Странный приятель - Чекрыгин Егор Страница 17

— Ты собираешься сказать, что это мы убили всех одиннадцать человек! — обвиняюще возопил Ренки. — Это ведь неправда.

— Слушай, я тебя когда-нибудь сам прибью, — устало сказал Готор. И это прозвучало столь печально, что даже у самой предполагаемой жертвы не возникло желания возмутиться. — Можешь даже не сомневаться, что, когда в нашем штабе об этом случае будет составляться рапорт в штаб повыше, наша дюжина убитых превратится в дюжину сотен убитых. Все заслуги по спасению знамени припишет себе генерал оу Крааст, а про нас даже забудут упомянуть. Так что не валяй дурака, а пользуйся моментом. Думай не только о себе, но и обо всех наших ребятах. Чем больше заслуги, тем больше шансов, что нас наконец-то простят.

А тем временем в штабной палатке генерала оу Цорни Крааста царила, мягко говоря, безрадостная атмосфера. Все, начиная с личного адъютанта генерала и заканчивая штабным писарем, старательно изображали из себя пустое место, чтобы на них не обрушился гнев командира, который столь же старательно выискивал виновников своего поражения.

Больше всего, конечно, доставалось полковнику Девятого Мушкетерского полка, умудрившегося потерять знамя. А второго почетного места «ответственных за все» удостоились командиры Шестого и Пятнадцатого Гренадерских полков, которые, якобы проявив трусость, не предприняли решительной атаки и не сокрушили противника, как то предписывал им план генерала Крааста.

Левофланговые полки, которые первыми дрогнули и побежали, даже не упоминались — одним из них командовал племянник генерала, а вторым — его шурин. Да и при чем тут левый фланг, коли по плану именно гренадерам предписывалось атаковать и сокрушить, а они этого не сделали. И то, что противник сосредоточил на правом фланге значительно большие силы, чем предполагал генерал Крааст, не имело никакого значения: надо было идти и сокрушать.

Генерал орал столь яростно и самозабвенно, что почти убедил самого себя в своей правоте, хотя и знал, что доносы о том, как в действительности обстояли дела во время боя, уже наверняка движутся в сторону столицы и достигнут своей цели в ближайшее время. Тот же командир Девятнадцатого Королевского не упустит возможности подгадить Краасту, ведь он сам метит на его место. Как известно, полковник королевской гвардии как минимум равен армейскому генералу. А уж по степени влияния при дворе значительно его превосходит.

Но наорать все равно было необходимо. Генерал наорет на полковников, заставляя их молча сносить незаслуженные упреки и обвинения. Взбешенные полковники отыграются на офицерах. Те вставят пистон сержантам. А сержанты будут гонять солдат до изнеможения. Так, глядишь, пошатнувшаяся дисциплина в потерпевшей поражение армии и восстановится! А малейшие попытки неповиновения и дерзкие разговорчики сразу прекратятся.

Генерал сделал небольшую паузу, чтобы смочить вином пересохшее от криков горло. И внимание всех присутствующих в штабе сразу привлек странный гул, шедший из-за стенок палатки. Прислушались. Гул приближался.

«Бунт? Солдаты окончательно вышли из повиновения?» — пронеслось в этот момент почти в каждой голове, ответственной за поддержание порядка в армии.

— Что там? — полюбопытствовал генерал Крааст и, не дожидаясь ответа, энергичным шагом первым вышел из палатки.

Тут его глазам предстало довольно странное зрелище: кучка оборванцев, едущая к центру лагеря аж на дюжине верблюдов, а над ними на необычайно длинном древке, кажется сделанном из кавалерийской пики, колышется знамя Девятого Мушкетерского полка. За этой странной процессией движется здоровущая толпа солдат, недоуменно глядящая да гадающая, что бы это значило.

— Ну и? — коротко бросил генерал, когда кавалькада достигла его шатра и слезла с верблюжьих спин. — Вы кто такие? И что все это значит?

— Солдаты Шестого Гренадерского полка, ваше превосходительство, — начал довольно бодро рапортовать какой-то сопливого вида, хотя и весьма рослый юнец, чью голову украшала окровавленная повязка. — Пытаясь догнать после битвы свою часть, наткнулись на разъезд врага, завладевшего королевским знаменем. Вступили в бой и отбили знамя! Согласно «Уставу воинскому» короля Лоодига Второго, всякий раз, когда полк покидает или возвращается в лагерь воинский, знамя его должно быть вынуто из чехла и развернуто для всеобщего обозрения, дабы все причастные о том знали.

— Шестой Гренадерский, значит? — задумчиво пробормотал генерал Крааст. — А почему же тогда у вас мушкеты с кредонскими гербами? И почему отстали от полка? И где вы так мундиры изгваздать умудрились, что одни лохмотья остались?

— Мушкеты забрали у неприятеля! — опять четко и ясно отрапортовал мальчишка. — А отстали от основных частей, потому что до последнего находились на батарее, к коей в качестве каторжной команды и были приписаны. Оттого и мундиры у нас… такие.

— Чудесно! — восхитился генерал Крааст. — Прелесть-то какая. Эй, где там этот оу Гиитики из Девятого полка? Иди, полюбуйся! Твои паршивцы теряют знамя, а какие-то каторжники его возвращают. Гренадерские полки удирают с поля боя, а каторжники до последнего стоят на позициях, отбиваясь от врагов трофейным оружием. Прелестно! Сплошной анекдот! Да над нашей армией теперь разве что камни в самой глухой пустыне смеяться не будут. А уж в столице нам после такого точно лучше не появляться. А еще эти каторжники цитируют и прилежно исполняют уставы двухсотлетней давности, которые небось и половина моих офицеров в глаза не видела. Так что теперь весь лагерь знает о том, кто возвратил знамя. И ведь не придерешься, ибо устав, составленный королем, отменить может только другой король. Но никто этого не делает… из почтения к своим предкам. Полковник оу Дезгоот, где ты там торчишь? Иди-ка сюда, полюбуйся на своих ребяток! Ты их вообще-то узнаешь? Точно твои?

— Мои! — уверенно сказал оу Дезгоот, хотя, конечно, никогда не обременял себя необходимостью запоминать лица присланных каторжников — слишком большая честь для тварей, навязанных его полку королевским правосудием. Да и, откровенно говоря, уставших грязных каторжников сейчас даже родные матери бы не узнали.

— Если раньше мы просто балансировали на краю задницы, то теперь провалились в нее глубже, чем кракен на дно морское! — продолжал с каким-то надрывом в голосе вещать генерал оу Крааст. — Единственная нормальная часть в этой армии — каторжники!

— Хм… — задумчиво сказал полковник Шестого Гренадерского. — Возможно, задница была бы и впрямь столь глубока, как вы изволили заметить, если бы я, к примеру, накануне сражения не подал бы рапорт — прошение о помиловании этих каторжников. Устный, естественно. А вы, генерал оу Крааст, кажется, изволили на это одобряюще кивнуть. В этом случае выходит, что отбили королевское знамя никакие не каторжники, а доблестные солдаты Шестого Гренадерского, до последнего защищавшие свои позиции! Естественно, я должен буду продублировать свой рапорт в письменном виде после битвы, а вы — его подписать, чтобы все было оформлено официально.

Что и говорить, а полковник оу Дезгоот не только был прекрасным солдатом, о чем свидетельствовало и поведение его полка на поле боя, и отход в полном порядке после того, как поражение стало очевидным, но и отлично разбирался в армейской политике. Утеря знамени в первую очередь падет грязным несмываемым пятном на репутацию командующего армией. Нет, конечно, судьба полковника оу Гиитики была предрешена — отставка с позором, без пенсии, и лишение всех наград. А вот с генералом все не так просто.

Но полководец, проигравший битву, и полководец, утерявший в ходе проигранной битвы знамя, — это два совершенно разных полководца. Проиграть битву может каждый. Судьба — девка изменчивая. Но утерянное знамя говорит о том, что поражение было по-настоящему разгромным, а значит, такому генералу больше особо надеяться не на что. Конечно, это будет не позорная отставка — его либо ушлют командовать гарнизоном в джунглях, либо просто аккуратно намекнут на добровольный уход.