Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 (сборник) - Дивов Олег Игоревич Страница 37

Мы с Джеффом высказались в том же духе, потом каждый еще разок обругал себя, и всем сразу стало намного легче. Словно каждый долго тащил на себе груз, как верблюд, а тут взял и сбросил его. Не нужен нам был тот груз, как не нужен вьючному верблюду тот тюк, который он по верблюжьей тупости своей прет через пустыню, получая в награду за труд лишь сухие колючки. Знаете, что такое счастье? Это очень просто: избавиться от ненужного.

Куда только делась напряженность на борту? Не стало стервозного диктата Инес, исчезла наша фронда — и всем стало только лучше. Мы полюбили засиживаться за столом, если текущая работа это позволяла. Мы беззлобно перебрасывались шутками и сыпали остроумием. Не знаю, как далеко зашли отношения Инес и Ганса, да и не очень-то мне было интересно. Еще не хватало подслушивать и подглядывать! Я видел только, что оба бодры и довольны, а впрочем, и мы с Джеффом не жаловались на сплин. Я заметил, что Инес ухаживает за своей шерсткой, и вместо злобной радости подумал: а почему бы нет? Одни бортовые сутки сменялись другими, их прошло уже довольно много, а у нас не случилось не то что ни одной ссоры, но даже ни одной крошечной размолвки. И это, заметьте, внутри ограниченного пространства, когда все время видишь одни и те же лица и с каждым днем ненавидишь их за то, что они точно такие же, как вчера! И голоса начинаешь ненавидеть, и привычки. Кто ходил в долгую автономку, тот знает.

Между прочим, ни одному экипажу еще не попадалась такая гадостная вселенная, какую выбрал электронный мозг «Брендана» для возвращения к Солнцу, — и что же? А ничего. Нас корежило так, что мы были уверены в скорой смерти, а когда корабль вынес нас в нашу Вселенную, первое, что мы сделали, придя в себя, — постарались не заметить, что каждый из нас не только обмочился, но и обделался. И мы втроем затерли следы рвоты, первой пустив в душ Инес, хоть она и отказывалась. Всякий другой обозлился бы на себя и свою слабость и сорвал бы злость на коллегах, но мы этого не сделали. Даже не хотелось.

— А знаете что? — сказал Джефф, когда мы привели в порядок себя и жилую кубатуру. — Это все плесень. Паразит, меняющий поведение хозяина. Бывают такие паразиты.

Даже я знал, что бывают, а Инес, оказывается, — нет. Джефф тут же привел кучу примеров и убедил ее.

— Кажется, мы стали добрее, — хихикнул Ганс и отчего-то сконфузился.

Джефф покачал головой.

— Вряд ли. Скорее, мы стали терпимее друг к другу.

Теперь уже не согласилась Инес:

— Терпимее — от слова «терпеть». Неточный термин. Это раньше мне приходилось вас терпеть. А вам — меня. Теперь кто-нибудь кого-нибудь терпит?

— Наверное, мы стали толерантнее, — предложил Ганс и посмотрел на меня. Он знал, что у русских свои счеты со словом «толерантность».

А я что? Я ничего. Только помотал головой:

— Может, мы просто-напросто стали малость разумнее, а?

Инес потребовала тестов. Наши «ай-кью» подросли не сильно, но все-таки подросли, Ганс с пулеметной скоростью назвал все двузначные простые числа, а я решил наконец шахматную задачу, над которой тщетно бился еще до отлета. Словом, предварительные результаты обнадеживали.

— Выходит, чем человек умнее, тем он терпимее к окружающим? — растерянно спросила Инес. — Не верю!

— Возможно, тут дело не в глубине, а в широте ума, — подал голос Джефф. — Я говорю о способности подумать об окружающих, поставить себя на их место… — Он защелкал пальцами, ему не хватало слов.

Мы так и не пришли к общему знаменателю в этом вопросе, что, по правде сказать, не сильно нас угнетало. На Земле разберемся…

Стоп!!!

На Земле?

А кто нас, заплесневелых, туда пустит?

Длительный карантин и лечение на орбите — вот что нас ждало. Плесень, сделавшая из нас настоящих людей, должна была погибнуть, а мы — по всей вероятности, вновь превратиться в ядовитых гадов. Один-единственный сеанс телевизионной связи с Центром — и там все поймут. Вернее, поймут только то, что способны понять они… незаплесневелые.

Двусторонней связи пока не было. Нас снова выбросило к черту на кулички — аж за орбитой Урана, притом очень высоко над плоскостью эклиптики. Само собой, это было намного лучше, чем угодить внутрь орбиты Меркурия, но путь домой обещал быть довольно долгим. Хотелось ли нам оказаться дома как можно скорее?

Да.

И нет.

Мы шли к Земле. По молчаливому уговору я не предпринимал никаких попыток наладить связь с Центром, но программы радио и телевидения мы порой ловили. Ну что сказать?.. За время нашей экспедиции война между Северной Дакотой и Южной Дакотой, к счастью, перешла в вялотекущую фазу, зато Джорджия подралась с Алабамой, Мексика героически отражала атаки со стороны Техаса, Баварский Эмират открещивался от взрыва «грязной» бомбы в Ватикане и вопил о помощи против озверелых христианских террористов, а уж что творилось в Африке, этого никакой язык не передаст. И все это шло в пышном обрамлении из глупых комедий и дурацких ток-шоу!

Я и раньше считал их и глупыми, и дурацкими, но порой находил в них жемчужинки, как тот петух в навозной куче. Теперь не видел ни одной.

Потом установить связь с Центром все-таки пришлось, но только по радиоканалу. «Придумай что-нибудь, ты ведь у нас технический гений», — попросила меня Инес, и я придумал. После того как мы отчитались о результатах экспедиции (скромно не упомянув о себе), Центр настойчиво стал требовать от меня телевизионной картинки, а я изобретал несуществующие неисправности, надеясь продержаться до выхода «Брендана» на околоземную орбиту.

— Как думаешь, там догадываются? — спросила меня Инес.

— Вполне вероятно. Они не дураки.

— И что нам делать?

Я не ответил, хотя знал что. На следующий день я добрался до наших исследовательских ракет, которые не были израсходованы, — и там неожиданно встретил Ганса.

При виде меня он засмущался, но быстро понял, что к чему.

— Ты подумал о том же, о чем и я?

Кивнув, я спросил:

— Что у тебя?

— Воздух, — сказал он. — Просто наш воздух. В нем полно спор плесени.

— А у меня немного «шерсти», — показал я пакетик. — Это, наверное, лучше?

— Все равно. Бери тринадцатый номер. Двенадцатую я уже зарядил.

Первые десять ракет мы истратили на заплесневелой планете.

— А одиннадцатая?

— Уже заряжена. Может быть, Джефф. Может, Инес, не знаю. Наверное, все же Джефф.

Я быстро зарядил тринадцатую. Потом мы сидели и молчали. О чем говорить, когда все решено? Конечно, Центр не допустит, чтобы мы спустились на Землю, пока не будет стопроцентно уверен, а значит, нас продержат в карантине на орбите, пока не «вылечат», и корабль будет стерилизован по полной программе. Если понадобится — вместе с нами. Жестким излучением. Но вряд ли кому-нибудь внизу удастся перехватить наши исследовательские ракеты — они достигнут поверхности Земли, их контейнеры раскроются, и тогда на Земле начнется то, что не в силах будут остановить ни военные, ни политики, ни санитарные службы, ни фармацевтические компании.

— Это ведь и будет настоящий контакт, нет? — сказал Ганс. Он догадывался, о чем я думаю. — Контакт между людьми.

Я согласился, а сам подумал: на вопрос о контакте можно взглянуть и шире. Зачем отказываться от одного ради другого? Задача так не стоит. Как раз вероятность контакта с иным — продвинутым — разумом, по идее, должна увеличиться. И если однажды к нам на Землю явится Некто весь в белом и скажет: «Вот теперь с вами можно иметь дело», — мы не обидимся. Мы поймем.

Шорох заставил нас оглянуться. По узкому лазу к нам пробиралась Инес. В руке она несла прозрачный пакетик.

С серо-бежевым содержимым.

— Готовь четырнадцатую, — сказал мне Ганс.

2015 г.

Ольга Онойко. Край

Еще секунда — и он бы прошел мимо.

Светало медленно. Сыпалась морось. Ларфид толком не проснулся, он брел, подняв воротник форменной куртки и сунув руки в карманы. Холод и сумеречный свет убаюкивали, притупляли восприимчивость. И синий на сером смотрелся не так уж ярко… Он мог пройти мимо.