Упавшие стрелы - Диан-Кехт Виктор Страница 2

Она остановилась, выбежала из машины, даже не заглушив двигатель. Ксеноновый свет проводил убегающую Алексу до подъезда, неприятное ощущение чего-то близящегося так и не покидало ее. На душе скребли кошки, а внутри спазмами сокращался кишечник и желудок. Чувство тревоги витало в воздухе и пропитало все вокруг. Она зашла в лифт и нажала на 23.Двери растворились, в ноздри ворвался неприятный, но знакомый, смешанный запах. Алекса с ужасом для себя осознала, это был запах пороха и крови. Пульс участился, сердце забилось намного быстрее, зрачки сузились, превратившись в голубые точки. Она рефлекторно сглотнула тягучую слюну и облизнула пересохшие от волнения губы. Алекса стояла напротив двери Рона в нервном смятении, ее губы задрожали, руки потянулись к двери. Дверь была искорежена, обуглена и приоткрыта…

Эпилог.

Стояла осень, и, не смотря на это, в Токио стояла жаркая погода, правда вечером и ночью осень давала о себе знать, снижением температуры воздуха и легкой прохладой. У Алексы было почти два часа свободного времени, и она решила провести время в саду Коисикава Коракуэн, расположившийся почти в центре города недалеко от парка аттракционов Токио Дом. Многие сады в Японии носят название «Коракуэн», что означает «сад удовольствия». В центре сада устроен живописный пруд, посреди которого воссоздан остров Хорай, засаженный соснами. Просто невозможно отвести глаз от изумительных берегов водоема, окаймленных причудливыми камнями и буйной растительностью. Обращает, несомненно, на себя ярко красный мостик Цукенке, контрастирующий с окружающими зелеными и коричневыми тонами. Он воссоздает известный мост в Киото. Осень окутала сад в кровавые цвета момидзи. Сколько бы раз она не посещала этот сад, каждый раз он радовал взор и дарил душе спокойствие и умиротворенность.

Впервые с Роном Алекса повстречалась на выставке новых разработок в области применения нанотехнологий в медицинской отрасли, в Японии. Там она пыталась найти профессора Хако, который должен был дать ответ на самый важный для нее вопрос – « сколько еще у нее есть времени?».

Рон был молодым и талантливым нейрохирургом, выпускник Хьюстонского медицинского института. Нередко место рождения и социальное окружение определяют последующий выбор профессии и создают свое, отличное от других, мировоззрение. Так же произошло с Роном, он родился, и все свое детство вплоть до 18 лет провел в Южном Бронксе. Трудно описать Нью-Йоркский Южный Бронкс без того, чтобы не использовать клише: "худшая трущоба Америки", "воплощение всего самого худшего, что есть в городе", "город отчаяния", "гетто", "пятно", "рак на теле общества". В 1980, во время предвыборной кампании, Рональд Рейган сравнивал Бронкс с немецким городом Дрезденом, разрушенным бомбардировками во время Второй Мировой Войны. Сознание того, насколько беден, криминален и заражён наркотиками этот район просто может вызвать отвращение и моральный шок. Многие жители Южного Бронкса, площадь которого всего двадцать квадратных миль, называют свой район просто "Вьетнамом". Южный Бронкс – это вероятно последнее место в мире, где человек желал бы жить. Жизнь здесь кипела совсем по-другому, благодаря определенным специям из самых низших человеческих качеств: коварности, предательстве, зависти, подлости, животной ярости на остальной мир и обильно посыпанная порохом, кровью, насилием, наркотиками, смертью. Рон, как и все жившие здесь, не мог не впитать все это с молоком матери вместе с общечеловеческими моралью и ценностями. Отец Рона умер, когда мальчику было всего 5 лет. Это произошло у него на глазах. Из проезжающего Кадиллака высунулся короткий ствол израильского «Узи», короткая очередь и окровавленный и смертельно раненный отец Рона рухнул на лужайку возле дома. Позже, полицейские, прибывшие на место преступления, выдвинут версию – банальная разборка враждующих группировок. Маленький Рон умер в тот же вечер, утром открыл глаза уже повзрослевший Рон. Мать Рона была обычной посудомойщицей, работающей в баре неподалеку. Заработок был настолько смешным, что ей приходилось находиться там целыми днями, чтобы хоть как-то прокормить своего ребенка. Он учился очень хорошо и прилежно, тяга к знаниям была его страстью, так как другого пути вырваться из этой разлагающей трясины не было. Но между тем он состоял в уличной банде со всеми вытекающими последствиями: оружие, разборки, марихуана, аресты. Ведь будь обыкновенным «ботаником», он просто бы не выжил в «черном» квартале. Благодаря этому, Рон представлял собой непростого человека с очень тонкой организацией и богатым внутренним миром, закованного от окружающего хаоса и безнравственности в защитную кремниевую оболочку. Возможно, это было единственное решение на пути к самопознанию. И только будучи студентом 4 курса медицинского института, в возрасте 21 года он пересмотрел свои агрессивные и недоверчивые взгляды на жизнь, свое мировоззрение. Он открылся социуму в полной мере, пропуская в себя и отдавая обратно энергию взаимоотношений…Рон завел много новых знакомых, стал активно участвовать в студенческой жизни своего университета. И даже стал лучшим студентом года. Он радовался и загорался как ребенок, ведь сейчас он имел то, в чем нуждался долгие годы – живого и доброжелательного общения! А еще… Рон влюбился! Он порхал на крыльях любви, и даже не замечал, когда опускалось и вставало солнце. Он просто жил и наслаждался жизнью! Эта девушка училась в параллельной с ним группе. Через определенное время они расстанутся и продолжат отношения в качестве близких друзей. Рон будет остро переживать эту ситуацию, внутри себя, в гордом одиночестве, и почти опять окунется в мир страданий и отчуждения. Но в какой-то момент, он поймет – наступит просветление, что их отношения просто переросли себя и они выбрали самый верный путь – остаться друзьями! А в памяти останется все только самое светлое, чистое и доброе. И снова его захлестнет жажда к знаниям, ко всему новому и неизведанному и снова он со страстью кинется в бурлящее море своей новой жизни! Рон приедет в родной Нью-Йорк, но уже в отдельную квартиру, пусть будет не совсем в ту, что хотелось, но в свою маленькую крепость.

Рон приехал в Токио ради одной заветной мечты – утоления жажды знаний, ведь об этой выставке говорила вся ученая элита мира еще за год до официального открытия. Это был действительно прорыв, как в медицине, так и в самих нанотехнологиях применяемых в ней. Ученые достигли таких высот в этой области, что теперь с помощью микроскопических наноорганизмов могут не только бороться с атеросклерозом сосудов и менее травматично удалять опухоли, но уже и моделировать части тела, создавая, таким образом, симбиоз человека и наноорганизмов.

Алекса заметила профессора Хако возле одного из многочисленных стендов, стоявших на выставке. Профессор Хако был типичным японцем – безупречно учтивый, галантный, гордый и самое главное неспешащий никуда, он контролировал время и ситуацию, а не они его. Строгий черный костюм, белая сорочка, черный галстук, иссиня черные волосы с проблесками благородной седины, небольшого роста, с карими, живыми глазами и не менее бодрой осанкой. Его взгляд будто пронизывал насквозь, словно рентгеновский луч, профессор имел добрую, естественную улыбку, обрамленную возрастными, но не глубокими морщинами. Ему было 54 года. Алекса улыбнулась в знак приветствия, профессор Хако поклонился в ответ. Оставалось несколько метров, как неожиданно откуда-то из очередного стенда, как вихрь, вылетел молодой человек с проспектами, листовками и какими-то бумагами в руках. Он встал между Алексой и профессором непреодолимой живой стеной, и сразу же начал извиняться перед профессором Хако, уводя его в сторону от стенда. Алекса остановилась в недоумении.

Парню на вид было лет 25-27, Алекса была немного старше Рона, среднего роста, спортивного телосложения. Темные волосы, образовывали на голове творческий беспорядок, открывая взору высокий лоб. Тонкий нос и большие, проницательные, черные глаза, свидетельствовали о присутствии восточной крови. Густые, черные брови подчеркивали правильные черты лица и добавляли определенный шарм во взгляде. Пухлые губы расходились в легкой улыбке. Он был одет в потертые темно синие джинсы, в белой футболке с провокационной надписью «Good girls go to heaven, bad girls go to Ibiza», черная, кожаная, короткая куртка облегала торс и подчеркивала широкие плечи и узкий таз. На ногах были черные кеды-кроссовки «Jordans». Это был Рон.