Бен Ааронович - Луна над Сохо Страница 25

Каждый мужчина твердо убежден, что он отменный водитель. Каждый полицейский, который хоть раз обращал внимание на дорожное движение, знает, что все они себе льстят. Быстрая езда по пробкам — занятие трудоемкое, нервное и жутко опасное. В связи с этим лондонская полиция учредила в Хендоне всемирно известную автошколу, в которой преподается комплексный курс продвинутого вождения, долженствующий подготовить копов таким образом, чтобы те могли выдать сто миль в час по городу и при этом сохранить руки-ноги в целости.

Свернув с Вествэй на плотно забитую Хэрроу-роуд, я очень пожалел, что пренебрег этим курсом. Будучи моим шефом, Найтингейл не должен был пускать меня за руль. Но он наверняка и понятия не имел о такой вещи, как курсы экстремального вождения. А может, даже и про сами экзамены по вождению не знал, они ведь стали обязательными только в 1934 году.

Я повернул на Эджвер-роуд и понял, что еду не быстрее двадцати миль в час — и это при том, что все вокруг виновато пытались подвинуться и освободить мне дорогу. Я решил позвонить еще раз Эшу, пока есть возможность. Сказал ему, что буду через несколько минут.

— Она пошла к выходу, — сказал Эш.

— Одна?

— За ней идет какой-то парень.

Черт, черт, черт! И главное, я ничего не мог поделать. Найтингейл же, в отличие от меня, развил деятельность. Он достал из бардачка гарнитуру «Эрвейв» и набрал номер одним пальцем. Если учесть, что я научил его этому всего неделю назад, было чему удивляться.

— Иди за ней, — сказал я Эшу, — но не отключайся. И будь осторожен.

Я рискнул не поворачивать до Мраморной арки — по Оксфорд-стрит разрешено ездить только автобусам и такси. Потом, я решил, что быстрее будет проехать напрямую, нежели пробираться по сложному лабиринту односторонних улиц вокруг Бонд-стрит.

— Стефанопулос тоже едет, — сообщил Найтингейл.

Я спросил Эша, где он.

— Только что вышел из клуба, — ответил он. — Она впереди, футах в пятнадцати.

— Куда направляется?

— В сторону Пикадилли.

Сопоставив в голове маршрут, я сказал Найтингейлу:

— Шервуд-стрит.

— Двигается на юг, — сообщил Найтингейл сержанту Стефанопулос.

— Что мне делать, если она примется за своего приятеля? — спросил Эш.

Я круто повернул, объезжая автобус, вставший посреди улицы с включенной аварийкой.

На лицах прохожих, мимо которых я летел, отражался голубой луч мигалки.

— Не приближайся к ней, — сказал я Эшу, — мы почти на месте.

— Поздно, — отозвался он, — кажется, она меня заметила.

Инструкторы курсов продвинутого вождения отнюдь не похвалили бы меня, если б увидели, как я на полной скорости промчался на красный свет через Оксфорд-серкус и так резко свернул на Риджент-стрит, что аж дым из-под колес пошел.

— Спокойно, — велел Найтингейл.

— Хорошая новость, — раздался в трубке голос Эша. — Она оставила в покое того парня.

— Они уже почти на Денхэм-стрит, — сообщил Найтингейл, имея в виду опергруппу. — Стефанопулос приказала оцепить район.

Я чуть не взвыл, когда впереди какой-то человек на «Форде Мондео» (слепой и глухой, не иначе) принялся выезжать, загородив мне проезд. То, что я ему прокричал, к счастью, потонуло в вое моей сирены.

— И плохая новость, — снова заговорил Эш. — Она идет ко мне.

Я велел ему бежать.

— Слишком поздно, — сказал он.

В трубке послышалось шипение, затем крик и характерный стук, какой издает разбивающийся о твердую поверхность мобильный телефон.

Я сделал резкий и почти запрещенный поворот на Глассхаус-стрит, наверняка заработав аплодисменты прохожих. Тоби же, впечатавшись по инерции в дверцу, возмущенно взвизгнул. Недаром «Ягуар-МК2» — любимая машина грабителей и полицейских. Удирать на ней тоже, наверное, очень удобно, но автомобиль Найтингейла словно создан специально для преследования.

Как только машину перестало заносить задом, я нажал на газ и, разогнавшись до шестидесяти миль, практически сразу поравнялся с пабом «Герб Лестера» на углу.

И только тогда сообразил, что голубые отсветы, которые я принял за отражение нашей мигалки, были огнями скорой. Тут мы все поняли, насколько хороши были современные дисковые тормоза, установленные на нашу машину: очень, очень хороши. Будь у нас подушка безопасности, она бы меня придушила. А так отделался болезненным кровоподтеком поперек груди, куда врезался ремень безопасности. Но тогда я этого даже не заметил, потому что уже вылетал из машины, уже мчался через перекресток и вверх по Шервуд-стрит, догоняя машину скорой. И даже не остановился, когда та притормозила.

С одной стороны Шервуд-стрит находится сводчатая ниша в стене, выложенная довольно унылой керамической плиткой в стиле пятидесятых годов. Создали ее явно для имитации общественной уборной, и подвыпившие ночные прохожие, которым внезапно приспичило, наверняка использовали ее соответствующим образом. Как позже установил отдел убийств, похитительница пенисов, похоже, намеревалась затащить свою новую жертву именно туда с целью спонтанного перепиха и последующей вазэктомии.

Эш навзничь лежал на асфальте. Он корчился от боли, а вокруг столпились озабоченные прохожие, пытавшиеся как-то ему помочь. Везде была кровь — на нем, на озабоченных прохожих, а также на полуметровом железном штыре, торчавшем у него из груди ближе к левому плечу.

Я пробился сквозь толпу при помощи крика «Полиция!» и попытался переложить Эша так, чтобы ему можно было оказать первую помощь.

— Эш, — проговорил я, — я ведь просил не приближаться к ней.

Эш на пару мгновений перестал метаться и взглянул на меня осмысленно.

— Питер, — сказал он, — эта сука проткнула меня прутом из ограды!

ЦАРИЦА НАСЛАЖДЕНИЙ

Леди и джентльмены, служащие в скорой помощи, не склонны к истерии, даром что им ежедневно приходится отскребать от асфальта жертв страшных автокатастроф, попыток самоубийства (удачных и не очень), а также представителей общества, «случайно» упавших на рельсы метро перед поездом. Так или иначе, ежедневное взаимодействие с чужой болью и чужим горем укрепляет дух, добавляет здорового прагматизма. В итоге выковываются именно такие характеры, с которыми хочется иметь дело в бригаде скорой помощи на улице посреди ночи. Врачом скорой, приехавшей за Эшем, была женщина средних лет, с короткой практичной стрижкой и новозеландским акцентом. Но как только мы тронулись в путь, я заметил, что она начинает терять самообладание.

— Сука! — ревел Эш. — Эта сука проткнула меня железякой!

Железякой, которая, судя по прямоугольному сколу, была выломана из изящной кованой ограды в викторианском стиле и имела фута два в длину. На мой непрофессиональный взгляд, железяка вошла точно в сердце. Но это отнюдь не мешало Эшу метаться и вопить.

— Придерживайте его, — велела доктор.

Ухватив Эша за руку, я попытался прижать его к каталке.

— Может, дадите ему успокоительное?

Доктор воззрилась на меня, как на сумасшедшего.

— Успокоительное? Да он уже должен был умереть.

Эш вырвал у меня руку и снова ухватился за железный прут.

— Вытащи ее! — заорал он. — Вытащи, это железо, оно холодное!

— Можно ее вытащить? — спросил я доктора.

Это для нее стало последней каплей.

— Да вы что, с ума сошли?

— Железо… холодное. Оно убивает меня, — простонал Эш.

— Ее у тебя вытащат в больнице, — пообещал я.

— Не в больницу, — проговорил Эш. — Мне нужна Река.

— Доктор Валид тоже приедет в госпиталь, — сказал я.

Эш перестал корчиться и, ухватив меня за руку, притянул ближе к себе.

— Пожалуйста, Питер, — прошептал он. — Река.

Полидори писал, что «холодное железо вредоносно для фей и всех, кто в родстве с ними». И либо он просто издевался, либо констатировал, черт побери, очевидный факт. Ибо холодное железо однозначно вредоносно для любого живого существа, если проткнуть им это самое существо насквозь.

— Прошу тебя… — прошептал Эш.

— Я вытащу эту штуку, — сказал я.

Доктор сказала, что, на ее взгляд, это было бы роковой ошибкой и что если мне пришла в голову такая мысль, то я неполноценная личность с чрезвычайно низким интеллектом и выраженной склонностью к самоуничтожению.

Я обеими руками взялся за железный штырь. Он был скользким от крови. Увидев, что я делаю, Эш усилием воли заставил себя замереть. Напугал меня не звук разрываемой плоти, почти заглушенный воплем Эша. Нет — у меня застыла кровь от скрежета кости по неровному краю железяки. Вот этого звука я не забуду никогда в жизни.

В лицо ударил фонтанчик крови. Я ощутил запах меди и — внезапно — озона и театрального грима. Доктор оттолкнула меня в сторону. Машина как раз поворачивала, и я потерял равновесие и упал на спину. Доктор принялась прокладывать бинтами оба отверстия сквозной раны. Бинты набухли от крови еще до того, как она закончила. Было слышно, как она вполголоса ругается.