Огневой бой. Воевода из будущего (сборник) - Корчевский Юрий Григорьевич Страница 5

Бояре уже стояли в сенях, и расторопный Федька протягивал им шубы. Посмотрел Лыков на пистолет за поясом, улыбнулся, но не сказал ничего.

Сытые ямские лошади шли ходко, верста за верстой летели назад. При таком темпе разговаривать было невозможно.

Ехал я и думал – многого я достиг в этой жизни, даже вот боярином стал – почти немыслимое дело для нынешнего человека. Вотчина у меня, жалованной грамотою государя наделенная, воины в подчинении, холопы в управлении, женой-красавицей обзавелся и приемным сыном, не высовываюсь без надобности, хоть и не отсиживаюсь, как барсук в норе, коли надо за честь постоять, не лезу в политику. Но – не везет.

Почему государев стряпчий Федор Кучецкой вспомнил обо мне? Что, в Разбойном приказе более умелых да опытных людей не нашлось? Сомнительно. Может, высокая политика вмешалась? Я знал из разговоров, что вокруг государя бояре – в вечных склоках. Образуются разные кланы, при дворе идет борьба за влияние, за земли – за богатства, наконец. Может, это именно тот случай? Дворцовые и приближенные к власти люди всегда пирог сладкий делить пытались. Как я знал из истории, будущий сын нынешнего государя Василия III – царь Иван IV Грозный бояр в страхе держать будет, не верить им, головы почем зря рубить – даже тем, кто ему был верен и предан.

Вот и сейчас – времени после убийства Голутвина прошло много, убитый похоронен – стало быть, осмотреть труп уже невозможно. Теоретически, конечно, его эксгумировать можно – могилу разрыть и осмотреть. Но это в теории. На практике – никто сделать этого не позволит, а ежели сам посвоевольничаю, церковь проклянет, а государь распорядится на кол посадить. Прах усопшего беспокоить – святотатство.

А ежели падет на кого из приближенных к государю особ подозрение, так стоит мне рот открыть – убьют и псам скормят. А всем объявят – пропал, мол, бесследно. У меня в Москве защитников нет, а кого интересует судьба провинциального боярина из далекой Вологды?

Резкий свист кнута, которым Никита Лыков подстегнул лошадь, прервал мои тяжкие раздумья. Вокруг простиралась искрящаяся на солнце снежная целина с одиноко тянущейся вдаль колеей вологодского тракта и редкими верстовыми столбами.

Двадцать пять верст до следующего яма пролетели быстро. Никита Лыков предъявил смотрителю государеву подорожную. Нам подвели свежих лошадей, и гонка продолжилась.

Ехали, с переменами лошадей, до позднего вечера. И когда я уже взмолиться готов был – ну совсем пятую точку отбил, путный боярин решил остановиться на ночлег на постоялом дворе.

Поели, даже можно сказать – набили пузо; ел я последний раз утром и проголодался изрядно. После ужина попадали в приготовленные постели и отрубились. Было не до разговоров. Лыков захрапел первым.

Мне было досадно – еще недавно сюда, в Вологду, гнал, теперь – обратно. Так попу напрочь отбить можно – седла-то деревянные, кожей только обтянуты. А каково Лыкову? Путный боярин и немолод уже, муж умудренный, не мальчик на побегушках.

Еще вопрос – почему его послали за мной – могли и стрельца снарядить. Не по чину мне уважение такое. Путный боярин доступ к государеву телу имеет, все при дворце есть – почему он? Нет, не конкретно Никита Лыков. Это мог быть и другой. Нечисто здесь что-то. Точно – в политику я вляпался. Попаду между интересами двух могущественных кланов – сотрут в порошок и не заметят. Впрочем, теперь, когда я Рубикон перешел, аlеа jасtа еst! – «жребий брошен», обратной дороги нет. Утрою бдительность, чтобы избежать опалы, подобной учиненной мне московским князем Овчиной-Телепневым. Под эти мысли я и уснул.

Еще затемно меня растолкали. Открыв глаза, я увидел в сумраке Лыкова.

– Вставай, боярин, подкрепимся – и в путь.

Как же не хотелось! Только начал отходить от скачки, угрелся в тепле и сытости.

После завтрака снова в седло, и скачка весь день. Менялись на ямах кони, менялась под копытами дорога, пролетали мимо деревни, села и городки.

К исходу третьего дня Лыков прокричал:

– Первопрестольная!

Да я и сам уже увидел сверкающие в заходящем солнце луковки церквей.

Кстати, уже забытым словом «стольный город» тогда на Руси называли центр княжества. Под управлением князя состояла территория – «княжеский стол» или «престол». Отсюда и – «первопрестольная» Москва.

Сдали в почтовом яме лошадей.

– Идем в Разбойный приказ. Там уже знают о тебе и ждут.

Через полчаса ходьбы мы подошли к Разбойному приказу. Располагался он в центре, рядом с Кремлем, на нынешнем Васильевском спуске. Здание из красного кирпича производило мрачноватое впечатление.

Страж у входа, завидев Лыкова, вытянулся и открыл дверь. Вошли. Видимо, Лыков здесь уже бывал – уверенно прошел по коридору и толкнул дверь одной из комнат.

Из-за стола поднялся служивый в синем кафтане, щуплый, с рябым лицом. Склонился в поклоне, но явно небрежно.

– Здрав будь, боярин. Вот, доставил по поручению государеву боярина Михайлова из Вологды. Работать будете совместно. Жилье дашь?

– Есть комната, пусть живет.

Я вмешался:

– Я лучше на постоялом дворе остановлюсь.

Оба московских боярина засмеялись.

– Тута пыточной нет, кричать никто не будет, зато домой ходить не придется.

Я успокоился. Ну, коли орать никто не будет, можно и здесь пожить. Я надеялся – недолго.

Путный боярин откланялся и вышел. Ага, передал с рук на руки – и все дела, поручение выполнил. А у меня, похоже, все только начинается.

– Садись куда хочешь, – сказал хозяин кабинета.

Я уселся на лавку.

– Так как там тебя?

– Георгий Михайлов.

– Я – Выродов, подо мной Разбойный приказ. Ты на лошади?

– Нет, ямскими добирались.

– Город знаешь?

– Откуда?

– Плохо. Придется к тебе человечка из местных приставить.

Ага, ловко подвел. Города не знаю, так соглядатая прилепил сразу.

Видно, уловил что-то в моих глазах боярин.

– Думаешь, соглядатая да шпиона к тебе приставляю?

– Именно так.

– Забудь, пустое. Мне результат нужен, а что ты делать будешь – мне все едино.

Помолчав, он спросил:

– Почему именно тебя назвал и советовал Кучецкой государю?

– А почему бы тебе самого Кучецкого или государя не спросить? Сижу дома после похода, не очухался еще, приезжает путный боярин, и меня на перекладных – в первопрестольную. Думаешь, я сам понимаю?

– Так ты ни при чем? Тогда все проще. Родня в Москве есть?

– Нет.

– Хм, занятно.

Мне кажется, сейчас Выродов решал – почему назвали меня и кто за мной может стоять?

В зависимости от этого и линию поведения со мной выбрать.

Но пока у него что-то не получалось с определением. Боюсь, он подумал, что я хитрю.

– Послушай, Выродов.

– Меня Кириллом звать.

– Послушай, Кирилл. Мне с тобой делить нечего. Если получится раскрыть убийство и супостата сыскать, тем же днем в Вологду ворочусь – у меня там жена, сын, вотчина, наконец, которая пригляда требует. Покровителя высокого у меня здесь нет, так что козней с моей стороны не будет, если тебя это волнует.

Выродов откинулся на спинку кресла, внимательно меня осмотрел. А что он ожидал услышать от провинциального боярина? В заляпанных сапогах, в беленом тулупе, лисьей шапке. Боярин, каких много на Руси, становой хребет и опора государева. Что у государя из казенного воинства есть? Пушкари из Пушечного приказа, немного стрельцов да наемный полк, в основном из немецких ландскнехтов. А кто порубежную службу несет? Бояре со своими боевыми холопами. Кто в седло садится отбить нападение ворога? Опять же боярин – не один, конечно, с дружиною своею, которую содержит и вооружает на свои деньги.

– Непрост ты, боярин. И в ситуации определился, и про соглядатая догадался. Кажется, я начинаю понимать, почему тебя Кучецкой назвал. Давно с ним знаком?

– Не очень. – Я ответил уклончиво – уж не знаю, рассказывал кому-нибудь Кучецкой об убийстве вологодского боярина Ивана Андреева или нет. Чем меньше о тебе знают, тем лучше, решил я.