Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна Страница 36

Полная, круглая как блин луна скупо светила в высокое окно, затянутое неровными кусками мутного, дурно выполненного стекла. Предметы обстановки плавали в густых полутенях, приобретая вид синих мрачноватых неровных пятен замысловатых, а порой и пугающих форм. О, эта загадочная волшебница-луна, молчаливая наперсница тайных влюбленных и неоценимая сообщница ловких ночных татей. Небесное светило, с незапамятных времен олицетворяющее силу мстительной и древней богини Гекаты, властительницы мертвых душ, рыскающих на перекрестках трех дорог в поисках неосторожной жертвы. Пособница ведьм и колдунов, освящающая тайную мистерию ночного шабаша. Недаром ее узкий серпик является талисманом приверженца магометанской веры, закоренелого и непримиримого врага всех истинных христиан. С самых младых ногтей Конрад неосознанно побаивался лунного света, приписывая его очаровывающие, смущающие душу свойства козням лукавого Дьявола. И как выяснилось впоследствии, не без причины.

Утомленного рыцаря разбудило откровенно похотливое прикосновение маленьких женских ручек. Пухлые пальчики собственнически скользнули по распростертому на ложе мужскому телу, требовательно остановившись в области паха. Сквозь ускользающие обрывки сна Конрад подумал о том, что многие из его братьев по оружию имели жен и любовниц, да и он сам никогда не давал обета безбрачия. Он вспомнил чернокудрую и черноокую чаровницу Эсфирь, щедро дарившую ему свои несдержанные ласки в далеком Иерусалиме, но настойчивое внимание хозяйки отогнало давнее увлечение, являя действительность, во сто крат более сладостную и доступную. В свете луны Майер заметил жадно приоткрытые алые губы, тянущиеся к его лицу. И он не стал мучить отказом столь любезную и привлекательную хозяйку. Сжав в объятиях полный, но соблазнительно гибкий стан, он страстно ответил на горячий поцелуй. Сорванная его сильными руками женская сорочка белой птицей порхнула на пол. Не в силах совладать с разливающимся в чреслах огнем желания, Конрад трепетно завис над нежной плотью, распаленный близостью момента соития… как вдруг страшная судорога сотрясла все члены прекрасного тела хозяйки замка, сопровождаясь внезапным появлением жестких черных волос, пробивающихся через бархатистую кожу бедер и груди. Пораженный гость наблюдал, как фигура женщины скрючилась, а лицо, наоборот, вытянулось, приобретая очертания мерзкой волчьей морды, ощерившейся набором острых клыков. С воплем ужаса Конрад спрыгнул с кровати. Черная как смоль волчица недовольно зарычала, на полусогнутых лапах осторожно приближаясь к замершему у камина рыцарю. Майер схватил увесистую кочергу, во весь голос взывая к Господу, и в этот момент волчица прыгнула…

Два движения слились в одно. Конрад неожиданно почувствовал в руках остатки былой силы, и это спасло ему жизнь, позволив раскроить череп демонической твари. Обливаясь кровью, оборотень рухнул на пол, успев в момент падения все-таки дотянуться и ухватить клыками обнаженное мужское предплечье. Конрад зажал неглубокую рану, истово вознося благодарственную молитву и радуясь чудесному спасению. Наутро он покинул проклятый замок, найдя на конюшне холеного жеребца и малую толику денег в комнатах запасливой хозяйки. Саму же рыжекудрую бестию, после кончины немедленно обретшую прежнюю красоту и стать, он собственноручно похоронил в саду замка, прочитав несколько заупокойных слов на ее могиле. Конрад продолжил путь домой, с облегчением полагая, что весьма легко отделался от свалившегося на его голову приключения. Но так продолжалось лишь до следующего полнолуния.

Страшная трансформация, совпавшая с полной фазой луны, настигла Конрада в лесу, обратив его в чудовищное создание, обуянное жаждой убийства. Домой Майер так и не вернулся. С тех пор он безропотно нес уготованный ему крест, приспособившись к своему получеловеческому-полуживотному естеству и облику. Конрад стал вервольфом, со временем даже научившись находить некоторые приятные стороны столь необычного существования. Хлебнув всякого в жизни, он постепенно приобрел репутацию непревзойденного наемного убийцы и опытного охотника за всякой нечистью, принимая поступающие к нему многочисленные и хорошо оплачиваемые заказы. Этим Конрад и жил.

Но бывший рыцарь вполне мог гордиться тем, что никогда еще не спровадил на тот свет кого-то не заслужившего, по его беспристрастному мнению, столь страшной участи и никогда не шел на сделку с собственной совестью. Он всегда тщательно собирал необходимую информацию, разносторонне характеризующую будущую жертву, и неоднократно случалось так, что категорически отклонял выгодный заказ, не сочтя его приемлемым для своих моральных принципов и правил. Благодаря этим качествам Конрад зарекомендовал себя как человек в высшей степени честный и справедливый. Его уважали, боялись, а зачастую даже ненавидели. Число его врагов звалось легионом, вынуждая из соображений личной безопасности соблюдать безупречную секретность, иметь несколько великолепно укрепленных квартир и научиться искусно заметать следы. Мало кто из заказчиков знал его в лицо, никто из закадычных друзей даже и не догадывался об истинном образе жизни этого обаятельного улыбчивого парня. Ни одна из его часто меняющихся пассий не гостила на конспиративных квартирах Майера. Но при всем этом не испытывающий стеснения в средствах рыцарь нередко участвовал в различных благотворительных акциях, жертвуя немалые суммы денег на детские приюты и хосписы для больных раком людей. Конрад часто влюблялся, но еще ни разу не любил по-настоящему. Он имел вполне симпатичную и респектабельную внешность, в глубине души всегда оставаясь кровожадным и необузданным оборотнем. Ведь слишком часто наш внешний облик ничуть не соответствует тайному содержимому душ, являясь всего лишь умело используемой обманчивой иллюзией. Случается, что волк имеет облик привлекательного молодого человека безупречного телосложения, а хрупкий белокурый херувим таит в себе повадки и замашки мерзкой, паразитирующей на доверчивых существах гидры. Внешность обманчива, а внутреннее содержание подобно драгоценной жемчужине, скрытой глубоко под раковиной и мягкими тканями глубоководного моллюска. Гармоничное соединение зримого и незримого навсегда остается конечной, но труднодостижимой целью нашего земного бытия. Сложно сказать, достиг ли семисотлетний вервольф этой гармонии, но бесспорным являлось одно – Конрад стал чрезвычайно противоречивой, непредсказуемой, сложной и запутанной натурой. Натурой, болезненно мечущейся в поисках потаенного смысла своего долгого и весьма бурного существования.

Глава 9

– Ой, ой, ой! – жалобный голос буквально ввинчивался в мою невыносимо ноющую голову. – Нат, что же ты натворил-то?

– Здрассти, а почему это я? – возмущенно отозвался хорошо узнаваемый грудной баритон Натаниэля. – Это же была твоя идея – засыпать врагов стиральным порошком и огреть по голове валиком для отбивания белья!

– Так ведь врагов! – сердито шипела Ариэлла, пытаясь оправдаться.

– А мне некогда их сортировать! – отчаянно огрызнулся ангел. – В добавку ко всему, здесь темно, как у черта в заднице, да еще и ситуация стрессовая! И кстати, до сегодняшнего дня у меня вообще врагов не водилось.

– Зато теперь появились! – мрачно констатировала Оливия, вытирая носовым платком слезящиеся глаза. – Двое, вернее – две!

– Вот уж точно – святая простота! – хихикнула я, вытряхивая из волос белые крупинки стирального порошка. – Нат, черт бы тебя побрал, я ведь совсем недавно перхоть вывела. Усвой, пожалуйста, на будущее: если у тебя совсем нет врагов – значит, ты плохо разбираешься в людях!

Натаниэль печально кивнул.

– А что там наверху случилось-то? – обеспокоенно поинтересовалась Ариэлла, испуганно прижимаясь к широкоплечему юноше.

Я несколько секунд молча разглядывала ее тоненькую фигурку, изумленная невероятной метаморфозой, произошедшей с ранее неприметной старой девой. Лишившись высохших остатков крыльев, Ариэлла утратила и свою неказистость. Теперь передо мной стояла юная дева – хрупкая и стеснительная, окутанная искрящимся облаком длинных пепельных волос, сквозь струящиеся пряди которых радостно сияли голубые, как незабудки, глаза. «Вот ведь что любовь с людьми делает!» – про себя подивилась я.