Упавшие стрелы - Диан-Кехт Виктор Страница 3

«Наглый хам!», – немного раздраженно подумала Алекса, нахмурив брови, и в ту же секунду отметила: «Но довольно милый и симпатичный! Но все равно хам!». Ее стали забавлять эти противоречивые мысли к этому незнакомому человеку, она невольно засмеялась и так звонко, что окружающие, в том числе профессор Хако и Рон обернулись. Алекса поймала на себе их взгляды и немного смутилась, появился легкий, нежный румянец на белоснежной коже. Она быстро поборола свое смятение и решительно шагнула навстречу профессору и Рону.

«Профессор Хако, добрый день, я хочу извиниться за…»– Алекса не успела закончить фразу, ее перебил профессор, взяв за руку. «Дорогая моя Алекса» – слова звучали очень тепло, почти по-отечески, «Мы так давно с Вами не говорили! У меня есть для Вас новость!». Все это время Рон, удивлено смотревший на Алексу и профессора, демонстративно и почти театрально закашлял, показывая тем самым, что он еще здесь, рядом с ними и вообще-то не собирается уходить. Профессор повернулся в пол оборота к Рону и представил его Алексе: « Рон это Алекса. Алекса это Рон, молодой и очень перспективный хирург, кстати, мы сейчас вместе работаем над проектом, который, уверен, Вас заинтересует!». «Очень приятно» – сказал она, улыбнувшись и слегка наклонив голову. Только теперь она смогла более детально рассмотреть его глаза, они были не просто темные, и ей не показалось, глаза были абсолютно черными, без намека на любой другой цвет или оттенок. «Странно, они красивые и завораживающие, но в то же время пугающие», подумала Алекса. Она поняла почему. У глаз Рона не было зрачков, вернее они были, но они были такими же черными, как и радужная оболочка, сливаясь, образовывали, таким образом, большие черные круги на белом фоне глазного яблока. «Полон взаимности» – игриво ответил Рон, едва заметно улыбнувшись и смотря в глаза Алексе. Он смотрел долго, перешагнув все мыслимые и немыслимые временные контексты этикета, как будто пытался понять скрытую грусть в ее глазах. Она смотрела в его глаза, не способная оторваться. Между людьми возникла неловкая пауза. Прервал этой эфирный процесс телепатии и обмена энергиями, профессор Хако. «Пойдемте, молодые люди, думаю, нам есть о чем поговорить», торопливо проговорил профессор, подхватил Рона и Алексу под руки, и добавил – «Есть, но здесь», он бегло огляделся по сторонам, и в чем-то убедившись, зашагал к направлению выхода, увлекая за собой молодых людей.

Они быстро покинули выставочное помещение и поспешили по лестнице вниз. Там стоя возле черного полностью тонированного Мерседеса S-class, их ожидал крупный скалоподобный, высокого роста, с бычьей шеей и просто огромными руками водитель-телохранитель профессора. Он был одет в черный костюм, и белую рубашку с черным галстуком. В черных солнцезащитных очках. Водитель почтительно поклонился, молча открыл заднюю, а затем и переднюю дверь. Все происходило молча, без лишних слов. Рон сел на переднее сиденье, уступив место девушке. Все утонули в роскошных с перфорированной красной кожей капитанских креслах. Машина тронулась, в считанные секунды, набрав скорость в 100 километров в час, не смотря на, почти две тонны бронированной стали и несколько сот килограммов бронированного стекла. Машина неслась плавно и надежно, без резких виляний по асфальту. Обгоняя по дороге менее быстро движущиеся транспортные средства. Они ехали в лабораторию. Все молча смотрели на профессора. В этой повисшей тишине было что-то интригующее и не менее пугающее, но она становилась вязкой и тяжелой.

Почти за 3000 метров от движущегося черного Мерседеса на крыше небоскреба, человек в белоснежном костюме, стоя на одном колене, прильнул к окуляру оптического прицела мощной крупнокалиберной снайперской винтовки. Расстояние сокращалось, они ехали ему навстречу. Он был раздражен, через тонированные стекла автомобиля, он ничего не видел. Наемник сжал зубы с такой злостью и силой, что они издали характерный хруст дробящейся эмали. «Я открываю огонь!», коротко, по-японски, рявкнул он в гарнитуру мобильного телефона, висевшую у него на ухе. Тут же наугад, предполагая и проецируя в Мерседесе место водителя, человек в белом сделал два выстрела. Компенсатор, на конце ствола, давясь от чудовищной, распирающей энергии с трудом поглотил пороховые газы, слегка качнув ствол вверх. Свинцовые стрелы с вольфрамовыми наконечниками рванулись к своей цели, опережая скорость звука в разы. Тяжелые гильзы зазвякали по бетонному покрытию крыши. Он громко и очень эмоционально ругнулся, Мерседес продолжал свое движение, даже не изменив своей траектории. Его правый глаз снова прилип к оптическому прицелу. Невероятно! Вольфрамовые пули застряли в лобовом стекле, даже не пробив его! Внутри мозга что-то треснуло и оборвалось, человек в белом в бешенстве схватив винтовку, стал что есть силы бить ею по крыше. Разломав оружие, он несколько успокоился, слюни все еще пузырились в уголках рта. «Они продолжают движение…Я их не смог остановить!» – виновато и раздосадовано отчитался он по телефону. «Плохо, очень плохо…» – сухим и тихим, почти безэмоциональным голосом ответили ему на том конце провода. Сразу же после этих слов сотовый телефон в руках человека в белом мгновенно нагрелся и взорвался, заляпав идеально белый костюм ошметками мозгового вещества и кровью. На крыше рядом с винтовкой, в увеличивающемся пятне крови осталось валяться туловище без головы.

На лобовом стекле прямо напротив головы водителя, с глухим треском, образовались два свинцовых пятна с более темными участками в центре. Вторая пуля застряла в бронированном стекле глубже, пробив 4 слоя из 7. Телохранитель даже для приличия не дернул головой и не моргнул, казалось, он даже не заметил, как одна за другой, две пули с характерным треском впились в лобовое стекло. Он просто знал характеристики этого стекла и знал, что пробить его можно только из гранатомета. Водитель продолжал вести автомобиль в заданную точку. Скорее это был даже не совсем человек, ведь в нем уже не было ни одного инстинкта самосохранения. Его работа заключалась в сохранении жизни хозяина, пусть даже ценой своей. А при отсутствии хладнокровности и стальных нервов это сделать невероятно сложно и практически не возможно. Работу он свою знал на 100%, а делал на 200.

Рон шарахнулся от лобового стекла, почти слетев с кресла вниз. «Твою мать! Что это такое?» – истошно заорал он, пригибая и опасливо поворачивая голову в сторону профессора и Алексы. Его трясло, глаза раскрылись так, что чуть не вывалились из орбит. Это была нормальная реакция – животный инстинкт самосохранения, страх! Сколько бы ты не жил в Южном Бронксе, да хоть на военном полигоне, не возможно привыкнуть, когда в тебя стреляют. Алекса внутренне напряглась, было видно, как сузились ее зрачки, и побледнели скулы. Она растерянно посмотрела на профессора. Профессор Хако, будто-то бы не обращая внимания на удивленных и испуганных молодых людей, обратился к водителю, возбужденно отрезав: «Мы должны доехать до лаборатории, во что бы то не стало!». Профессор внешне выглядел вполне спокойным, даже больше уставшим и подавленным. Нет, он совсем не боялся смерти, возможно, он даже сам порой заглядывал в ее страшное, коварное и костлявое лицо! Он боялся за людей, которые находились рядом с ним. Мысли унесли профессора Хако в 2000-й год, когда при трагических обстоятельствах погибли его жена и дочь – Амэя… Заведенная машина, в которую сели дочь и жена Хако, взлетела в считанные секунды на воздух, благодаря мощному радиоуправляемому взрывному устройству. Образовавшаяся чудовищная ударная волна выбила все стекла в доме профессора, заставив колыхнуться фундамент. А ведь должен был погибнуть именно он – Хако! Амэя в этот день решила сама сесть за руль отцовского автомобиля. Хако же в этот день освободил телохранителя-водителя от его привычных обязанностей – охраны и вождения. Семья профессора собирались на пикник…Он как раз выходил из дома, когда раздался оглушительный взрыв. Яркая вспышка света ослепила глаза, ударная волна отбросила Хако вместе с искореженными обломками машины на 10 метров назад. Он потерял сознание. Очнувшись, профессор с ужасом увидел догорающие обломки автомобиля и обуглившиеся трупы жены и дочери. Слезы горести и утраты наполняли его душу и лились из глаз, откуда-то из груди вырвался истошный, беспомощный и бессмысленный крик, в отчаянии Хако бил кулаками по бетонному покрытию разбивая руки в кровь. На мгновение разум покинул профессора, и он почти сошел с ума. Он простоял на коленях, возле остывшей груды металла почти до вечера, воспаленные красные глаза, почти не моргая, смотрели куда-то вдаль. Соленые слезы за один день осушили и превратили его душу в безжизненную пустыню. И даже прибывший спустя час после взрыва телохранитель не смел, поднять своего хозяина с колен. Прошло 10 лет.