На неведомых тропинках. Шаг в темноту - Сокол Аня Страница 33

— Согласен, — он иронично посмотрел на меня. — Слушаю тебя, и сердце радуется. Сама понимаешь, ей, как и тебе в свое время, нужно разрешение седого демона. «Грин карта», иначе придется депортировать, — старик продолжал улыбаться, но мне очень не нравилось то, что я видела за этой улыбкой, то, что он сам хотел мне показать, еще один жалельщик на мою голову.

— Отправьте запрос, — я села на диван, — или вам и на это требуется разрешение?

Я устала, я была зла и раздражена, я ожидала много, но того, что Милу не пустят на стежку, даже не приходило в голову. Ирония судьбы, когда я стараюсь вывести человека из нашей тили-мили-тряндии, так все прямо таки жаждут оставить дорогого гостя у себя, желательно навсегда, а как я сама привела, так выгоняют, поправ собственные же законы.

— Отправлю, — не обращая внимания на мое ворчание, ответил Семеныч, — даже если в этом нет смысла.

— Отправьте. — Теперь мои слова больше походили на просьбу.

Ведьмак встал и направился к выходу.

— Что происходит, а? — спросила я в спину голосом маленькой девочки. — Семен Евгеньевич, вы знаете, что происходит?

— Знал бы, не отправил вас за медальонами. — Он открыл дверь. — Черт бы с ними и с деньгами. Сергей поправится и ладно, а теперь…

— Что? — Я даже привстала. — Что теперь?

— Не знаю, — старик развел руками и уже на пороге, прежде чем выйти, добавил: — но на меня не рассчитывай.

Оптимистично, я аж зажмурилась от открывшихся перспектив.

До вечера мы пытались наладить нехитрый быт. Игорь с тех пор как оказался на стежке вел себя гораздо спокойнее, или все дело в том, что Мила перестала изводить себя мыслями. Если пара слезинок и скатывались по ее щеке, то уже без надрыва. Грусть и сожаление, ну и немного страха перед неизвестностью. Немного. Поэтому вечером, когда мальчик давно уже спал, мы с Милой все еще сидели за столом. Я уступила ей с сыном спальню, намереваясь занять диван. Мы пили чай и говорили. Я рассказывала, она слушала. Нет, не про свою жизнь, такую слезливую мелодраму под чай не осилишь, как минимум под коньяк.

Я рассказывала про нашу тили-мили-тряндию, про Северные пределы, про стежки, соединяющие миры, про точки проколов — переходов, про нечисть: ведьмаков, бесов, демонов. Про время и про безвременье. Я хотела, чтоб она знала, на какой мир меняет привычный, чтобы она, если понадобится, сделала этот выбор с открытыми глазами, а не как я — «в омут с головой», а там будь что будет. Рассказывала про закон, который должен обеспечить ей относительную безопасность, про карантин, которому подвергаются все переселенцы. Новым жителям запрещается покидать стежку целый год. Когда возвращаешься к людям, там проходит десять лет. Исчезают друзья, умирают родители, кто-то спивается, кто-то уезжает в неизвестном направлении, кто-то не хочет тебя видеть никогда, а кому-то тебе самому стыдно показаться на глаза. За десять лет мир меняется, становится чужим, и тебе уже не хочется в него возвращаться.

Я рассказывала обо всем, не боясь напугать или оттолкнуть, жалея лишь об одном — в мое время не нашлось никого достаточно честного, чтобы так же поговорить со мной. Я набила много шишек и синяков, ошибок, которые уже не исправить, как бы сильно ни было сожаление, как сказал Веник: «Уже немного поздно». Надеюсь, Миле повезет больше, какое бы решение она ни приняла. Какое бы решение ее ни вынудили принять.

Засиделись мы под утро, чай булькал в животе и настойчиво звал в туалет. Мы даже нашли в себе силы посмеяться, пытаясь угадать, к какому виду нечисти относится отец Игоря Тимур, а теперь, соответственно, и сам ребенок, мнения разделились. Мы были оптимистичны, мы даже строили планы. Мы не стали за эту ночь близкими подругами. У нас было что-то общее, и нас это устраивало. Я хотела помочь ей, она могла безбоязненно принять эту помощь — это ли не высшая степень доверия? Утро все расставило по своим местам. Плохое предчувствие не подвело ни Семеныча, ни Милу, жить ей действительно оставалось не дольше, чем до полудня. На этот раз обошлись без наркомана.

Разбудило меня ощущение чужого взгляда. Сквозь недолгий и спутанный сон прорваться к реальности удалось с трудом. Я открыла глаза и сразу закрыла обратно. Мысленно досчитала до десяти и открыла. Ничего не изменилось. На краю дивана сидел Кирилл. За столом перед включенным компьютером расположился Тём.

— Черт знает что, — пробормотала я.

— И я рад тебя видеть, — сказал Кирилл, и от звука его голоса что-то завибрировало внутри, что-то давно, как я считала, умершее.

Ветер никак не отреагировал, продолжая щелкать мышкой, будто был в комнате один.

Я рывком села и потерла лицо. Тут же пришла глупая мысль о том, что простенькая ночнушка не тот наряд, в котором стоит встречать собственного мужа. Я начала злиться, главным образом на себя.

— Вялый у тебя гнев, без направления. — Он склонил голову, меня тут же отбросило в прошлое. Я знала этот жест, я видела, как он делал это тысячи раз.

— Хочешь, возьму сковородку и направлю? — спросила я, вставая.

— Даже интересно посмотреть. — Кирилл тоже поднялся.

Дверь спальни была закрыта, и я молилась, чтобы так оставалось и впредь. Кирилл, конечно, это заметил и нарочно посверлил дверь взглядом. Я зажгла плиту и поставила чайник. Не то чтобы мне хотелось пить, но надо было чем-то занять руки, для многих женщин это вообще как рефлекс, я не исключение.

— Крепкий, черный, сладкий, — спросила я, доставая банку кофе, — или твои вкусы изменились?

— Что ты, я консервативен. Если уж пришлось по вкусу, стараюсь не изменять… хм, привычкам. — Он наконец отвернулся от спальни.

— Чем обязана? — спросила я, подавая чашку, а вторую ставя на стол перед охотником, тот даже головы не повернул.

— Мне нужен повод, чтобы войти в этот дом? — Он сделал глоток и поморщился, ага, кофе не ахти.

— Зачем? — Я так «искренне» изобразила радость, что он скривился, — я тебя три года ждала, глаз не смыкая, и чудо свершилось! Великий и ужасный под моей крышей! Что прикажете, повелитель? — Я склонилась в издевательском поклоне.

Если бы я не прожила с этим человеком десять лет, поправка «с притворяющимся человеком», а знала лишь по обрывкам разговоров и слухам, то уже валялась бы в ногах, вымаливая прощение за дерзость, и радовалась наличию головы на положенном месте, так как он мог смахнуть ее одним ударом, а потом, сменив залитую кровью рубашку, заняться делом.

Если бы я не прожила с ним десять лет, я бы не сказала и малой части того, что сказала. Этот мужчина знает меня лучше меня самой, знает, как быстро я вспыхиваю и как быстро остываю, а слова остаются. Захотел бы снять голову — давно бы снял. Прошло уже секунд тридцать тишины, а она все еще была при мне.

Но он сделал кое-что похуже, отчего мне резко расхотелось острить. Только что он стоял передо мной, а через удар сердца уже оказывается за спиной и, обхватив рукой за талию, притягивает к себе. Я не вижу его лица, но чувствую тело. Это было еще лучше, чем я помнила. Святые, лучше бы наоборот.

— А если я действительно прикажу? — Голос стал вкрадчивым.

Теплое дыхание на шее, сильные руки и губы, оставляющие огненный отпечаток на плече, там, где хлопковая ткань ночной рубашки съехала в сторону.

Тём как-то сказал, что может сделать со мной все что угодно. Наверное, он прав. Но есть мужчина, который сделает со мной все, что придет в его дурную голову, а я буду благодарить его за это.

Мила? Игорь? Я пыталась уцепиться за эти имена, вернуть контроль над собственным телом, не замечая, как продолжаю все сильнее прижиматься к этому знакомому до последней черточки чужаку.

Тём отбросил мышку и обернулся. Я дрожала. Его ноздри были раздуты, в глазах горели огни, но не красные, а желтые. Не ярость, не предвкушение охоты, не жажда крови, что-то другое. Глядя в них, в их чуждую глубину, я и очнулась. Я в своем доме, в гостиной, постанывая, прижимаюсь к мужчине, который без колебаний оставил меня три года назад, отобрал дочь. Я прижимаюсь к нему на глазах другого хищника, полуодетая, без стыда и стеснения.