Даррен О'Шонесси - Город смерти Страница 46

Не успел я принять решение, как зазвонил мой сотовый и со мной заговорила одна из секретарш Кардинала. Я должен был немедленно явиться для встречи с ним в «Парти-Централь». Ему известно о заключенном договоре, и он хочет меня поздравить.

Это решило дело. Я поеду и скажу ему обо всем лично. Все равно я сомневался, что смогу лгать ему глаза в глаза. Аме Ситуве конец. Мой легкий флирт с мятежом задушен в зародыше. Я пойду по пути, который подсказывает мне разум, и никаких гвоздей.

И тут, не успел я спланировать свое будущее и вернуть корабль прогресса на положенный курс, телефон зазвонил снова. Это был один из врачей Кончиты, очень встревоженный. Голос у него то и дело срывался. Он сообщил мне, что сегодня днем ее навестил муж, после чего у Кончиты случился нервный срыв и она вновь, после долгого благополучного периода, попыталась покончить с собой. Он сказал, что на сей раз намерения у нее были серьезные, и ее едва удалось вернуть к жизни, и попросил приехать как можно скорее. Ей дали успокаивающее, но она по-прежнему в сознании, а увеличивать дозу они боятся — очень уж много крови она потеряла. По его словам, она близка к истерике и, если мне не удастся ее успокоить, Кончиту придется отправить в какую-нибудь клинику, на попечение профессионалов. Нет, он не сказал напрямую, что я — единственный, кто может ее спасти от пожизненного заключения в психушке. Но это было ясно и так.

Я приказал Томасу нажать на газ, и мы домчались до «Окошка» в рекордно короткий срок. Томас спросил, поедем ли мы в «Парти-Централь». Я приказал ему заткнуться и отправляться домой. Кажется, я добавил, что Кардинал может отправляться в задницу, но точно не помню — я ведь был не в себе.

В ее номере мне сообщили, что худшее позади. После того как мне позвонили, она немного успокоилась: утомление, уколы и потеря крови сделали свое дело. Она у себя в спальне: то отдыхает, то плачет, то смотрит в потолок, то забывается дремотой. Врачи решили, что я должен пока уйти, а утром вернуться, но тут вышла сиделка и сказала им, что Кончита обо мне спрашивает. Короче, мне разрешили к ней пройти, предупредив, чтобы я обращался с ней любезно, с сочувствием и тактом. Можно подумать, сам бы я не догадался.

Я вошел, попросил сиделку выйти, прикрыл дверь и подошел к кровати, на которой, вытянувшись в струнку, лежала хрупкая фигурка.

— Эй, малышка, — произнес я тихо. — Что, опять порезалась, когда брилась?

Открыв глаза, она слабо улыбнулась.

— Привет, Капак, — произнесла она еле слышным, измученным голосом. — Я уж думала, ты не придешь. Я думала, что сегодня умру совсем одна. Я думала, что тебя потеряла.

— Не глупи. Меня не — потеряешь. У меня в череп «радиомаяк» заделан, прямо под волосами. Он всегда приводит меня обратно, хочешь не хочешь. Замечательная штука. Совсем как у голубей.

— Дуралей, — состроила она гримасу. — Я так давно не пробовала, — произнесла она, — что забыла, как же это больно. Особенно когда не умираешь. Это самая ужасная боль — ты уже заносишь ногу над порогом, а тебя насильно волокут назад. Как же больно, Капак. Как больно. — Она заплакала. Я обнял ее и стал осторожно гладить по голове:

— Тс-с. Тс-с. Не плачь, не надо. Я здесь. Я тебе помогу. Я же обещал, так? Защищать тебя всегда? — Я чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо. — Что он тебе сказал, Кончита? — спросил я. — Что тебе сказал этот мерзавец? Чем он тебя так донял?

— Он вел себя кошмарно, Капак. Он не хотел, но… Он пытался помочь, так же, как и ты сейчас, но только он не умеет. Он пытался меня подготовить. — Ее глаза были широко раскрыты, на ресницах блестели слезы. Когда она печально помотала головой, слезы брызнули во все стороны. — Бедный Ферди. Он старался, Капак. Он всегда силился сделать как лучше. Но никогда не мог понять как.

— Значит, он еще жив?

— Ну конечно же, — захлюпала она носом. — Ферди никогда не умрет. Я в это верю. Он будет жить год за годом, век за веком, все такой же страшный и беспомощный.

— Я слышал, что он умер, — заметил я. — Из очень достоверного источника.

— Нет. Это был Ферди. Ошибиться невозможно. С прошлого раза он похудел, но это точно был он.

— Что он сказал? — повторил я. — Что он сказал? Чем он тебя так расстроил? Что толкнуло тебя на… на такую глупость?

Она уставилась на меня холодно и бесстрашно. Ее зрелый возраст впервые дал о себе знать.

— Он сказал мне, что ты гангстер.

Я побледнел:

— Кончита, я… я собирался тебе сказать. Я не хотел…

— Ничего, — проговорила она. — Я не против. Я и так уже кое-что заподозрила. Но он сказал еще одну вещь — что ты участвуешь в проекте «Айуамарка».

Вновь это слово!

— Он сказал мне, что я знаю, что это значит — а я действительно знаю, — и добавил, что я сама должна понимать, почему с тобой не стоит сближаться.

— Почему же этого не стоит делать, Кончита? — спросил я тихо.

— Потому что почти все айуамарканцы погибают, — ответила она с почерневшими от страха глазами. — Считанные единицы остаются жить — избранные, — но остальные… Так вышло с Адрианом. Капак, он добрался до Адриана. Адриан теперь мертв, как и остальные. Как и прочие айуамарканцы. Он мне это сказал, потому что надеялся смягчить удар. — Она презрительно фыркнула. — Безмозглое он чудовище.

— Не понимаю, — произнес я, выпустив ее из объятий, отодвинувшись на другой конец кровати. Когда же будет конец этим загадкам? Всякий раз, когда мне думалось, что ситуация запуталась вконец, к морскому узлу прибавлялось еще несколько перекрученных нитей.

— Не волнуйся, Капак, — произнесла она, переползая вслед за мной. — Я не буду его слушать. Он меня перепугал, когда явился и сказал об этом. Я пыталась покончить с собой, потому что боялась, потому что мне было невыносимо думать, что я тебя потеряю, и потому что уже начала тосковать без Адриана. Но ты другой. Ты не чета остальным. Ты сильнее и лучше. Ты в силах его победить, Капак. Я это точно знаю. Ты не такой, как они, не такой, как я. — Она кивнула. — Да, я тоже из «Айуамарки». Я такая же, как остальные. Но ты — совсем другой. Ты способен взять над ним верх, Капак. Я уверена.

— И все равно я не понимаю, — сказал я. — При чем тут Фердинанд Уэйн? Какую он роль играет? Откуда у безвестного типа, которого все считают погибшим, такое влияние? Как он связан с этим списком, И Цзы и Соней? На чем держится его власть?

— Какой Фердинанд? — спросила она, наморщив лоб.

— Фердинанд Уэйн, — повторил я. Сердце у меня екнуло. Неужели она вновь выпихивает его из своего сознания? Опять закрывает глаза на реальность?

— А кто это? — спросила она.

— Кончита, он… — Я притронулся к ее руке. Продолжать фразу мне не хотелось, но я должен был узнать правду. Оставить ее в покое я мог, лишь получив от нее необходимую информацию. — Он твой муж, Кончита. Фердинанд Уэйн.

Она остолбенело поглядела на меня и покачала головой.

— Нет, Капак, — прошептала она.

— Да, Кончита. Да.

— Нет! — завизжала она. Потом, ухватив меня за щеки, уставилась на меня глазами величиной с блюдца. — Я думала, ты знаешь, Капак, — хрипло произнесла она. — Я думала, потому-то ты и… О Боже, я замужем не за Фердинандом Уэйном, Капак. Мой муж — Фердинанд Дорак. Дорак, Капак.

— Я не зна… Кто… — Голова у меня пошла кругом. Я знал это имя, но не хотел в этом признаваться. Не хотел сознавать, что оно означает. Что из него следует для меня. Для нас.

— Дорак, — повторила она. А затем, откинувшись на подушки, с серым, как пепел, лицом, с глазами, которые превратились в колодцы слез, она пояснила: — Кардинал, Капак. Я замужем за Кардиналом.

ama situwa

Я сидел один в «Шанкаре», устроившись в максимальном отдалении от утренних завсегдатаев, и мрачно размышлял о событиях вчерашнего вечера. Аппетита у меня не было. Я заказал стакан апельсинового сока, но после двух глотков отодвинул его в сторону — питье наполнило мой рот горечью.

Кончита — жена Кардинала.

Просто в голове не укладывается. Невозможно вообразить этого старого змея семейным человеком. Тем более мужем милой и чистой Кончиты. Впрочем, почем я знаю — может, она сильно изменилась со времен свадьбы? Вполне возможно, что хрупкая, беззащитная женщина, живущая затворницей в «Окошке», — плод болезни, изуродовавшей ее тело. Какой она была раньше?

Теперь мне было понятно, почему он поглядел так странно, когда я упомянул ее имя. Видимо, здорово его проняло. Он планировал со мной разделаться, как с остальными таинственными жертвами из списка «Айуамарки», и тут я вставляю ему палку в колеса, сознавшись в дружбе с единственным человеком, к которому он питает что-то вроде чувств. Возможно, лишь Кончита стоит между мной и палачом.

Но он действительно хочет меня убить? Чушь какая-то: взять меня в организацию, обнадежить и спустя несколько месяцев убрать. Может, меня помилуют? Кончита сказала, что я другой, что он убивает не всех, кто числится в списке. Проект. Она назвала это «проектом».