Бен Ааронович - Луна над Сохо Страница 28

Итак, про курсы вождения ему все-таки известно.

Пришлось взять «Асбо» — ну и ладно, подумал я, надо же увеличивать пробег.

Чим — наверное, самая крайняя юго-западная точка города, почти на его границе. Это еще один типичный пригородный поселок, стремительно захапавший себе железнодорожную станцию, несколько пышных вилл в поздневикторианском стиле и до кучи множество смежных псевдотюдоровских особняков. Из-за таких явлений, как Чим, и был придуман Зеленый пояс — чтобы то же самое не произошло и с остальной частью юго-запада страны. Фотографии Чима украшают офисы проектно-конструкторских бюро всех шести графств, окружающих Лондон. И служат в качестве грозного предупреждения. А ведь он разросся задолго до заселения региона чернокожими!

Вилла Аджайи оказалась огромным особняком начала двадцатого века. Вдоль дороги тянулась целая цепочка таких домов. Из зелени перед домом — только маленький овальный палисадник, остальная часть площадки заасфальтирована — очевидно, чтобы было удобно ставить там два внушительных немецких автомобиля. По этому дому прямо-таки читалась история живущего в нем семейства. Папа с мамой эмигрировали сюда в конце шестидесятых, нашли работу, в которой добились блестящих успехов, и приобрели запущенный дом в не самом престижном районе. И теперь живут в роскоши за счет жилищного бума. Папа — глава семьи и носит костюмы, сшитые на заказ. У мамы три мобильных телефона, а спальня ломится от обувных коробок. Дети же непременно должны в скором времени стать врачами, юристами либо инженерами — именно в таком порядке, по убыванию престижности профессии.

Дверь мне открыла девушка примерно моего возраста. Родная сестра погибшего, подумал я. Или двоюродная. Тот же широкий лоб, высокие скулы, плоский нос. Лицо, впрочем, пухлее и круглее, чем у Майкла. На носу очки-полумесяцы в черной эмалевой оправе. Открыв дверь и увидев меня, девушка улыбнулась. Но ее улыбка быстро угасла, когда я представился. Одета она была в водолазку и спортивные штаны. Я ощутил запах пота и жидкости для полировки мебели. Войдя в дом, я увидел посреди холла пылесос «Хувер». На стенах висело множество фотографий в тщательно натертых воском деревянных рамках.

Я спросил девушку, как ее зовут.

— Марта, — ответила она и, очевидно, заметив, как я поморщился, усмехнулась: — Да-да, я знаю. Пойдемте на кухню.

Кухня была просторная, с большим дубовым столом, и выглядела бы абсолютно европейской, если бы не шеренги всевозможных кастрюль и поварешек и ряды пластиковых мисок, полных вяленой рыбы и листьев маниоки. Все это было чисто по-западноафрикански.

От чая с печеньем я отказался, и мы уселись за дальним концом стола.

— Мама в больнице, — сказала Марта. — А я пока прибираюсь.

Мне можно было не объяснять. На моей памяти скончалось достаточно маминых родственников, чтобы я успел как следует усвоить схему действий в подобных случаях. Вся родня, едва услышав про гибель Майкла Аджайи, устремится в дом его родителей — и помоги Марте Господь, если к моменту их прибытия в доме не будет стерильной чистоты.

— Он был старший сын? — спросил я.

— Единственный, — с горечью ответила Марта. — У меня есть еще две сестры, они с нами больше не живут.

Я понимающе кивнул. Любимчик родителей, которому достаются все лавры, в то время как сестры работают в поте лица.

— Давно он начал играть джаз?

— Микки-то? Да он всю жизнь его играл.

— И как, хорошо?

— Просто потрясающе.

Я спросил, не возражали ли родители против его решения стать музыкантом, но Марта сказала, что он это от них скрывал.

— Он числился на юридическом факультете колледжа Королевы Марии, — пояснила девушка. — Рассчитал, что для того, чтобы прославиться, потребуется не меньше четырех лет. А как только он прославится, родителям не о чем будет беспокоиться — если, конечно, вместе со славой придет богатство.

Марта, похоже, была полностью уверена, что это хороший план. Я спросил о его личной жизни — там вроде тоже не было проблем. По крайней мере таких, которые могли бы быть.

— Белая девушка? — спросил я.

— Ага, — сказала Марта. — Но Шери и правда очень хорошая и к тому же такая, знаете, шикарная и аристократичная, так что родители довольно спокойно ее восприняли.

Больше ничего о подруге брата Марта сказать не могла. Но пообещала расспросить родителей. Она сказала, что не представляет, кто бы мог желать зла Микки, и ничего подозрительного в его поведении тоже не замечала.

— Вышел из дома, и все, — сказала она, — а обратно его привезли мертвым.

Когда я ехал из Чима, позвонила мисс Гош из Союза музыкантов. Она жаждала рассказать мне о новой волне англо-индийского джаза, захлестнувшей Мумбай. Я не стал перебивать ее: путь говорит, все лучше, чем радио.

— Да, так вот, — произнесла вдруг она, — был у нас похожий случай. Один член Союза, Генри Беллраш, внезапно скончался сразу после выступления. Я помню это потому, что несколько раз общалась с ним, он всегда выглядел таким крепким и здоровым. Участвовал в Лондонском марафоне и все такое прочее…

Она назвала мне его адрес. Это оказалось в Уимблдоне, и я, поскольку все еще был на южном берегу Темзы, решил немедленно туда отправиться. К тому же я был абсолютно уверен, что дамоклов меч, повисший над моей головой после угона машины скорой, рано или поздно таки упадет. И приближать момент его падения мне отнюдь не хотелось.

— Не уверена, что понимаю, зачем вы здесь, — проговорила миссис Беллраш, предложив мне чашечку чая.

Я взял чашечку вместе с блюдцем (тонкий фарфор, наверняка специальный гостевой сервиз) и пристроил на коленях. Поставить ее обратно на сверкающий чистотой стол красного дерева я не осмелился, а уж о том, чтобы крайне неустойчиво приткнуть ее на подлокотнике дивана, не могло быть и речи.

— Нам положено расследовать все случаи внезапной смерти, — пояснил я.

— Чего ради? — спросила миссис Беллраш, изящно усаживаясь в кресло напротив меня.

Аните Беллраш, вдове Генри Беллраша по прозвищу Трубач, было лет пятьдесят пять. Одета она была в лиловые широкие брюки и тщательно отглаженную белую блузку. Волосы у нее были светлые, песочного оттенка, а голубые глаза неприветливо щурились. Она жила в частном доме из серого кирпича, построенном где-то в середине тридцатых. Таких домов на окраинах британских городов множество. Этот конкретный дом находился в Уимблдоне, и в нем было много добротной дубовой мебели, устеленной ажурными салфеточками. На стульях красовались чехлы в цветочек, на полках стояли дрезденские статуэтки. Все это было как-то по-мещански — но иначе, чем бывает в домах одиноких кошатниц. Возможно, дело было в холодном взгляде серо-голубых глаз миссис Беллраш, но я отчего-то явственно ощущал, что здесь царит мещанство агрессивное, нет, даже воинствующее. То самое, которому достало силы и воли завоевать Империю и при этом сохранить способность со вкусом одеться к ужину. Если бы тут осмелился появиться хоть один представитель семейства сборной мебели ИКЕА, то наверняка вспыхнул бы сам собою и бесславно сгинул.

— Из-за Гарольда Шипмана,[26] — ответил я. — Знаете такого?

— Тот врач, что убивал своих пациентов? — уточнила она. — Ясно. Делаете произвольную проверку неожиданных смертей для подтверждения отчетности. И наверняка используете автоматические системы распознавания образцов для выявления необычных тенденций в статистике.

Звучало заманчиво. Но я был убежден, что мы не используем ничего подобного, — потому что в работе полиции есть одно простое правило: проблемы сами тебя найдут, так что специально их выискивать не надо.

— Я только собираю данные, — сказал я.

— Конечно, кто-то же должен этим заниматься, — сказала она. — Хотите печенья?

Печенье было хорошее, дорогое, с глазурью из горького шоколада — никак не меньше пятидесяти процентов какао.

Генри Беллраш научился играть на кларнете, когда служил в армии. Он поступил в Королевский инженерный корпус и со временем дослужился до майора. После чего, в самом начале двухтысячных, ушел на пенсию довольно молодым.

— Мы познакомились в армии, — проговорила миссис Беллраш. — Он был блестящим капитаном, как и я. Это было очень романтично. Но в те времена стоило только выйти замуж — и тебя тут же отправляли в отставку.

Как ни парадоксально, на гражданке миссис Беллраш устроилась примерно на ту же должность, которую занимала в армии.

— Только, конечно, зарплата была гораздо привлекательнее.

Я спросил, что это была за должность, но миссис Беллраш ответила, что не может мне этого сказать.

— Это строго секретно, — ответила она. — Вы же понимаете, закон о государственной тайне и все такое прочее.

Она умолкла и отхлебнула чай. Потом взглянула на меня поверх чашки.