Под крыльями высших существ - Алексей Аникин Страница 17

Я осторожно потянулся к медальону, словно он мог оказаться безумно горячим. На меня смотрел пустой стеклянный глаз зелёного дракона с открытой зубастой пастью. Как только я дотронулся до медальона, глаз вдруг засветился фиолетовым светом. Надо же, подумал я тогда, какой интересный фокус. Пётр Иваныч приподнял бровь.

– Интересно… – сказал он и вдруг засуетился. – Так, так, так… Теперь следующий шаг. Не пугайся только.

Он снял перчатки. Я обомлел, когда вместо нормальных человеческих рук увидел когтистые, покрытые тёмной чешуёй лапы. Внутри меня словно что-то перевернулось.

– Это ещё что такое? – спросил я. – Зараза какая-то?

– Нет, отнюдь, – спокойно сказал Пётр Иваныч. – Это… Как бы тебе объяснить? В общем, Евгений умеет управлять энергией. Любой. Направляя её в правильное русло, он способен творить настоящие чудеса.

– В этих… руках есть какой-то сакральный смысл, я так полагаю? Ваш Культ же связан с Драконом.

– Вовсе нет. Это лишь доказательство, что каждое существо в нашей вселенной соткано из одной и той же изначальной материи. И лишь энергия способна изменять её по своему усмотрению. А это… – Пётр Иваныч помял кисти рук, – Евгению проще всего было создать нечто себе подобное.

– Ну и как вам? – я невольно усмехнулся. – Удобно с такими лапами жить и работать?

– Нет, конечно, – Пётр Иваныч улыбнулся. – Это недавнее «приобретение». Хочу попросить Евгения вернуть мне обычные руки. Соскучился я по ним.

– А что там с медальоном-то? – спросил я, видя, что глаза зелёного дракона до сих пор не потухли.

– Дальше ты должен поднапрячь мозг, – Пётр Иваныч вытащил настоящую парафиновую свечу из своей сумки и зажёг её. Он передал её мне и взял мои руки в свои. Его чешуйчатые лапы были очень шершавыми, казались ненастоящими, поскольку от них не исходило тепло, но пульсирующие под чешуёй сосуды убеждали меня в обратном. – Вглядись в неё хорошенько, запомни все очертания, детали. Запомни, как гарцует пламя. Ты должен увидеть её в первом же сне. Если не получится, значит, ты не можешь стать Посвящённым.

– Но вы ведь понимаете, Пётр Иваныч, что я тогда сегодня не засну? – задал я справедливый вопрос. Психолог и сам должен знать, что заснуть, когда чего–то с нетерпением ждёшь, очень тяжело.

– Не волнуйся, ты заснёшь. Я тебе выдам снотворное.

Он достал из сумки несколько таблеток. Они назывались довольно просто и очень забавно – «Снотворчики». Их иногда давали и детям. Из моей груди вырвался смешок. Я справедливо поинтересовался:

– Оно не помешает?

– Главное – заснуть. А каким образом – уже неважно.

Со свечи прямо мне на руки капал парафин, но он не обжигал кожу. Внезапно я почувствовал начавшее исходить от рук Петра Иваныча тепло. Его глаза забегали, в них блеснул огонёк. Чешуя на его руках вдруг постепенно сменилась кожей, а хищные когти превратились в аккуратные человеческие ногти. Психолог по-доброму улыбнулся.

– Пусть это будет тебе доказательством, что Евгений существует, – сказал он и посмотрел мне в глаза. От прошлой печали там не осталось и следа. – А теперь иди спать. Сейчас самое время.

Он отпустил мои руки и встал, сразу поспешив куда-то в сторону двери, ведущей в служебные помещения. Я окликнул его:

– Пётр Иваныч, постойте! О чём мне придётся говорить с Евгением, если вдруг я с ним встречусь?

– В первую очередь будете говорить о жизни, – сказал он, не оборачиваясь. – Об истории тоже. Это самые любимые его темы. А дальше дело само пойдёт.

– А со свечкой мне что делать?

Он остановился и обернулся. В его глазах появилось добродушие.

– Совсем забыл. Устал я, наверное, – сказал он и забрал у меня свечу. – Приходи, как сможешь. Доброй ночи.

Искусственные свечи погасли как раз в тот момент, когда силуэт Петра Иваныча исчез за дверью. Стало очень-очень тихо, даже перестали быть слышны редкие автоматные очереди, иногда раздававшиеся снаружи. Свеча до сих пор маячила передо мной. Главное было ничего не забыть.

***

Одно из двух: либо «снотворчики» мне попались бракованные, либо спальный мешок неудобный. Меня страшно злило, что я не мог заснуть. Что только мною не делалось – и гулять я ходил, чтоб устать поскорее, и барашков считал, и стихи мысленно читал. Кажется, уже начало светать, когда мой мозг соизволил, наконец, отключиться.

Сначала не было ничего. Просто тьма. Однако эта тьма была осознанной, не такой, какую обычно видишь во время сна. Лишь спустя долгое время я понял, что могу двигаться по собственному желанию, а не спонтанному желанию сознания, как обычно и происходит. Я обернулся и прошептал:

– Свеча!

Она являла собой островок комфорта и безопасности в океане бесконечной тьмы. Она стояла на столе, возле него стоял стул. Простой, на четырёх ножках, деревянный. Единственный.

По телу пробежало расслабление, я сел на него и стал смотреть на свечу, полагая, что именно это и нужно делать. Впрочем, в голове пробежала мысль, что наверняка от меня может потребоваться что-то ещё.

Свеча светила явно сильнее, чем должна была. Было поразительно нескучно смотреть – пламя постоянно танцевало, едва не выделывало кульбиты, но не затухало. Как будто в цирке сижу, ей богу. Но достаточно было поднять взгляд выше, чтобы заметить, как вдруг передо мной появилась пара светящихся фиолетовых глаз. Они буквально сверлили меня, их хозяин стоял поодаль. Стало совершенно не по себе, когда пришло осознание, что ощущение слежения я испытывал и тогда, в церквушке. Именно эта пара глаз и следила тогда за мной отовсюду. Я крикнул глазам:

– Это вы, Евгений?

Эхо не повторило моих слов, хотя меня и окружала пустота. Глаза исчезли, но через мгновение появились вновь – их хозяин, похоже, просто моргнул, словно говоря «да». По телу пробежали мурашки, прямо сейчас в меня будто бы вглядывалась сама бездонная тьма. А вдруг это проверка? Пётр Иваныч говорил мне, что Евгений не принимает малодушных. Может, он намекал именно на это? Что нельзя бояться. Я осмелел и стал играть с глазами в гляделки – вот так просто у меня получилось избавиться от страха. Но вдруг глаза исчезли. Бесследно. До боли в шее я закрутил головой по сторонам, пытаясь вновь поймать этот подозрительный взгляд, но не преуспел. В голове вдруг промелькнула идея – а почему