Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Кард Орсон Скотт Страница 12

Наконец к Либо подошел арбитр и положил руку на плечо юноши.

– Ты, конечно, останешься с нами, – сказал арбитр. – По крайней мере, на эту ночь.

– Почему в твоем доме, арбитр? – удивилась Новинья. – Ты нам никто, мы никогда не приносили тебе дел на разбор, кто ты такой, чтобы решать? Разве со смертью Пипо мы превратились в маленьких детей, неспособных позаботиться о себе?

– Я буду с матерью, – ответил Либо.

Арбитр удивленно посмотрел на него: мысль о том, что ребенок может не послушаться, несколько ошеломила его, хотя Новинья знала, что ничего нового для арбитра в этом нет. Его дочь Клеопатра – всего на пару лет моложе Новиньи – честно заработала свое прозвище Брухинья, «маленькая ведьма». Почему же он считает, что у младших не может быть своей головы на плечах, своей воли, своих желаний?

Однако удивлялся арбитр вовсе не этому.

– Я думал, тебе сказали, что твоя мать перебралась на время в мой дом, – объяснил арбитр. – Сегодняшнее несчастье выбило ее из колеи, ей не стоило заниматься хозяйством или оставаться в доме, который будет напоминать ей о том, что произошло. Она у нас, твои братья и сестры тоже, и ты нужен им. Конечно, твой старший брат Жуан присматривает за ними, но у него своя семья. Тебя ждут, Либо.

Либо серьезно кивнул. Арбитр не пытался управлять Либо, напротив, он возлагал на него обязанности взрослого.

Потом арбитр повернулся к Новинье:

– Тебе, наверное, лучше пойти домой.

Только тогда она поняла, что приглашение не относилось к ней. Почему они должны были звать ее? Пипо – не ее отец. Она просто коллега, которая случайно оказалась вместе с Либо, когда нашли тело. Ей не о чем печалиться.

Домой! Ее дом здесь. Что же делать теперь – отправляться на Биостанцию? Там холодная постель, она в ней не спала больше года. Новинья даже не помнила, когда это было в последний раз. Они считают, что там ее дом! Девушка не любила бывать там: слишком пусто стало на Станции без родителей. Но Станция Зенадорес теперь тоже опустела: Пипо умер, Либо повзрослел, и его работа разлучит их. Это место тоже перестало быть домом. У нее вообще нет дома. Нигде.

Арбитр увел Либо. Его мать, Консейсан, ждала сына в доме арбитра. Новинья почти не знала эту женщину, помнила только, что она библиотекарь, хранитель архивов Лузитании. Новинья почти не встречалась с семьей Пипо, с другими его детьми, ей было все равно, есть они или нет, только работа, только Станция имела значение. Казалось, с каждым шагом к дверному проему Либо становился меньше ростом, как будто ушел уже далеко-далеко, как будто ветер поднял его и нес, как бумажного змея. Дверь захлопнулась.

И только теперь девушка начала понимать, чем стала для нее потеря Пипо. Изуродованный труп на холме не имел с ним ничего общего, это лишь прах, оставленный смертью. А смерть – это пустота, возникшая в ее жизни. Пипо был скалой, за которой они с Либо укрывались от шторма. Такой крепкой, такой надежной защитой, что они даже не знали о бушующей вокруг буре. А теперь Пипо нет, шторм подхватил их и несет. «Пипо! – беззвучно кричала она. – Не уходи! Не бросай нас!» Но, конечно, он ушел и был так же глух к ее молитвам, как и родители.

По Станции еще бродили люди, и губернатор Босквинья собственной персоной сидела за терминалом, передавая архивы Пипо по ансиблю на все Сто Миров, где десятки экспертов бились теперь над загадкой его смерти.

Но Новинья знала, что ключ надо искать не в файлах Пипо. Это ее исследования каким-то образом убили его. Имитация все еще висела в воздухе над терминалом – голографическое изображение молекулы гена в ядре клетки свинкса. Она не хотела, чтобы Либо обратил на нее внимание. Теперь, когда он ушел, Новинья не могла отвести взгляд от модели, пытаясь увидеть то, что заметил Пипо, понять, почему он кинулся в лес к свинксам, чтобы сказать им что-то и погибнуть. Она случайно, сама того не зная, раскрыла какой-то секрет, настолько важный, что свинксы убили человека, чтобы сохранить тайну. Что это было?

Чем дольше она изучала голограмму, тем меньше что-либо понимала. Потом слезы застлали ей глаза, и все поплыло. Она убила Пипо, потому что обнаружила секрет пеквениньос. «Если бы я не пришла сюда, если бы не мечтала стать Голосом и рассказать историю свинксов, ты бы жил сейчас, Пипо. Либо не потерял бы отца и наш дом уцелел бы. Я несу в себе зерна смерти и оставляю их всюду, где задерживаюсь достаточно долго, чтобы полюбить. Мои родители умерли, чтобы другие могли жить, а я живу, чтобы другие умирали».

Вскоре губернатор услышала ее частое неровное дыхание и поняла, что девушке плохо, что у нее тоже горе. Босквинья сказала, чтобы файлы отправляли без нее, и вместе с Новиньей покинула Станцию Зенадорес.

– Извини, девочка, – сказала она. – Я знаю, ты часто приходила сюда. Мне следовало догадаться, что он заменил тебе отца, а мы тут обращаемся с тобой как с посторонней. Как глупо с моей стороны! Пойдем со мной…

– Нет, – ответила Новинья. Холодный влажный воздух стряхнул с нее оцепенение, ее мысли прояснились. – Я хочу побыть одна.

– Где?

– На своей Станции.

– Ну уж нет, в эту ночь тебе не надо быть одной.

Но Новинья не могла вынести мысли о тепле, о доброте, о людях, пытающихся утешить ее. «Я убила его, разве вы не видите? Я не заслуживаю утешения. Я хочу испытать всю эту боль. Это мое наказание, мое искупление и, если возможно, отпущение грехов… Как иначе смою я кровавые пятна со своих рук?»

Но у нее не было сил сопротивляться, даже спорить. Минут десять машина губернатора скользила над густой травой.

– Вот мой дом, – сказала Босквинья. – У меня нет детей твоего возраста, но, думаю, тебе будет достаточно удобно. Не беспокойся, никто не сядет тебе на шею, но сейчас тебе не годится быть одной.

– Я бы лучше была одна. – Новинья пыталась произнести эти слова четко и убежденно, но у нее ничего не получилось.

– Успокойся. Ты явно не в себе.

«Ох, если бы это было так!»

Она не хотела есть. Муж Босквиньи приготовил кофе. Новинья выпила. Было поздно, до рассвета оставалось всего несколько часов. Она позволила уложить себя в постель. Потом, когда дом затих, встала, оделась и пошла вниз, к терминалу губернатора, и приказала компьютеру стереть изображение, которое еще висело над терминалом Станции Зенадорес. Она не смогла расшифровать заключенную в нем тайну, но вдруг это получится у кого-то другого. Девушка не хотела, чтобы на ее совести была еще одна смерть.

Потом она вышла из дома губернатора и пошла через центр Милагре, вдоль реки, по Вила-дас-Агуасу к Биостанции. Домой.

В жилых помещениях было холодно: отключено отопление. Толстый слой пыли лежал на всем. Как давно она сюда не приходила! Но в лаборатории ей показалось тепло, уютно, привычно. Работа никогда не страдала от ее привязанности к Пипо и Либо. О, если бы!

Новинья работала аккуратно и тщательно. Все образцы, все слайды, каждую культуру, использованную для исследований, которые привели к смерти Пипо, выбросить, сжечь, отмыть до блеска, как будто ничего и не было. Не просто уничтожить, а еще и скрыть всяческие следы уничтожения. Потом девушка включила терминал. Сейчас она сотрет все рабочие записи на эту тему, а также те заметки родителей, что привели ее на этот путь исследования. Не останется и следа. И пусть это было смыслом ее жизни, стержнем ее личности, она сотрет все, как должны были стереть, разбить, уничтожить ее саму…

Компьютер остановил ее: «Рабочие записи ксенобиологических исследований уничтожению не подлежат». Да и вряд ли она смогла бы это сделать. Она научилась у своих родителей, прочла в их записях, которые стали для нее священным писанием, образцом, способом жизни: ничто не должно быть забыто, ничто не должно быть утрачено. Знание было святыней для нее. Безвыходное положение. Это знание убило Пипо, но стереть записи – словно еще раз убить родителей, уничтожить все, что они оставили ей. Она не может сохранить, не может уничтожить. Со всех сторон поднимались стены, слишком высокие, слишком прочные, они смыкались, готовые раздавить ее…