Ветер в его сердце - де Линт Чарльз Страница 4

— Как и бабки, что они получили на свой Центр.

Калико склоняет голову набок.

— А я-то думала, деньги достались им без всяких условий.

— Без условий и достались. И Сэди приведу без условий. Они ей либо помогут, либо нет. Но я все-таки надеюсь, что помогут. И дураку ясно, от ее предков толку никакого.

Она кивает.

— Звякни мне, если надумаешь начистить рыло этому Реджи. Только не забывай, Дикий Запад уже в прошлом. Нынче за такое упекут за решетку и не посмотрят, какой ты справедливый.

— Звякнуть? — смеюсь я. — И каким же образом? У нас даже нет…

Но она уже исчезла.

— А что за женщина приходила к тебе ночью? — спрашивает меня Сэди утром.

В этот момент я как раз наливаю себе вторую кружку кофе и от неожиданности едва не роняю кофейник.

— Ты ее видела?

— Ага, видела. А что, не должна была? Мог бы и предупредить, что у тебя есть подружка.

Я так и замираю с кофейником. Тогда я был уверен, что девчонка спит непробудным сном. Хорошо, что мы с Калико не позволили себе вольностей.

— Ты правда видела ее? — не унимаюсь я.

— Да ты обкурился, что ли? Я же ясно сказала. Значит, западаешь на меховушек? Это твой фетиш, да?

Я даже не знаю, что ей ответить. Моя подружка — лисолопа, за неимением лучшего названия. Частью антилопа, частью лисица. Надо видеть выражение лица Калико, когда я использую это слово. На вид ей лет тридцать пять, у нее копна рыжих волос, которые она редко подвязывает, а над лбом у нее торчат антилопьи рожки. Иногда она может появиться с лисьими ушами и большущим пушистым хвостом. Калико называет себя майнаво, что на языке кикими означает «кузина» или «кузен».

Мы сохраняем наши отношения в тайне, и потому я не знаю, как сейчас объяснить ситуацию Сэди.

— Как ты сказала? Меховушки? — выдавливаю я наконец.

— Ну да, сам же знаешь, — кивает она. — Те, кто напяливает на себя костюмы и прикидывается зверюшками. Типа это их заводит.

— Ну да, — мямлю я. — Пусть будет так…

— Вот, значит, от чего ты тащишься?

— Да нет же, просто она… Слушай, нам пора идти.

Я отворачиваюсь от девчонки и принимаюсь за сборы, попутно закидывая костер.

— Господи боже ж ты мой, надеюсь, я никогда не состарюсь, — голосит за спиной Сэди. — Ну есть у тебя фетиш, и что с того? Да и пожалуйста!

Я не удостаиваю ее ответом.

Три часа спустя во дворе дома, что принадлежит Эбигейл Белая Лошадь, нас приветствует свора беспородных собак. Они кружат вокруг нас, заливаясь лаем и виляя хвостами. Сэди шарахается и жмется ко мне.

— Не бойся, — успокаиваю я ее, — это они так радуются.

— Ага, расскажи парню, которого они сожрали последним.

Дом Эгги располагается высоко в предгорье, грунтовка вьется до него километра три. Жилище представляет собой вытянутое и приземистое глинобитное строение, на южной стороне которого из ребер карнегии сооружены навес и загон. Парочка этих гигантских кактусов высятся на одной стороне двора, на другой растут косматое мескитовое дерево и пустынная акация. За загоном виднеется кострище, а выше по склону — маленький глинобитный домик, который старушка использует в качестве мастерской.

Оттуда она и выходит, привлеченная приветственным лаем собак. Мне говорили, что ей уже за восемьдесят, а то и больше, но выглядит она скорее под семьдесят. При этом в пеших переходах выносливостью Эгги значительно превосходит меня, а уж я-то в состоянии бодро прошагать парочку часов под палящим летним солнцем. Сложения она крепкого, у нее открытое смуглое лицо и седые волосы, которые она заплетает в длинную косу.

— А я было подумала, сам Старик-Пума к нам спустился, — вместо приветствия ворчит Эгги. — Собак небось до инфаркта довел.

— Да мы по горной тропе шли.

Старуха кивает и переводит взгляд на Сэди.

— Подружку-то как зовут?

— Говорит, Сэди. Я нашел ее к северу по Захра-роуд.

— Нашел? Авария, что ли, случилась?

— Ее выбросили из машины. — Эгги хмурится, и я поспешно уточняю: — Остановились и выбросили.

— Если остановились, значит, ничего страшного?

— Этого я не говорил.

Ее внимание снова приковано к Сэди.

— Как ты, дитя мое?

Девчонка привычно теребит манжеты и пожимает плечами, затем отвечает:

— Да нормально.

Эгги продолжает пристально смотреть на нее, пока Сэди в конце концов не поднимает на нее взгляд. Она переминается с ноги на ногу, но глаз не отводит. Вот так старуха действует на обычных людей.

— Значит, подыскиваешь для нее безопасное местечко? — спрашивает Эгги у меня, и я киваю.

— Эй, я не собираюсь оставаться в этой дыре! — протестует Сэди.

— Всего лишь на день-два, — заверяю я ее. — Мне надо переговорить с одним мужиком, Рамоном Морагу, для соблюдения полной законности. Но через пару дней ты наверняка можешь перебраться в общагу.

— Какую еще общагу?

— Ты ведь хочешь закончить школу, так? Мы обсуждали это по дороге.

— Не обсуждали мы никакую общагу! Я хочу пойти с тобой и жить в пустыне.

Я качаю головой.

— Да не волнуйся ты, — беспечно продолжает девчонка, — не помешаю я твоим шурам-мурам с подружкой-меховушкой.

— С подружкой? — брови Эгги ползут вверх.

— Ага, с фетишисткой, — с готовностью поясняет Сэди.

— Ладно, проехали, — я пытаюсь заткнуть болтливую девчонку, однако старуха закрывать тему не намерена:

— Это как понимать? Что еще за фетишистка?

— Ну, она любит наряжаться и притворяться зверушкой. Большущий лисий хвост и уши, и еще такие маленькие оленьи рожки.

Эгги кривится и теперь принимается за меня:

— И сколько это продолжается?

Я вздыхаю. Не люблю, когда лезут в душу, и уж точно не собираюсь распространяться о своей личной жизни, особенно в присутствии малолетки, однако Эгги явственно ожидает ответа.

— Она появилась после смерти Опоссума.

— Опоссума? — снова встревает Сэди. — Так у тебя все друзья помешаны на этой теме?

— Нет, — терпеливо отвечаю я ей. — Это просто прозвище… Не знаю, откуда оно взялось. Он никогда не рассказывал, а я не спрашивал.

— Джон Маленькое Дерево так его назвал, — сообщает вдруг старуха. — Еще давным-давно. Потому что тогда он прикидывался мертвым.

— Как это? — удивляюсь я, на что Эгги пожимает плечами — мол, чего здесь непонятного:

— Жил себе в пустыне, а весь мир считал его мертвым.

Теперь она не сводит взгляда с меня, и я ясно читаю в ее темных глазах: мы и тебя могли бы называть Опоссумом.

— А, ну это было типа индейского имени, — заключает Сэди.

Старуха кивает, по-прежнему гипнотизируя меня.

— И как зовут эту твою подружку? — наконец спрашивает она.

— Калико.

— Эту я знаю. И мой тебе совет: будь с ней поосторожнее. Лисьи сестрицы — трикстеры[2]. Хотя антилопы сами по себе верные. Так что, возможно, тебе ничего и не грозит.

Сэди следит за нашей дискуссией с округлившимися глазами.

— Так она наведывается к тебе? — спрашиваю я.

— Это же кузены, — пожимает плечами Эгги. — Время от времени они зависают на кострище.

— Значит, ты знаешь Калико? А еще кого-нибудь?

— Насчет ее визитов расспроси Рувима Маленькое Дерево. Кажется, она поставила целью всей своей жизни извести его псовых братцев и его самого в придачу.

Я озабоченно тру переносицу, пытаясь уловить смысл ее слов. У Калико и вправду имеется пунктик насчет погонять псов, но вот новость о Рувиме меня несколько напрягает.

— А вот эти «псовые братцы», как вы говорите, они что, по-настоящему частично собаки? — спрашивает Сэди у старухи.

— Нет, — вмешиваюсь я, сверля неугомонную девчонку взглядом.

— Да, — одновременно отвечает Эгги.

Я вздыхаю, однако Сэди, судя по вспыхнувшему в ее глазах интересу, совершенно не смущает противоречивость ответов.

— Я хочу остаться у вас, — заявляет она Эгги. — Если, конечно, вы не против.