Странный приятель - Чекрыгин Егор Страница 4

Туман исчез, сменившись вонючим сумраком корабельного трюма. Исчез внезапно, и взору Ренки предстала какая-то мерзкая рожа, дерзко тянущая из его рук миску с отвратительно пахнущей похлебкой.

— Ты чё, пацан, — слегка удивилась рожа тому, что обычно безропотный клиент вдруг потянул миску на себя. — Совсем, что ли?

— Пшел вон, быдло, — посмотрев в глаза наглеца взглядом бывалого фехтовальщика, ответил Ренки, даже не думая о последствиях.

— Не… в натуре… — все еще не веря в происходящее, пробормотала рожа.

Тут надо сказать, что Ренки хоть в чем-то, хоть немного, но повезло. По закону заменить каторгу армией могли только осужденному, впервые попавшемуся в лапы правосудия. Да и само преступление не должно было быть совсем уж тяжким, поэтому каторжная команда, в которую попал бедолага, состояла, в основном, из бродяг, проворовавшихся приказчиков, пьяниц-дебоширов или пойманных на мелких кражах воришек. Было тут и несколько убийц, но, раз Королевский суд счел возможным заменить им виселицу на армию, значит в их деле имелись смягчающие обстоятельства.

Однако говорят, что если собрать вместе отпрысков благороднейших фамилий и ограничить их в еде, то даже достойнейшие дети, воспитанные в духе истинной благопристойности, вскоре разделятся на банды и более сильные начнут отбирать еду у слабых[1].

Вот и в каторжной команде, куда попал несчастный Ренки, мгновенно появилась такая банда, сложившаяся из наиболее пронырливых и наглых каторжан, не брезгующая любыми возможностями улучшить условия своего существования за счет не столь энергичных товарищей.

Увы, верзила Гаарз был одним из тех наглецов, который ошибочно принял сумеречное состояние души Ренки за признаки слабости и трусости. Но сумеречное состояние наконец пало, и благородный юноша готов был дать отпор наглым притязаниям пойманного на краже портового грузчика. Только вот у портового грузчика перед Ренки было одно значительное преимущество — он весил, наверное, раза в полтора больше бывшего мечтателя.

Единственное, что удерживало Гаарза от решительных действий, — это жиденькое содержание миски, из-за которой шла борьба. Ибо даже его не слишком далекого ума хватало, чтобы понять, как легко выплеснуть столь драгоценную в этих условиях еду на и без того загаженные доски корабельного трюма.

Наконец, сила возобладала над молодостью и энтузиазмом. Дернув чересчур сильно, Гаарз не только вырвал миску из рук нашего героя, но и вылил ее себе на лицо. Получилось крайне неудачно. В банде, которая верховодила в трюме каторжанской посудины, Гаарз и так находился отнюдь не на первых ролях, а тут и вовсе выставил себя посмешищем перед всеми.

Язвительный смех за спиной, сопровождающийся обещаниями вожака лишить самого Гаарза причитающейся ему доли отобранной у других еды, разбудил в его низменной натуре звериную ярость. И он, набросившись на Ренки, начал его душить.

Эх, бедолаге Ренки сейчас бы в руки шпагу, ну, или хотя бы кинжал… Да сгодился бы даже простой столовый ножик, а то и вовсе щепка. Он был обучен отстаивать свою жизнь, но, лишенный чего-либо, хотя бы отдаленно напоминающего клинок, мог только вцепиться в огромные руки Гаарза и скрести по ним изрядно отросшими за время заключения ногтями.

Горло сдавило, как клещами… Казалось, что даже позвоночник сминается под этими кошмарными, словно выкованными из стали пальцами. Перед глазами все плыло, и искра сознания уже почти было совсем померкла. Но тут Ренки уловил некое движение. Жуткое давление на горло пропало, и несчастный смог втянуть в себя первый, казалось бы состоящий сплошь из раскаленных иголок, но такой желанный вдох.

— Э-э-э, какого демона? Ты?! — услышал он словно бы сквозь туман.

— Беелд, пусть твои ребята впредь держатся подальше от парнишки. Ты меня понял?

Сказано это было как-то странно, словно слова произносились не совсем правильно.

— А не многовато ли на себя берешь, парень?

— Короче, я тебе сказал — от парнишки отвалить. Еще раз попробуете наехать, будете иметь дело со мной.

— Ты чё, типа нашел себе подружку? А может, нам вас обоих по кругу пустить?

— Следи за базаром, отрыжка помойная.

— Ах ты!.. Не слишком ли зарываешься? Нас тут одиннадцать, а вас меньше чем полтора: ты да твоя подружка…

— Но прежде чем вы сможете до меня добраться, я убью двух-трех из вас. И еще столько же искалечу. А калекам тут не выжить, значит, они тоже в скором времени станут трупами. Попробуй приказать кому-нибудь из своих пожертвовать жизнью ради твоей прихоти. А я посмотрю и посмеюсь.

Странно, но в этом голосе не было ни капли похвальбы, зато такая уверенность в собственных силах и в правдивости данного предсказания, что даже этот Беелд не посмел ничего возразить.

— Ну… Тогда спи вполглаза… — напоследок посоветовал вожак банды. Однако чувствовалось, что это даже не столько угроза, сколько попытка сохранить остатки своего авторитета.

— Я и так сплю вполглаза. — В голосе неизвестного сквозила усмешка. — Думаю, ты уже успел в этом убедиться.

Судно покачивало на волнах, что-то скрипело, шуршало и хлопало, невыносимо давя на голову. Ренки в изнеможении прислонился спиной к борту. Увы, но, когда пала пелена бесчувствия, вся мерзость его нынешнего окружения предстала перед ним во всей красе.

В трюме нестерпимо воняло давно не мытыми человеческими телами, испражнениями и рвотой. Грязь была везде… Липкие доски пола и бортов… Ржавые и почему-то тоже липкие цепи кандалов на ногах. Липкая вонючая солома, брошенная, словно в хлеву, на пол, собственная одежда, липкая от грязи. Руки, лицо… Казалось, что даже воздух и свет, проникающие откуда-то сверху, мгновенно покрывались липкой мерзостью, едва достигая трюма невольничьего корабля. Это было просто невыносимо.

— Э-э-э, парень… — окликнул его уже знакомый голос. — Ты в порядке?

Лишь только врожденное благородство и воспитание, не позволяющие проигнорировать человека, оказавшего ему столь ценную услугу, заставили Ренки вновь открыть глаза и сесть, выпрямив спину, как это и полагается при разговоре с человеком столь же благородного происхождения.

— Благодарю вас, сударь, — с трудом протискивая слова сквозь все еще пламенеющее болью горло, ответил он своему спасителю. — Благодарю вас за все!

— Ну-ка подними голову, посмотрю, что у тебя с шеей…

— Это лишнее, — горько и обреченно усмехнулся Ренки. — Не имеет смысла.

— А вот тут, парень, ты сильно не прав. — Упрямый голос назойливого собеседника продолжал настойчиво ввинчиваться в мозг Ренки, не позволяя ему снова уплыть в спасительное небытие. — Надо жить!

— К чему?! — внезапно даже для самого себя рявкнул несчастный парнишка, почувствовав нестерпимую злобу по отношению к своему спасителю. — Ради чего? Разве это жизнь?

— Пока живешь, есть надежда! — убежденно сказал чужак. Настолько убежденно, что Ренки почти ему поверил.

— Надежда на что? — туповато спросил он.

— Ну… — как-то равнодушно-весело ответил чужак. — Нас ведь в армию отправляют? Не знаю, как там было у тебя, а мне в приговоре написали: «…или пока беспримерным подвигом во имя короля и отечества не выслужит высокого королевского помилования». Так что всего и делов — совершить беспримерный подвиг! Ты ведь не трус?

— Никогда! — Спина Ренки могла бы сейчас послужить эталоном прямизны, а голосом можно было бы заморозить океан. — Никогда оу рода Дарээка не позволяли заподозрить себя в трусости!

— …Вот и я говорю: не трус, — миролюбиво подхватил чужак. — Но чтобы совершить беспримерный подвиг, надо суметь дожить до подходящего момента, чтобы его совершить. Ты согласен?

— Ну да, — вынужден был признать правдивость этих слов слегка озадаченный Ренки.

— А чтобы выжить, парень, тебе надо многому научиться. В том числе и смирять свою гордость… Да-да, знаю, что ты мне сейчас скажешь: «Никогда, никогда оу рода Дарээка…» Но, парень, сейчас твоя истинная цель — выжить. Выжить назло всем тем, кто упек тебя на эту каторгу. Каждый раз, когда жизнь покажется тебе совсем невыносимой и захочется совершить какое-нибудь безумство, просто вспомни лица судей, прокуроров. Ну и вообще своих врагов. Они бы очень хотели, чтобы ты сдох тут. А ты должен выжить назло им. Разозлись — это придаст тебе сил! Понял?