Никита Велиханов - Рандеву с йети Страница 9

Приехав с чемоданом в университет, она была готова ко всему. Если нет — что ж, вещи с собой. Снимет деньги с книжки, купит билет и уедет обратно в Саратов. Первое время, пока не найдет работу, перекантуется у каких-нибудь родственников. А там — либо снимет угол, либо в общагу. Вариант всегда найдется. Если да — так еще того лучше. На ближайшие пять лет планы определились.

Планы определились. Ирина Вениаминовна Рубцова была зачислена в третью английскую группу первого курса инъяза. Ура. Именно так, без восклицательного знака. Так все-таки лучше, чем Саратов и полная неопределенность в придачу. Прыгать до потолка ей отчего-то не хотелось.

В деканате она объяснила ситуацию, не вдаваясь в подробности — да, жила у дальних родственников. Да, ей будет лучше в общежитии. Да, она прекрасно понимает, что московской прописки лишится, как только закончит университет. Университет, между прочим, нужно еще сперва закончить. Да, вещи у нее с собой, так что заселяться можно прямо сейчас.

Будь она просто приезжая абитуриентка, вчера свалившая последний вступительный экзамен, ордер на общагу ей выдали бы не раньше чем через два-три дня. Жила же она где-то все это время. Но сиротский статус сделал свое дело и здесь, и Ирину направили в находившуюся неподалеку высотку, к тамошнему начальнику над всеми жилыми и нежилыми помещениями, с трудно выговариваемым общим ФИО, но по имени Мухтар. Каковой Мухтар, человек чрезвычайно занятой, тем не менее без звука подписал нужную бумажку и велел какой-то своей столоначальнице выписать Ирине ордер аж в аспирантское общежитие филфака, в высотке, в зоне «Г». Ордер выписали, зону «Г» Ирина, пусть не без труда — поплутав по абсолютно одинаковым с виду, в какую сторону ни ткнись, мраморным хороминам высотки, — со второй попытки, но нашла. И комендант, по счастью, оказался на месте. И ключи ей выдали тут же. И от момента тихого «Ура» у списка зачисленных на первый курс до той минуты, когда Ирина, перешагнув порог своей комнаты, села за свой стол и принялась смотреть на бесконечно уходящую ввысь стену напротив, прошло от силы три часа.

Комнатка — № 411 «а» — была довольно странная: длинная, как пенал, с высоченным потолком, достать до которого можно было, наверное, только забравшись на шкаф. Вместо люстры был эмалированный металлический плафон, но зато по стыку между потолком и стенами шел аккуратный лепной бордюр. Мебель вся была старая, рассохшаяся, темно-коричневая, вполне в тон общей сумеречности этого громоздкого и давящего своей нечеловеческой, имперской монументальностью здания — ему же, вероятнее всего, и ровесница.

Шкаф был один — он же посудный, он же и книжный. И еще был встроенный, платьевой, с четырьмя полочками из струганых дощечек и с вертикальным отделением, где болтались три сиротливые казенные вешалки. Два стола — маленький письменный и еще того меньше, для всяких прочих нужд. Два стула. Странная, на полированных металлических поперечинах не то кушетка, не то кроватка, узенькая, девичья — но, с другой стороны, а я кто? В шкафу — посуда, минимальный набор: сковорода, две кастрюли, дуршлаг, два стакана, три тарелки, блюдце, ложка большая, ложечка чайная и — почему-то — четыре вилки. Ножа не было. Но был чайник.

Над дверью — антресоль. За дверью — прихожая, одна на две четыреста одиннадцатые комнаты, «а» и «б». «Б», судя по всему, пустовала. И на две же комнаты — налево туалет, направо умывалка, в которой была даже странная такая купальная конструкция — ванна не ванна, но с невысокими бортиками лоханка, задернутая полиэтиленовой занавеской, и над ней — душ. Горячей воды, понятное дело, не было, но лето же, можно сполоснуться и под холодной.

Окошко в комнате было одно, очень большое, без форточек. За окном был широкий подоконник, а внизу — сирень и мусорные баки. И — если выглянуть чуть дальше — вид на липовую аллею, уходящую на северо-восток, к Воробьевым горам.

Но это была своя, своя комната — на пять ближайших лет, если не произойдет никаких неожиданностей. И хозяйка здесь отныне была только одна — Ирина Рубцова, семнадцати лет, студентка первого курса инъяза. Это была редкая удача, но Ирина пока не успела еще этого осознать — слишком быстро все случилось.

Она распаковала чемодан, рассовала по полочкам-плечикам вещи, сунула в сумочку паспорт, кошелек и банковскую книжку и посмотрела на часы. Если поторопиться, то можно успеть и деньги снять, и пробежаться по магазинам.

26 июня 1999 г. Москва. 22.15.

Место действия: Москва, двухэтажный особняк в Хлебниковом переулке, служебный кабинет Ю. Н. Борисова.

Время действия: начало — 26 июня 1999 года, 22 часа 15 минут по московскому времени; окончание — 26 июля 1999 года, 22 часа 38 минут по московскому времени.

Действующие лица: Борисов, Юрий Николаевич, 44 года, майор ФСБ, начальник особого отдела Группа по Расследованию Аномальных Ситуаций (сокращенно — ГРАС); Ларькин, Виталий Юрьевич, 31 год, капитан ФСБ, заместитель начальника вышеуказанной структуры ФСБ.

Тема беседы: Ирина Рубцова, лейтенант ФСБ, стажер, назначена в ГРАС с 26 июня 1999 года.

Борисов: Заходи, заходи. Располагайся. Чай будешь? Я все равно уже поставил.

Ларькин: Нет, наверное, нет. Набулькался за сегодня чаю-кофею. Хотя — давайте за компанию.

Борисов выдергивает из розетки вилку закипевшего чайника. Заваривает — прямо в стаканах — чай. (Звук падения в стаканы сублимированных чайных листьев, потом — звук льющейся кипящей воды.) Сам он пьет чай без сахара, для Ларькина же достает из ящика стола и пододвигает поближе пачку «пиленого». (Звук трения картонной коробки о стол.) Ларькин пьет вприкуску.

Борисов: Ну, как она?

Ларькин: Нормальная, в общем, баба. С интеллектом — полный порядок. Со стервозностью тоже. Где сядешь, там и слезешь. Не курит. Выпивает, похоже — в пределах разумного. Про университет говорит охотно, про учебку — слова не вытянешь. Стажировалась где-то за бугром, и климат там, похоже, был теплый. Языки — английский, французский, испанский, немецкий. Может быть, какие-то еще. Пока не знаю. Реакция хорошая. Похоже, девка тренированная — хотя и не перекаченная. Про нашу контору явно не всю жизнь мечтала. Да, в компьютерах сечет, но не слишком, опять же в пределах разумного. Илья отвечает.

Борисов: Как он вообще с ней?

Ларькин: Помирились. Цапались весь день от души — любо-дорого было послушать. Нашла коса на камень. Вообще, эти, похоже, споются. Время от времени переходила с ним на английский. Не слишком явно в мою сторону, однако я при этом был не слишком далеко. Тоже — прощупывает почву.

(Молчат. Пьют чай.)

Борисов: Ренат к вам туда не заходил?

Ларькин: Куда — туда?

Борисов: В беседку.

Ларькин: В беседку не заходил. Илюха ей потом компьютерный парк показывал, и так вообще — железками хвастался. Ну, тут уж куда без Ренатика.

Борисов: Как он ей?

Ларькин: Как и следовало ожидать. У нас университетский диплом. У нас верхнее образование. Плюс — лейтенантские погоны. Куда выше. Тут прапорщику Ахмерову вообще рядом делать нечего. Не так, конечно, не явно. Но пару раз просквозило. А в целом — очень ровно, доброжелательно, с улыбочкой.

Борисов: А она ему?

Ларькин: Ну, девка она видная…

(Пауза.)

Борисов: Ох, чувствую, начнутся у нас с ней проблемы. Если кто затеет из-за нее стреляться, уволю к чертовой матери.

Ларькин: Вместе с секундантом?

Борисов: Вместе с секундантом.

Ларькин: И останетесь, стало быть, с девушкой один на один?

Борисов: Иди ты! Умник… Пойдем лучше покурим на свежем воздухе — да и по домам скоро. Тебе дежурить, а мне — в метро.

(Ставят стаканы на стол, выходят из комнаты.)

(Конец записи.)

Борисов и Ларькин вышли в «кущи» и закрыли за собой дверь веранды. Темные сумерки, черные силуэты листьев на фоне пронзительно-темно-синего неба. В углу, под нагретой за день кирпичной стеной заливался сверчок. Стоявшие вокруг высокие дома отчасти экранировали шум с Нового Арбата и с Никитского, но общий гул большого города с отдельными всплесками звуков был тут как тут, никуда от него не денешься.

Они прошли по ясно различимой в полумраке дорожке в беседку, сели на лавки, но свет включать не стали, и только Ларькин, немного повозившись у одного из больших деревянных коробов, щелкнул тумблером. В коробе, под откинутой крышкой, загорелись три шкалы и еще несколько разбросанных тут и там зеленых и красных индикаторов. Ларькин поколдовал над приборами, потом удовлетворенно кивнул и повернулся к Борисову.