Макс Гурин - Гениталии Истины Страница 24

— Ты? — воскликнул Эйлер. — Я чего-то не понимаю!

— Вот и я об этом, мой милый! — сказало то, что некогда было Мартой.

«Странное дело! — подумал экстрасенс и почесался, — она приготовила мне мрачную запеканку, она не из тех, кто прощает измены! И она даже назвала меня „мои умные яйца“! Так, как называет меня одна лишь Бригитта! Неужели?» И он спросил её об этом прямо.

— Не совсем. — ответила Хелен. — Я — это я, а её я сделала душою своей вагины.

— А она сама? С ней-то что? Да как ты посмела, сучка?!

Алёнка расхохоталась ему в лицо. «Сюр-прииз!» — промурлыкала она столь безукоризненно гадко, как умеют одни лишь стареющие американки.

— Да и потом, что значит она сама? Она — вот! — добавила девушка и раздвинула ноги. Эйлер инстинктивно потянулся к её вульве, но Фортуна снова сомкнула бёдра.

— Мне кажется, тебя пора домой, Лео! — сообщила она. — А я ещё немного посплю. Я, знаешь ли, ужасно устала от всего этого. Всего хорошего!

И с этими словами она перевернулась на другой бок.

А через двадцать минут Эйлер уже отпирал замок собственной входной двери. Картина, представшая его взору как обычно была точь-в-точь такой, как он и предполагал, пока мчался на машине домой. То, что некогда было фрау Бригиттой, превратилось в фарфоровый труп, а в духовом шкафу его дожидалась самая мрачная запеканка, какую ему когда-либо доводилось есть.

Эйлер позвонил в маппет-морг и приступил к трапезе. Когда он съел свой первый завтрак вдовца, у него заболел было зуб мудрости, но его довольно быстро удалось заговорить.

Тут как раз и подъехали трое страусов, сотрудников морга. Они разбили клювами фарфоровую Бригитту, сложили осколки в синий мешок и попросили разрешенья откланяться. Экстрасенс не имел возражений.

39

«Деструктивные культы, депрессивные культы, экспрессивные культы, эксклюзивные культы. Глупость какая! — думал Мишутка, — Что мне теперь, пойти повеситься что ли, если действительно только я один знаю правду! Я же не виноват, что так получилось! Извините, на всё воля божья!». Подумав подобное, он решил, что это, пожалуй, стоит записать.

Медвежонок поднялся из-за стола, взял заварочный чайник, зашёл в санузел, вылил старую заварку, вернулся на кухню, заварил новую. Пока в жерло тёмно-синего фарфорового чайника, поступал кипяток, Мишуткино внутреннее бормотанье звучало примерно так: «Заварка новая — новая-кленовая — какая же она кленовая? — а вот бы был такой чай из кленовых листьев! — почему обязательно из кленовых? — можно и из дубовых! — дубовый чай! — приходите ко мне на дубовый чай! — а что у вас на первое? — а на первое у нас каша берёзовая! — угощайтесь! — всегда пожалуйста! — а почему бы мне, кстати, Тяпу по субботам не бить? Какая разница, муж я ей или нет? Да и кто тогда её муж? Кто тогда её муж, если не я? А может и вправду жениться на ней? Тогда, правда, Андрюшу придётся усыновлять, а мальчик — не подарок, конечно. Ой, не подарок! Ой, а его тоже буду по субботам бить! Точно! Буду всех по субботам бить! Будут у меня оба орать, святое семейство, кто кого переорёт! А что-то я такое записать только что собирался? А-а, вспомнил! Про то, что только я один знаю правду, и по сравнению с этим, даже не имеет значения, в чём именно она заключается! Потому что в том-то она и состоит, что лишь я один её знаю! Всё-таки это надо записать — забуду!» Он закрыл чайник крышечкой, накрыл его сверху своей бурой пижамой, неведомо как попавшей на кухню, и пошёл в комнату за тетрадкой.

И тут в квартире его раздались два звонка: один в дверь, а другой — телефонный. Голоса обоих звучали слишком уверенно, чтоб не предположить, что и тот и другой принадлежат женщинам. Медвежонок внутренне заметался. Если в дверь звонит Тяпа, то кто тогда притаился в трубке? А если же в телефоне Тяпа, то кто тогда ломится в дверь? В любом случае, если вторая из них — это кто-нибудь интересный, то как бы не выдать им себя самого? А может это не Тяпа? А кто? Может мама? А что ей надо? А вдруг одна из них мама, а другая — Тяпа, то есть всё совершенно неинтересно? Что же сделать сначала? Интересно, можно ли составить мнение о человеке на основании данного теста: что он сделает сначала — подойдёт к телефону или откроет дверь при условии, если звонки раздались одновременно? Кто из них хуже — тот, кто сначала кидается к двери или тот, кто бежит к телефону, как собачонка? Впрочем, собачонками являются и тот и другой.

«Наверное, я плохой» — обречённо подумал Мишутка и снял трубку.

— Ты сделал правильный выбор. Будь благоразумен и дальше! — сказал ему в левое ухо ангельский женский голос и скрылся в коротких гудках.

«Эко! — поднял брови Мишутка, — ни мама, ни Тяпа, ни дать, ни взять!». И пошёл открывать.

— Ты, конечно, знаешь, что я никогда не испытывала к тебе особой симпатии. На мой взгляд, ты не мужчина, а существо, медвежонок ни дать, ни взять, а ведёшь себя так, будто имеешь право на то, на что не имеешь явно! Во всяком случае, на мой женский взгляд, но… — заявила с порога Сима.

— Что «но»? — неестественно, но эффектно улыбнулся Мишутка и мысленно заглянул ей под юбку. В принципе, ему там понравилось.

— Я могу зайти?

— Куда? — опять улыбнулся он и мысленно облизал ей щиколотку.

— Так, ладно. До свидания!

— Как, даже чая не попьёте… дубового? — с деланным возмущением спросил медвежонок и окончательно загородил ей проход.

— Учти, — предупредила Сима, — у тебя будут проблемы! Ведь я всё знаю!

— У всех будут проблемы. — тихо ответил Мишутка. — Ведь все всё знают. — и снова не преминул улыбнуться.

Когда Сима повернулась к нему спиной, он мысленно лизнул её анус. Но она, ничего не заметив, ушла. «А говорит, что всё знает! Интересно! Надо будет на досуге из этого вывод сделать!» — подумал Мишутка и запер дверь.

Он раскрыл наконец свою овальную тетрадь и записал туда следующее: «Если в ближайшие несколько секунд после того, как вы слышите слово „женщина“, у вас в сознании не вспыхивает обобщённый образ её гениталий — вы либо лжец, либо невнимательны к собственным внутренностям, то есть, к себе самому. Но если второе — то всё, что вы говорите по любому из поводов — пыль, а женщины предпочитают непыльных!»

40

Это случилось так. Ваня снова подхватил лёгкий насморк и был оставлен дома с Наташей. Мама ушла, бабушка ушла, дядя Володя ушёл. Остались мальчик и женщина.

— Ты мне сегодня не мешай! Мне заниматься надо! — сразу заявила Наташа.

— Хорошо, тётя Наташенька, я не буду. А ты мне потом, за обедом, расскажешь про динозавра Васю? — спросил Ваня.

— А с чего ты взял, что я тебя обедом буду кормить? — глупо пошутила было озорница Наташа, но тут же добавила, — ну конечно расскажу. Только до обеда чур мне не мешать!

И действительно ушла заниматься.

Ваня пошёл к себе в комнату, сел на пол, выдвинул из под кровати ящик с игрушками. Он выставил в ряд всех своих новых индейцев во главе с Чингачгуком, а также ковбоев. Их было трое. Самому симпатичному он дал имя Сэмюэль, похуже — соответственно, Джон и Фрэнк. Среди прочего, Фрэнк был интересен тем, что у него было целых два пистолета (если быть точным, два револьвера системы наган, как услышал вчера Ваня в каком-то фильме про Красную Армию), а нижнюю часть его лица закрывала чёрная маска.

На диване сидели Ванины мягкие игрушки, во главе с Мишуткой и Тяпой, и, чуть свысока, присматривались к своим новым соседям. Слово за слово Ваня, как обычно, начал разговаривать за них друг с другом.

— Ну что, ребятушки, вот мы и на месте. Разрешите поздравить вас! — начал он голосом Чингачгука.

— Спасибо, товарищ командир! — «ответил» Сэмюэль.

— Эх, скорей бы уж началось! — «сказал» Фрэнк.

— Куда ты всё торопишься, Фрэнки? — «спросил» его Сэмюэль, который, в отличие от Чингачгука, был с ним в более дружеских отношениях, то есть не омрачаемых игрою в субординацию.

— Ха-ха-ха! — «усмехнулся» Фрэнк. — Я просто слишком хорошо помню о целях нашей, ха-ха, войны!

— И в чём же, по вашему, они состоят? — с иронией в голосе «спросил» Чингачгук.

— Как? Вы шутите, товарищ командир? Проверяете всё? Цель любой войны в овладении женщинами противника!

— Молодец! — похвалил Чингачгук, — Как на экзамене!

— Да его ночью разбуди, бабу рядом положи — вскочит, как прыщ! — влез в разговор Джон.

— Сколько раз я Вам говорил, Джон, учите идиомы! Вам здесь не Германия! Здесь, извините, Марьина Роща! Ошибок она не прощает! Впрочем, судя по всему, в этом вы ещё убедитесь сами.

— Ну и пожалуйста! — буркнул предположительным голосом Джона Ваня. Буркнул, конечно, под нос. Конечно, себе самому.

— Ладно, ребятушки, не вешайте носы! Будут вам женщины! И противников и сторонников. А что, есть уже кто-нибудь на примете?