открытие, которое буднично поведал мне во время совместного жевания пастилы из ореха Садух, когда я уже более или менее освоился с местным языком. Оказалось, что регион, в который я попал, находился, как говорится, в заднице мира. Если бы не орех, то люди сюда бы и вовсе не пришли. Местный центр наркоторговли – Саэмдил – жил только этим и, по сути, был большим торгово-закупочным центром, в который свозился переработанный орех со всего региона. Этот орех, кстати, как выяснилось, практически не оказывал на меня никакого действия. Точнее, почти никакого. Для меня последствия его жевания выглядели как легкое опьянение и небольшая эйфория – очень похоже, как если бы я одновременно принял чашку крепкого кофе и бутылку пива. Местные же наедались, что называется, в зюзю. В целом культура потребления этого ореха, точнее, специальным образом приготовленной пастилы самых разных вариантов исполнения, сильно напоминала потребление крепкого алкоголя на Земле, с той только разницей, что это потребление не вызывало выраженного похмелья и было местным аналогом афродизиака. Я мог жевать эту пастилу сколько угодно – чем дольше я это делал, тем меньший эффект от ее употребления ощущал. У меня взялась даже привычка закидывать по утрам кусочек пастилы в рот вместо кофе, которого здесь, естественно, не знали.

Так вот, регион этот находился в глубине континента, на краю огромной страны под названием Мау1. Было несколько государств, но Садух был не самым информированным человеком в части географии. Зато он прекрасно знал главное – основой устройства местного человечества было Скелле2. Переводилось это как искусство или что-то похожее, но по описанию Садуха лучшим аналогом этому слову на русском языке было бы слово «магия». Две тайны – моего попадания сюда и тайного искусства – совпадали по определению. Просто потому что никаких других вариантов объяснения произошедшего не было. Для меня это стало сразу же рабочей гипотезой. Я необычайно воодушевился и стал подробно расспрашивать все, что члены моей большой семьи знали об этом.

Знали они не много. Периодически рождались дети с этой способностью. Любой новорожденный при первой же возможности в обязательном порядке под страхом смерти подлежал предъявлению местному представителю магических властей. Таковой был в Саэмдиле. Тот выдавал сертификат, если ребенок был обычный, и это был аналог нашего паспорта. Если же ребенок оказывался со способностями, то его по достижении семи лет, а иногда и раньше, забирали у родителей в интернат. Родителям при этом назначалась изрядная пенсия и, несмотря на угрозу расставания, многие мечтали о такой удаче. Способности у детей были разного уровня. Как правило, абсолютное большинство из них, отучившись в интернате, направлялись к местам службы, где исполняли роль специфических чиновников, как, например, смотрящая в Саэмдиле – по слухам, местная уроженка. Другие же – меньшее число – уезжали учиться дальше. И вот именно эти, последние, и был настоящие маги. Кстати, и искусство, и человек, который им владеет, назывались одинаково – Скелле. Здесь присутствовал выраженный половой диморфизм. Хотя среди детей со способностями изредка рождались и мальчики, они были очень слабые, и иногда им даже позволялось оставаться дома, хотя и под наблюдением. Настоящие же маги всегда были женщинами. При этом величайшими магами всех времен, предками народа назывались Атрих и Скелла3