Симпатика (СИ) - "Ie-rey" Страница 45

― Перед тем, как вы займётесь этим всерьёз… вы обещали мне книгу. Хочу прочесть её.

― Да, я помню. Теории Мюллера. Я принесу книгу вам сегодня же.

Книгу Кай получил, а потом наблюдал за родными Ким Чонина, которые пришли Чонина навестить. Он тихо сидел на втором ярусе зала с криокамерами и следил за тремя женщинами, стоявшими у той самой камеры, третьей с конца. Они не заглядывали внутрь, просто стояли рядом, прислонившись к гладкой белой поверхности и что-то тихо рассказывали по очереди, как будто делились новостями, случившимися недавно. Ни одна из них не плакала, но их печаль была настолько осязаемой, что Кай невольно сильнее вцепился пальцами в подлокотники кресла. Он ведь даже не видел родственниц Ким Чонина чётко и ясно, но ощущал их горе в их обликах, жестах, движениях.

Наверное, это было верное решение ― согласиться и попробовать. Пусть даже Каю это уже не нужно. Зато нужно Чонину и его семье.

Кай провёл пальцами по обложке книги, что принёс ему Чунмён. Если Мюллер прав в своих теориях, возможно, ему удастся забыть себя. И, возможно, Ким Чонин никогда не познакомится с Каем в своей голове. Возможно, его личность останется цельной и единственной.

Это то, чего Кай хотел больше всего на свете. Исчезнуть, чтобы помочь кому-то, ― это намного лучше, чем исчезнуть просто так без всякой пользы. И хотя бы кому-то он будет нужен. Просто нужен.

Кай вновь провёл пальцами по обложке. Он обязан всё забыть, забыть себя и своё прошлое, пусть даже оно столь мало во временном отношении. Забыть и не вспоминать никогда, потому что если это прошлое всплывёт… Хань будет в опасности.

Конечно, всё может кончиться неплохо, если Хань докажет чистоту эксперимента. Но если не докажет? И как он объяснит кражу генетического материала? Никак. И он не сможет больше заниматься генетикой ― ему запретят, но ведь он любит это. И у Ханя больше не будет свидетеля, потому что показания Ким Чонина и показания Кая ― это не одно и то же с точки зрения закона. С точки зрения закона Кай будет признан несуществующим. К тому же статус «синтезированный человек» никогда прежде не рассматривался всерьёз и не входил в список субъектов, обладающих полной дееспособностью и правоспособностью. И вину за всё это ― за появление такого неклассификационного субъекта ― опять же возложат на Ханя.

Выбора просто нет. Если никто не узнает правду, это будет намного лучше. Кроме того, Кай даже не представлял, как отреагирует на его воспоминания Ким Чонин. И что Ким Чонин сделает с этими сведениями? Ведь Ким Чонин не знал и не знает никакого Ханя, поэтому для него вся эта история станет историей преступления.

Кай этого не хотел. Он крепче сжал пальцами книгу. Либо он сделает всё, чтобы забыть, либо…

Что будет в ином случае, он даже не мог предположить.

Чунмён помешивал деревянной палочкой кофе в бумажном стаканчике и глупо пялился на монитор перед глазами. В кабинете было душно, но он ленился встать и распахнуть окно. Вдобавок ко всему горькое послевкусие после беседы с родственниками Чонина ещё не рассеялось.

Чунмён не говорил им о тонкостях самого процесса репарации, поэтому они воспринимали всю ситуацию как ожидание подходящего донора и сложной операции. Однако ближе всех к истине оказался именно Кай, когда сказал, что Чонина придётся практически собирать заново. Собственно, Чунмён уже «собрал» Чонина заново сразу же после окончания военной спасательной операции. «Собрал заново» всё, что осталось. Но этого было недостаточно.

На самом деле он мог отвести Кая к криокамере и показать ему Чонина без опаски, потому что внутри криокамеры Чонин находился в таком положении, чтобы родственники могли смотреть на него и не пугаться. Кай тоже не испугался бы, наверное. Если не думать о том, что он мог вспомнить подробности всего случившегося в тот день, казавшийся ныне далёким. Но раз уж он упомянул приступы и переживал то, что с Чонином тогда случилось, снова, Чунмён решил не рисковать.

Ведь если бы Кай вспомнил то, что случилось в тот миг, он мог бы счесть это реальностью, как и болевой шок, например. Да и риск для психики тоже немалый.

Кай и Чонин в данный момент отзеркаливали друг друга. У Кая организм отказывал, начиная с левой половины тела ― той самой, что оставалась «живой» у Чонина. И наоборот. Кай говорил, что он иногда не ощущает и правую половину тела, но это очень быстро проходило, да и случалось намного реже. Ложные ощущения из-за синтезирования.

Сначала Чунмён предположил, что столкнулся с эффектом резонанса, как при клонировании, но быстро отказался от этой мысли. Как правило, при клонировании эффект резонанса был полным: болел оригинал ― болели клоны, умирал оригинал ― умирали клоны, оригинал ломал правую руку ― клоны ломали правые руки либо чувствовали себя так, словно у них сломаны правые руки. Полный эффект резонанса. И вне зависимости от того, стабильным геномом обладали клоны или нестабильным.

Если бы геном Кая был стабилен, он не умирал бы. Более того, Чунмён не испытывал уверенности в том, что Кай болел бы и ощущал бы дискомфорт. Все его проблемы проистекали целиком и полностью из нестабильности генома. Его ощущения в большей степени напоминали остаточную память. И если после синтезирования у Кая наблюдался диссонанс в памяти… Если. Так вот, если такое было, то ему пытались стереть память. Намеренно. Но если синопсического диссонанса не было, то память пострадала непроизвольно и по неизвестным причинам.

Чунмён убрал палочку из стакана, глотнул кофе, встал из-за стола и всё-таки подобрался к окну. Распахнув створки, вдохнул персиковый аромат ― в саду клиники как раз второй раз зацвели молодые персиковые деревья.

Оперевшись локтями о подоконник, Чунмён посмотрел вниз и поискал взглядом знакомое кресло. Точно, Кай уже сидел у пруда и бросал крошки карпам. Накануне он перестал видеть левым глазом. Книгу Мюллера он вернул Чунмёну на следующий же день и твёрдо сказал, что прочёл её всю. Может быть, хотя для этого ему полагалось читать очень быстро.

Чунмён отдавал себе отчёт в том, что с геномом Ким Чонина не всё в порядке ― в случае Кая. Геном немного отличался, причём настолько мало, что это могло быть просто погрешностью. Но у Чунмёна не оставалось времени на полномасштабные исследования, да они и затруднялись тем, что, во-первых, он не знал, что и где искать; во-вторых, как и чем искать; в-третьих, всё искажалось тем, что внутри генома связи разрушались. Ещё немного ― и разобраться никто не смог бы. Приходилось идти на риск: провести операцию, провести её успешно, а уже позднее наблюдать за Ким Чонином и определять, где и что, и как изменится. Только так.

Чунмён уронил подбородок на руки и вздохнул, вновь вернувшись в мыслях к родственникам Чонина. Они хотели увидеть Кая. А Чунмён не мог показать им Кая. Хотя бы потому, что Кай уже был не в лучшем состоянии ― мягко говоря, а ещё он был точной копией Чонина. И мать Чонина могла этого не вынести. И меньше всего Чунмён хотел бы слышать хоть от кого-то, что врачи ― «убийцы». А мать Чонина могла подумать именно так и назвать Чунмёна либо убийцей Кая, либо убийцей Чонина. И Чунмёну не улыбалось объяснять ей, что и Чонин, и Кай останутся живы оба ― если операция пройдёт успешно. Или оба умрут, если с операцией ничего не выйдет. Но смогла бы тогда бедная женщина принять и осознать факт двойственности её сына, если бы операция увенчалась успехом?

Чунмён не хотел рисковать. Он сказал семье Чонина, что репарация возможна, донор есть, но честно предупредил, что всё будет сложно, займёт несколько суток и может кончиться печально, если два организма отторгнут друг друга. Вопрос отторжения регулируется Небесами, если это случится, то не по вине медиков.

Но вот задача ― как родственники узнали про Кая? И почему они так хотят его увидеть? В том, что Кай не пожелает с ними встретиться, Чунмён был уверен, так им и сказал. Только это, собственно, и образумило их немного.

В любом случае, родня Чонина не пыталась вникнуть в тонкости дела, и Чунмён не мог их за это винить. Они любили, ждали и надеялись. Они уже год так не жили, а существовали. Вероятно, отец Чонина не раз проклял себя за то, что настаивал на военной карьере. Об этом Чунмён узнал случайно ― в один из своих визитов в дом семьи Ким. Рассказала ему об этом старшая сестра Чонина.