Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы - Гэблдон Диана Страница 9

Как-то раз я заметила на корпоративном приеме девицу: она уныло подпирала стену и таращилась поверх бокала на Фрэнка. Через некоторое время она стала пьяно рыдать и бормотать что-то невнятное, и подруги увели ее домой. По дороге девушки неодобрительно косились то на Фрэнка, то на меня (я тихо стояла рядом с ним, одетая в широкое платье для беременных).

Тем не менее муж вел себя безукоризненно. Он ночевал только дома и следил, чтобы на воротничках сорочек не оставалось следов губной помады. Однако теперь он, видимо, вздумал вернуться домой во всех смыслах. Наверное, у него было право ждать от меня исполнения супружеского долга, ведь я вновь была его женой.

Этому мешало только одно. Когда мне случалось просыпаться среди ночи, я думала совсем не о Фрэнке. Вовсе не его гибкое тело приходило ко мне во сне и воспламеняло меня так, что я просыпалась вся в поту, дрожа от полузабытых прикосновений, которые не ждала испытать наяву.

– Джейми, – шептала я. – О Джейми!

Слезы, лившиеся из глаз, капали на нежный рыжий пушок, покрывавший голову моей крошки, вспыхивали и переливались словно жемчуга и бриллианты.

День не задался с самого утра. У Брианны расстроился желудок. Она то и дело пачкала пеленки, плакала, и каждые пять минут ее приходилось брать на руки. Но и на руках она не успокаивалась и все время срыгивала прямо на меня. К одиннадцати утра я уже три раза меняла блузку.

Неудобный лифчик для кормящих натирал под мышками, при этом соски торчали наружу и мерзли. Ко всему прочему, когда я наконец заставила себя приступить к уборке, под полом что-то лязгнуло, и отопление, тихо вздохнув, вырубилось.

Пришлось звонить в обслуживающую компанию.

– Нет, на следующей неделе мне не подходит! – прорычала я в трубку.

За окнами висел холодный февральский туман, который пытался просочиться в щель под подоконником и заполнить квартиру.

– На термометре – шесть градусов, а в доме – трехмесячный младенец!

Младенец, завернутый во все имевшиеся одеяльца, развалился в детском стульчике и орал как резаный. Игнорируя бормотание собеседника на другом конце линии, я поднесла трубку к разинутому рту Брианны и недолго подержала.

– Слышали? – сурово спросила я, вернув трубку к уху.

– Ну хорошо, – согласился мастер. – Я подъеду сегодня во второй половине дня, от двенадцати до шести.

– От двенадцати до шести? Может, можно поточнее? Я должна выйти, – заявила я.

– Леди, в этом городе не только у вас сдохла печка, – твердо ответил мастер и повесил трубку.

Я глянула на часы: одиннадцать тридцать. Нечего и думать, что за оставшиеся полчаса можно сделать все покупки и вернуться, тем более что поход по магазинам с грудным младенцем в части экипировки и энергозатрат сравним с экспедицией в дикие джунгли Борнео.

Скрипнув зубами, я позвонила в отдел заказов дорогого магазина, набрала все необходимое для гостей и вернулась к дочери: Брианна была уже вся красная от крика, к тому же она опять успела обделаться.

– Погоди, детка. Вот подотремся, и станет гораздо лучше, – приговаривала я, вытирая с красной попки Бри коричневатую слизь.

Она выгнула спину, пытаясь избежать влажной салфетки, и завопила еще громче. За салфеткой – слой вазелина и чистая пеленка, десятая за день. Машина с чистыми пеленками приедет не раньше завтрашнего дня, а весь дом провонял.

– Ну же, миленькая, все хорошо, не плачь.

Я положила девочку на плечо и стала гладить, но она не замолкала. Понятно, почему она плачет, ведь ее бедная попка так воспалилась. Хорошо бы раздеть ее и положить голую на полотенце, но в сложившихся условиях об этом нечего было и думать. Мы надели свитера и тяжелые зимние пальто, отчего кормить было еще труднее, чем всегда: даже на то, чтобы достать грудь, уходило несколько минут, и все это время девочка вопила.

Если Брианна и спала, то короткими периодами, по несколько минут. Конечно, мне тоже не пришлось подремать. Около четырех нам удалось заснуть по-настоящему, но минут через десять нас поднял громкий стук в дверь – это разводным ключом колотил слесарь, пришедший по вызову.

Одной рукой я прижимала к себе ребенка, другой пыталась готовить ужин. При этом в одно ухо орала малышка, а в другое звякали инструменты.

– Ну, леди, навек не поручусь, но сейчас тепло у вас будет, – провозгласил внезапно появившийся слесарь, вытиравший со лба пятно сажи.

Он склонился к Брианне, которая лежала на моем плече и с громким чмоканьем сосала палец, – наступило некоторое затишье.

– Ну как пальчик, сладенький? – осведомился он и, выпрямившись, добавил: – Знаете, говорят, что нельзя разрешать детям сосать пальцы. От этого зубы растут криво, а потом надевают пластинку.

– Что вы говорите? – процедила я. – Сколько я вам должна?

Спустя полчаса на сковороде уже лежала политая соком фаршированная курица, окруженная порубленным чесноком, веточками розмарина и лимонными дольками. Быстро спрыснув куриную кожу лимонным соком и проткнув ее палочкой, я наконец нашла время переодеться и переодеть Брианну. По виду кухни можно было решить, что ее посетили грабители-неудачники, которые искали клад: шкафы нараспашку, ящики выдвинуты, по всем горизонтальным поверхностям валяются ложки и кастрюли. Я захлопнула шкафы, а потом – и дверь на кухню, понадеявшись, что не отличающаяся хорошими манерами миссис Хинчклиф все-таки не сунется в закрытую кухню.

Фрэнк купил Брианне новое розовое платье. Очень красивое, но я сомневалась, не будет ли многослойный кружевной воротничок раздражать детскую кожу, к тому же кружева казались мне непрочными.

– Ну ладно, попробуем, – сказала я дочери. – Папа хочет, чтобы ты была красавица. Давай постараемся не слюнявить платьице?

В ответ Брианна прикрыла глаза, поднатужилась и срыгнула, как мне показалось, с особенным усердием.

– Вот и молодец! – похвалила я, покривив душой.

Теперь предстояло поменять простыню в кроватке, но, по крайней мере, понос не усилился.

Я привела все в порядок, поменяла подгузник, вытерла с лица Брианны сопли и слюни и, наконец, встряхнула розовое платьице. При этом девочка моргала и радостно гукала, размахивая кулаками. Я услужливо нагнула голову и боднула ее в живот, вызвав бурю восторга, выразившегося в еще более громком визге. Еще пара боданий – и мы приступили к тяжелому процессу надевания платья.

Брианне затея не понравилась – стоило продеть голову в вырез, она заныла, а когда я стала засовывать пухлые руки в рукава, она дернулась и громко завопила.

– В чем дело? – испугалась я; я уже понимала смысл издаваемых дочерью звуков и поняла, что это крик боли и испуга. – Что случилось, дорогая?

Она просто зашлась в плаче. Я быстро перевернула Брианну и погладила по спинке, решив, что у нее снова болит живот, но это не помогло. Пришлось снова взять крутившуюся девочку на руки, она стала махать руками, и тут я увидела на внутренней стороне предплечья длинную красную царапину. В платье застряла булавка, которая поцарапала ее, когда я вдевала руку в рукав.

– Ой, маленькая! Ой, прости! Прости маму!

Чуть не плача, я отстегнула и вытащила противную булавку и крепко прижала Брианну к плечу, чувствуя себя ужасно виноватой. Конечно, я не хотела причинить дочери боль, но она-то этого знать не могла.

– Ох, моя дорогая, – бормотала я. – Все, все прошло. Мама тебя любит, все хорошо.

Ну почему я не подумала о том, что нужно проверить платье? И вообще, какой мучитель придумал упаковывать одежду для младенцев, скалывая ее булавками?

Я все-таки надела на девочку платье, вытерла ей лицо, отнесла в спальню, уложила на свою кровать и только после этого торопливо переоделась в приличную юбку и свежую блузку.

Когда я надевала чулки, раздался звонок в дверь. Один чулок прорвался на пятке, но переодеваться было уже некогда. Я сунула ноги в тесные туфли из крокодиловой кожи, схватила Брианну и поспешила открыть.

На пороге стоял Фрэнк, обвешанный пакетами так, что не мог достать ключи. Свободной рукой я забрала у него большинство свертков и положила их на столик в прихожей.