Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна Страница 35

Дай бог памяти, но это произошло лет этак сто двадцать назад, при пра-пра-прежнем Верховном понтифике, когда Конрад еще поддерживал некоторую видимость деловых отношений с всемогущей ватиканской канцелярией. Именно тогда Майер получил от Церкви специфический заказ, сводившийся к поимке некоего резвого суккуба, посмевшего докучливо навязывать свое любвеобильное общество одному из особо приближенных к папе кардиналов. Надо сказать, суккуб оказался (вернее – оказалась), прехорошенькой и весьма фигуристой рыжеволосой девицей – как раз во вкусе самого Конрада. Настолько сексапильной, что отважному рыцарю стоило огромных душевных мучений развоплотить столь очаровательное существо. Но демон был силен, и Конраду понадобилось нечто большее, чем просто освященные в ближайшей церкви пули и ножи. Да и как на беду дата охоты пришлась как раз на полнолуние. И если бы не ковчежец с частицей мощей святого отца Ионофана, известного экзорциста и усмирителя плоти, не миновать бы Конраду острых когтей демоницы. Вот именно тогда он и попал в тайное хранилище Ватикана, битком набитое всяческими чудесными вещицами. Впоследствии, так и не сойдясь в цене за истребленного суккуба, рыцарь самочинно оставил себе заветный ковчежец, неоднократно после этого спасавший ему жизнь. Но главное заключалось не в этом. Пребывая в хранилище и восхищенно пялясь на то, что большинство верующих искренне считают сказками и небылицами, рыцарь полушутливо-полусерьезно спросил папского секретаря о том, не хранится ли в этом местечке сам святой Грааль. И получил столь же несерьезный ответ: дескать – хранился лет …дцать назад, да вот пришлось передать его в Салуццо, мол, он там нужнее. Тогда Конрад не придал особого значения услышанному, посчитав туманное высказывание всего лишь проявлением оригинального чувства юмора пожилого ватиканского секретаря, всегда бывшего себе на уме. И вот сейчас что-то неожиданно щелкнуло в мозгу охотника, переключив мысли на это давно позабытое название – Салуццо!

Рыцарь рассеянно запихнул грязные тарелки в посудомоечную машину, извлек из холодильника очередную банку пива и почти галопом устремился обратно в спальню, к компьютеру, влекомый каким-то нехорошим предчувствием. Компьютер, телевидение и огнестрельное оружие принадлежали к той не слишком-то большой группе современных вещей, которые Конрад считал полезными и достойными внимания. Все прочее, по его мнению, за истекшие столетия сильно деградировало и выродилось, привнося в размеренное течение жизни массу досадных разочарований. Вот взять, к примеру, пиво – за последние лет семьдесят-восемьдесят его совсем разучились варить, причем, совершенно не стесняясь выдавать за сей благородный напиток какую-то омерзительную бурду, сверх меры напичканную вредными для здоровья консервантами и суррогатами.

Но, пожалуй, единственным, что за прошедшие столетия ничуть не проиграло, а даже заметно выиграло, были столь любимые Конрадом женщины. Он обожал их всех – чопорных брюнеток, тупо-сексуальных блондинок, рассудительных шатенок и, конечно же, взбалмошных, безудержно эмоциональных рыжеволосых дам. А ведь именно такая рыжеволосая девица и стала источником удивительного долголетия Конрада, подарив ему этот неожиданный презент в комплекте с нечеловеческой силой, отменной реакцией и неприятной зависимостью от лунных фаз. Конрад был вервольфом. Каждое полнолуние его волчья сущность требовательно просилась на волю, доводя своего обладателя до состояния невменяемой одержимости, часто называемой «амок» – когда все его нервы болезненно реагировали на малейшее раздражение, грозя начать обращение от любого мало-мальски возбуждающего фактора. За миновавшие столетия он научился стабильно контролировать собственное тело, сумев подчинить железной воле, казалось бы, абсолютно не управляемый процесс преобразования в волчий облик, даже в самые напряженные моменты оставаясь человеком, но все равно – неизменно страдая в разгар полнолуний жуткими головными болями и вспышками трудно управляемой ярости.

А ведь все начиналось так хорошо. Правоверный католик, происходивший из обедневшего, но благородного немецкого рода рыцарей фон Майеров, Конрад в 1307 году добился высокой чести вступления в орден тамплиеров, получил белый плащ шевалье и даже нес службу в парижском Тампле – штаб-квартире великого магистра Жака дэ Молэ. Лишь чудом ему удалось избежать ареста, охватившего подавляющее большинство братьев, и в одиночку скрыться среди простонародья, затерявшись в многолюдном Париже. И только спустя многие десятки и сотни лет, накапливая и анализируя информацию, Конраду стало понятно, что ужасная участь, постигшая орден «нищенствующих рыцарей Христа и Храма Соломона», оказалась вызвана горячим желанием папы Климента V и короля Франции Филиппа Красивого захапать святой Грааль, якобы переданный тамплиерам несколькими чудом уцелевшими альбигойцами. Теперь-то, в двадцать первом веке, Майер не сомневался, что Ватикану удалось таки заполучить бесценную реликвию. Но тогда, в пятницу тринадцатого октября, Конрад еще ни о чем не догадывался, с трудом оторвавшись от преследования королевских рейтар, переодевшись в одежду свинопаса и тайно выбравшись через окно кухни на задний двор Тампля. Иногда Конрад сам осуждал себя за проявленное в тот день малодушие, но ведь тогда ему едва минуло двадцать лет, и с тех пор он отлично усвоил зловещий, но не ясный обычным людям смысл вкладываемый в фатальную дату – пятница тринадцатое.

Став свидетелем жесткой казни схваченных и оклеветанных тамплиеров во главе с магистром де Молэ, заживо сожженных на костре Еврейского острова напротив королевского дворца, Конрад в ужасе бежал в родную Лотарингию. Пробираясь под отчий кров, он охотно и неосмотрительно воспользовался гостеприимством рыжекудрой хозяйки захудалого полуразрушенного замка, пригласившей его переночевать. Той необычной ночи было суждено навсегда запечатлеться в памяти опального тамплиера.

Стоял промозглый, холодный декабрь 1314 года. Семь лет минуло с момента ареста тамплиеров, семь долгих лет скитался Конрад из страны в страну, пытаясь хоть чем-то помочь невинно осужденным братьям. О, теперь он казался уже далеко не тем наивным и восторженным двадцатилетним мальчишкой. Страдания и лишения закалили плоть, частично иссушив утратившую опору душу. Но ничего не получилось. Уже одно только проклятое слово «тамплиер» вызывало волну негодования и агрессии со стороны тугодумов вилланов, а именем Жака де Молэ в деревнях пугали непослушных детей, поставив его в один ряд с демонами и прочей богопротивной нечистью. Помощи не нашлось нигде. Конраду оставалось одно – смирно заползли в старый отцовский замок, попытаться все забыть и начать жизнь заново, с нуля.

Проводив в последний путь Великого магистра, рыцарь Майер бережно хранил горсть смешанной с прахом земли, собранной на пепелище Еврейского острова. Но теперь Конрад ехал домой. Деньги закончились так давно, что он уже как-то привык обходиться без них. Одежда прохудилась, превратившись в лохмотья нищего, а верный конь едва переставлял ноги от голодухи, вяло бредя сквозь слепящий снег с дождем, начисто скрывший от глаз грязную, набухшую колдобинами дорогу. Отощавший до состояния скелета скакун пал в тот самый момент, когда впереди забрезжил смутный огонек, а вместе с ним и слабая надежда на спасение. Ни единой слезинки не выкатилось из ввалившихся от истощения глаз бывшего тамплиера, почти завидовавшего единственному другу, отошедшему в иной, лучший мир. Бросив на дороге труп Буцефала, Конрад, едва не теряя сознание, плелся вперед, стараясь не упускать из вида то вспыхивающий, то робко затухающий огонек. Наконец, замерзнув почти до смерти, он достиг уродливого, рассыпающегося от старости замка, густо припорошенного свежевыпавшим снегом.

Двери ему открыла сама хозяйка – рыжеволосая, симпатичная и далеко еще не старая, по ее словам – вдовевшая уже пять невыносимо долгих лет. Как в полусне принимал продрогший и оголодавший Конрад ее заботы – сначала внушительную бадью с горячей водой, а затем и одежду покойного супруга, пришедшуюся почти впору высокому и широкому в кости рыцарю. Нежась в клубах влажного пара, поднимающегося над непритязательной ванной, Майер с горестным вздохом рассматривал свои худые руки и ноги, утратившие прежнюю мощь. Ведь когда-то он легко орудовал тяжелым двуручным мечом и, будучи еще совсем молодым сержантом, успел прославиться в двух Крестовых походах, участвуя в отвоевании у неверных сарацинов великой святыни – обломков истинного Креста, когда-то стоявшего на Голгофе и впитавшего кровь и пот Господа нашего Иисуса Христа. Но теперь внешний вид могучего рыцаря, за отвагу и стремительность получившего у врагов уважительное прозвище Ифрит, удручал. Рыжекудрая хозяйка с умильным ворчанием заботливо оттирала жесткой мочалкой многочисленные шрамы и отметины, покрывающие ослабевшее и исхудавшее тело. А последовавшая за ванной обильная трапеза вконец разморила буквально засыпающего на ходу гостя. Съев огромный ломоть хорошо прожаренного мяса, совсем уже позабытого на вкус, Конрад с трудом добрел до спальни и вниз лицом рухнул на свежие полотняные простыни. Он рассчитывал проспать как минимум до полудня следующего дня, но разбудили его намного раньше…