Мы пришли с миром - Забирко Виталий Сергеевич Страница 19

Настороженно оглядывая комнату в поисках ходячей деревянной куклы, я ощупал лоб. Шишка рассосалась без следа, а проблемы — нет.

— Эй, сынок... — тихонько позвал я, но никто не отозвался.

Тоже неплохо. По крайней мере решение проблемы оттягивалось на неопределенный срок. На сутки или более — кто знает, надолго ли в этот раз ушел сквозь стену по своим делам Буратино. В одном я был уверен точно — не навсегда. На авось надеяться нечего — не пронесет. Разве что съем что-нибудь недоброкачественное.

На журнальном столике я обнаружил пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке и записку, написанную знакомым корявым почерком.

«Надеюсь, дня на два тебе на познание мира хватит».

От записки за три версты несло иронией, но это с человеческой точки зрения. Возможно, вчера Буратино придуривался, однако я теперь ни в чем не был уверен. Особенно в мирных целях пришельцев. Слишком мягко они стелили, как бы жестко спать не пришлось — вечным сном в сосновом гробу. Судя по некоторым замечаниям Буратино, о нашем мире он знал гораздо больше, чтобы запросто поверить в мою сказочку о познании мира через американскую валюту. Хотя в иносказательном смысле я прав — какое к черту может быть познание мира без гроша в кармане и на голодный желудок?

Я повертел пачку в руках. Такие деньги я не только первый раз в жизни держал, но и видел, однако радости не испытывал. Знал, каким образом придется их отрабатывать. Наверное, Буратино мог давать мне по пачке в день либо же засыпать долларами, будто фантиками, всю квартиру. Но чрезмерные деньги, как и обильная пища, вызывают несварение: пища — желудка, деньги — духа. Не хотелось мне, как Кощею Бессмертному, над златом чахнуть, к тому же, если действительно предстоит вторжение, то заокеанскую валюту ждет та же судьба, что и советские рубли. На себе испытал, как вчерашние деньги за сутки превращаются в бесполезные бумажки.

Положив пачку на стол, я побрел в ванную комнату. Почистил зубы, умылся и направился было на кухню готовить завтрак, как вдруг понял, что нужно срочно бежать из квартиры. Нечего рассусоливать — Буратино может вернуться в любой момент, и тогда придется садиться за верстак и строгать армию кукол. Понятно, что деваться мне некуда, но в моей ситуации продавать душу лучше позже, чем раньше.

Лихорадочно одевшись, я сунул в карман полушубка доллары и выскочил из квартиры. И, только пройдя пару кварталов быстрым шагом, начал думать, куда бы податься. Идти было некуда — Любаша на работе, да и будь она дома, на порог не пустит, а на рынке или у Андрея Буратино меня найдет. Я представил ситуацию, как деревянная кукла гоняется за мной по сугробам сквера между выставленных картин и орет не своим во всех смыслах голосом: «Папа Карло, идем домой!» Кому-то может показаться забавным, но мне будет отнюдь не до смеха.

И зачем только доллары прихватил с собой? Что за дурацкая привычка совать деньги в карман — Буратино точно решит, что я согласился... С другой стороны — куда я денусь? Почему-то был уверен, даже если срочно уеду из города к черту на кулички, деревянная кукла меня и там найдет.

Сунув руку в карман, нащупал пачку. По моим понятиям, сумасшедшие деньги. Нет человека, который бы не мечтал стать богатым, и я не исключение. Но в том-то и беда, что в своих желаниях необходимо быть осторожным — они могут сбыться. Одно дело, когда богатство сваливается на голову по щучьему велению или в виде наследства, и совсем другое — когда за него приходится платить непомерную цену. Душевные переживания литературных героев всегда воспринимаются отстраненно, но сейчас я по-настоящему оценил метания доктора Фауста.

Я остановился на перекрестке и неприкаянно огляделся. Погода стояла вчерашняя, промозглая, с серым плотным туманом, от которой и без моих проблем на душе было бы паршиво. По улице проносились редкие машины, разбрызгивая грязную снежную кашу, по тротуару, оскальзываясь на наледи, спешили по своим делам пешеходы. Почему-то подумалось, что, когда меня не станет, ничего в мире не изменится. Есть я или нет меня, никому до этого нет дела, с той лишь разницей, что сейчас на меня можно наткнуться в тумане, а когда не будет, то место окажется пустым.

Мысль о суициде протрезвила, и я поежился. Нет, не прав я в своих рассуждениях. Со мной или без меня, но мир не останется таким, каким я его вижу сейчас, потому что появились таинственные засланцы, пришедшие неизвестно откуда, и ни остановить их, ни предсказать, что теперь будет, никто не сможет. Воздень я сейчас руки к небу и возопи на весь перекресток: «Стойте, люди, одумайтесь! Грядет погибель ваша! Мчится всадник на коне бледном!..», быстрее коня примчатся санитары на Машине бледной, упакуют в смирительную рубашку и доставят в сумасшедший дом. В общем, тоже выход — если деревянная кукла меня и там достанет, вряд ли мне в больничных покоях позволят вырезать кукол на погибель человечества.

Светофор на перекрестке мигал огнями, я стоял, смотрел на него и не знал, какой путь выбрать. Наконец решил — закрою глаза, а когда открою, свет светофора подскажет дорогу. Красный — покончу с жизнью, желтый — поеду в сумасшедший дом.

Я закрыл глаза и почувствовал себя глупо. Стоит на перекрестке седой мужчина с закрытыми глазами и всерьез рассуждает о том, как ему свести счеты с жизнью. Ради чего, спрашивается? Все по цветам красный — цвет крови, желтый... Гм... Ну, понятно чего. Конь бледный... Точно сбрендил, если такое на ум пришло. Неужели из меня патриотизм еще не вытравили? Я вспомнил, как отзывался о родине Андрей Осокин, и полностью с ним согласился. Если до меня никому нет дела, то почему я должен радеть обо всех?! Но глаза открывать все равно страшился.

Тем временем вокруг что-то происходило. Звуки усилились, я услышал ропот толпы, пару раз взвизгнули тормоза, запиликали клаксоны... Меня толкнули раз, второй, и, когда толкнули в третий раз, я осмелился открыть глаза.

Светофор горел зеленым светом по всем направлениям, и на перекрестке произошел затор. В общем, не очень оживленный перекресток, но из-за наледи на асфальте выход из строя светофора вызвал, как говорят в автоинспекции, напряженную дорожную ситуацию.

Водители и пешеходы раздраженно переругивались между собой, а у меня словно камень с души упал и настроение резко пошло вверх. На зеленый свет я не загадывал, но поломка светофора оказалась весьма кстати. Зеленый — значит, еще поживу. Будь верующим, точно бы решил, что не обошлось без десницы Божьей.

Я развернулся и, не переходя улицу, пошел от перекрестка куда глаза глядят. В простое совпадение не верилось, но кто выдал мне индульгенцию на жизнь, гадать не хотелось, чтобы не испытывать угрызений совести. В конце концов совесть — понятие эфемерное, а вот пачка долларов в кармане и ледяная слякоть в прохудившихся сапогах весьма материальны. Финансовая независимость очень хорошая штука, а о моральной стороне вопроса лучше не задумываться. Перед собой никогда не оправдаешься, а перед другими оправдываться категорически не желаю. Я тоже хочу жить, а не влачить существование.

Продавщица в бутике, куда я завернул купить новую обувь, встретила меня, на удивление, приветливо. Не то что при покупке гарнитура для Любаши. Либо ее обязали встречать всех покупателей без разбора с радушной улыбкой, либо по моему лицу было видно, что я при деньгах. Крупная сумма в кармане сильно меняет облик человека.

— Что желаете приобрести? На какой сезон? Быть может, вечерний фрак?

«Вечерний» фрак меня сразил. Не знаю, подтрунивала ли она надо мной, как над нежданно-негаданно разбогатевшим лохом, или действительно существуют «дневные» и «утренние» фраки, но я на всякий случай не стал заострять внимание. Тем более что ее предложение натолкнуло на светлую мысль. А почему, собственно, покупать только обувь? В средствах я не ограничен, могу позволить сменить всю одежду.

— Никаких вечерних фраков, — с апломбом заявил я. — Собираюсь на горный курорт, поэтому подберите что-нибудь спортивное.