Z – значит Захария - О`Брайен Роберт К. Страница 24

Четвёртый день — очередная веха. Я вошла к мистеру Лумису с ланчем, приготовившись кормить его, как прежде, с ложечки. Мой пациент лежал на боку, опираясь на локоть, и я заметила, что цвет его лица значительно улучшился: из синюшного, а потом белого он стал почти нормальным.

Мистер Лумис сказал:

— Если ты поможешь мне приподняться, я управлюсь и сам.

— Управитесь с чем?

— С едой.

Я заколебалась, и он сказал, довольно нетерпеливо:

— Ну дай я хотя бы попробую!

Делать нечего — я принесла ещё несколько подушек и, подсунув руки больному под мышки, приподняла его. Он сидел с подносом на коленях и ел сам; руки его тряслись, но мистер Лумис был настроен решительно, и когда ему всё удалось, остался очень доволен собой. Наверно, когда его кормили с ложечки, он ощущал себя беспомощным младенцем. К счастью, на ланч было тушёное мясо в подливке с овощами, с ним легко управиться; и всё равно к концу ланча больной слегка побледнел и, казалось, был рад снова улечься. Но он справился без посторонней помощи!

Видя, что мистер Лумис поправляется, я всё больше успокаивалась на его счёт, и, как это обычно бывает (по крайней мере, у меня), когда уходит одна большая забота, на её место устремляется целая стая маленьких. Я пошла взглянуть на огород, который совсем запустила — за две недели я едва наведывалась сюда — и на поле, которое вспахала, но так и не засеяла. Как я говорила, по сравнению с болезнью мистера Лумиса это были проблемы меньшего масштаба, и всё же отворачиваться от них было нельзя. Мы — и люди, и животные — сможем продержаться зимой на том, что имеется в магазине; однако проблема была в другом, и она требовала безотлагательного решения: семена, которыми я собиралась воспользоваться, лежат с позапрошлого года, а следующей весной им исполнится три, и с каждым годом коэффициент прорастания будет уменьшаться. Это значит, что мне срочно нужно заняться посевом, хотя бы только для того, чтобы собрать новые семена.

Я рассматривала эту проблему как исключительно свою собственную и, само собой, не собиралась посвящать в неё мистера Лумиса — не хватало ещё больного человека беспокоить. Дела, в общем, не так плохи, как могли быть. Я шла между грядками на огороде: всё опять взошло; почва, правда, стала несколько твёрдой и комковатой, но это ничего, не страшно. Я быстро поправлю дело с помощью тяпки и ручного культиватора — оба так и стояли у ограды, где я бросила их две недели назад. Я опоздала с огородом на целый месяц, а это значит, что если настанет жара, от гороха много толку не жди — для еды не будет; а вот на семена для будущей весны — вполне. Через пару недель пойдут латук, редиска и листовая горчица. Даже картофельная ботва, хоть и невысокая, имела крепкий и здоровый вид.

Я отправилась на поле. Ну и видок. Всё в бороздах, какое-то заброшенное, заросло сорняками... Правда, я его ещё не боронила, и если сделать всё по уму, то проблема будет решена. Важно как можно скорее посадить кукурузу. Уже, конечно, поздновато, но ничего страшного — к концу сентября или октябрю она поспеет. А значит, взойдёт всё разом, не то, что у отца, — каждая культура в своё время. Коровам и курам корма хватит, так что волноваться не о чем. Правда, нам самим кукурузы достанется не так много, но даже и в этом случае я смогу кое-что и в банки закатать, и смолоть на крупу. Главное — на будущий год посевного зерна будет вдосталь.

А вот насчёт сои не уверена. Никогда не занималась выращиванием соевых бобов, не помню, когда отец высаживал их. Мне кажется, надо раньше. Но всё равно попробую — хотя бы семена получу.

Всё это были важные, серьёзные, но вполне решаемые проблемы, если я примусь за работу без промедления. Я не хотела делиться ими с мистером Лумисом, решила только сказать, что мне нужно заняться посевом. Но на пятый день он сделал две неожиданные вещи: одну — связанную с полевыми работами, другую — нет.

Первую почти можно было назвать выволочкой. Когда я в то утро принесла своему пациенту на подносе завтрак, он спросил:

— Трактор по-прежнему на ходу?

— Ну да, — сказала я, — хотя последнее время он по большей части простаивал.

— Как дела с огородом? А с кукурузой?

Голос у него был нервный, чуть ли не подозрительный. Кажется, я слышала этот тон раньше... Потом я вспомнила, как он нервничал, когда только-только появился здесь, в долине. Пришлось выкладывать правду.

— С огородом всё хорошо, надо только пройтись тяпкой. А вот кукуруза...

— Ну? — нетерпеливо спросил он.

— Я её ещё не сеяла. И бобы тоже.

Он невероятно разволновался: приподнялся на локте, чуть ли не сел. Да, он окреп значительно.

— Не сеяла? Как это — не сеяла?!

— Но вы же были так больны, — пролепетала я. — Я слишком переживала...

Он перебил:

— Какое отношение твои переживания имеют к севу?

— У вас была высокая температура, вы бредили... я не отваживалась отлучиться. Я не хотела...

— Хочешь сказать, что ни разу не вышла из дому?

— Поначалу так и было. Выходила только корову подоить.

И тут я совершила ошибку.

Я сказала:

— Ну, и под конец я несколько раз сходила в церковь.

— В церковь?! — Казалось, мистер Лумис не поверил своим ушам. — В церковь! — Он улёгся обратно на подушку. — И сколько времени ты потратила на это?

Я сказала:

— Точно не знаю... Я ходила три раза.

Я уже сообразила, что не нужно было вообще упоминать о своих походах в церковь. Похоже, он разозлился.

— Значит, ты три раза таскалась в церковь, а поле осталось незасеянным?

Я хотела объяснить, каково мне было тогда, насколько важным мне казалось пойти помолиться, ведь я думала, что он умирает... но поняла, что это только рассердит его ещё больше.

Поэтому я сказала:

— Да в общем, ничего особенно страшного. Мы часто сажали кукурузу поздно, иногда даже в июле. И всё всегда было в порядке.

— Когда ударят морозы? — скептически спросил он.

— До ноября морозов не будет. А кукуруза созреет в октябре... может, даже и в сентябре...

— Если ты посеешь её сейчас?

— Как раз сегодня и собиралась, — заверила я. — Вчера я ходила туда, взглянула на поле. Его нужно сначала поборонить.

— Сколько времени это займёт?

— Полдня. Могу начать сеять сегодня после обеда.

Похоже, он смягчился. Даже попробовал объяснить:

— Я просто волнуюсь, чтобы нам хватило пропитания. Даже во сне нет покоя.

И всё же я была напугана. Он казался таким раздражённым и, по-моему, не понимал, почему я ходила в церковь и как мне хотелось, чтобы он выжил. Наверно, я ещё попытаюсь объяснить ему это, но не сейчас, позже. Вот закончу с посевной, и тогда тема потеряет свою остроту.

За его вспышкой крылось нечто большее — это дошло до меня потом, когда я поразмыслила о происшедшем. Я считала поле, трактор — да всю долину — своими, ведение хозяйства — моим делом; это всё были мои и только мои заботы. Но мистер Лумис тоже стал ощущать себя хозяином этого всего. Кажется, я понимаю, почему. По той причине, что он с самого начала и до нынешнего момента был болен. А сейчас хворь отступила. То есть, он ещё не совсем оправился, но уже уверился, что не умрёт, что будет жить. Вот почему он изменился. Теперь он рассматривает долину не только как моё имущество, но и как своё тоже. Придётся к этому привыкать...

Второй его поступок был не таким серьёзным. Собственно, это даже могло бы показаться комичным, если бы не выглядело так жалко.

Всё утро я бороновала — эта работа мне всегда нравилась. Несмотря на то, что почва за две недели уплотнилась — что поделаешь, если я не смогла её вовремя обработать — она легко крошилась; просто загляденье, как безобразные отвалы, оставшиеся после плуга, превращаются в ровные, узкие бороздки! Вот так должно выглядеть ухоженное поле! Фаро вприпрыжку носился вокруг трактора, вздымая лёгкие облачка пыли. Но — умная собачка! — под колёса не лез.

Всю вторую половину дня я занималась посевом и до того, как настала пора готовить ужин, успела посадить почти три четверти всего имеющегося зерна. Всё это время я раздумывала о том, что через два дня мой день рождения.