Невинная для Альфы (СИ) - Рождественская Тоня Страница 7

Я вспоминаю суровый наказ Марка не высовываться, а то будет хуже. Он до сих пор звенит у меня в ушах, жесткий и беспрекословный. Поэтому я молчу, хотя из груди просто рвется отчаянный вопль. Я не знаю, что происходит, не понимаю, как из вполне спокойной и размеренной моя жизнь вдруг превратилась в месиво ужаса и унижения. В голове не осталось никаких мыслей о чем-то другом. Все, о чем я могу думать это то, куда меня везут и что они собираются со мной сделать. И ничего кроме паники эти мысли не вызывают.

Когда мое сознание приходит в хоть подобие рабочего состояния, я робко пробую открыть ручку двери. Глупо. Во-первых, она конечно же, заблокирована, а во-вторых, что я могу сделать? Броситься на дорогу на скорости сто двадцать километров в час? Мне хотелось бы похвастаться подобной силой воли, но, к сожалению, на подобное я не способна…

Щелчок замка привлекает внимание водителя, и он не слишком то вежливо просит меня ничего не трогать. Я лишь судорожно киваю в ответ, глядя ему в глаза, отражающиеся в зеркале заднего вида. Нарываться на неприятности в моей ситуации не самая здравая мысль…

С безнадегой смотрю на людей снаружи, в тайне мечтая, чтобы кто-нибудь из них обратил на меня внимание, но окна настолько затемнены, что меня вряд ли видно с улицы. Да и кому есть дело до незнакомой девчонки в неказистом форде?

Вскоре силуэты домов пропадают, и вместо них вырастают высокие ели и сосны, обрамляющие дорогу пышными лапами. Мы выехали на шоссе… Меня везут из города… Зачем?!

Во мне борются надежда и отчаяние, постоянно сменяя друг друга. Но отчаяние куда как сильнее, да и фраза про труп на обочине не дает возможности успокоиться…

Поворот, еще поворот… Наконец, машина подруливает к не очень большому дому, практически теряющемуся в зелени где-то в глубине леса.

— Вылезай, — говорит мой провожатый и нажимает на кнопку разблокировки.

Он молчалив, хмур, но не обращается со мной грубо, когда ведет внутрь. И все же я понимаю, что злить его не стоит. Поэтому послушно следую рядом.

Дом похож на шале где-нибудь в горах: природный камень, дерево и стекло. Красивый деревенский дизайн в теплых тонах, и открытая планировка. Приятное место, если, конечно, тебя не привезли в него насильно.

Мужчина усаживает меня на широкий диван посреди зала и снова защелкивает цепь у стоящей рядом балки, как бы демонстрируя, что мне никуда не деться. Он отстранен, делает все спокойно и быстро, совсем не как тот рыжий, которому нравилось играться с беззащитной девчонкой, и все-таки я чувствую опасность, исходящую от этого человека. Умолять его бесполезно, он выполняет приказ лидера, и это единственное, что его волнует.

Как только я снова оказываюсь на цепи, тот ничего не говоря, выходит на улицу, и я слышу, как машина быстро покидает это место. А я снова остаюсь одна, в темноте и холоде. И снова отдаюсь беспросветному мраку и слезам. Больше у меня ничего не осталось… Лишь возможность сокрушаться, понимая безысходность своего положения.

Вскоре я слышу шум мотора, и в дверях появляется Марк. Или Аларик. Или Канаган. Слишком много имен для одного человека.

То ли одиночество слишком пугает, то ли я постепенно начинаю привыкать ко всему этому бреду, что творится со мной, но я невольно замечаю, что даже рада его приходу.

Мужчина молчит и сурово оглядывает меня. И, замечая, как я ежусь, пытаясь отогреть окоченевшие части слишком оголенного тела, быстро кидает в расположенный рядом очаг дрова, мастерски разжигая огонь с одной спички. Волна тепла практически тут же возвращает мне хоть чуточку радости жизни.

Все также не говоря ни слова, он исчезает на лестнице, но вскоре возвращается, неся в руках какой-то сверток. Подойдя ко мне, он быстро достает из кармана ключ и отщелкивает ошейник с моего горла, кидая цепь в сторону.

Я робко гляжу на него и неосознанно растираю затекшее место. Как же невероятно приятно снова принадлежать лишь самой себе. Пусть хотя бы и не до конца, но без этих атрибутов подчинения.

— Надень, — только и говорит мужчина, потрясывая в руке цветастой вещью.

— Спасибо, — хрипло благодарю я, разворачивая комок.

Это фланелевая рубашка, она теплая и мягкая, и приятно пахнет все тем же деревом и сандалом. Она настолько огромна, что я тут же тону в ней, как в слишком широком платье. Наверное, выглядит глупо, но здорово накинуть на себя что-то скрывающее зад, а не разгуливать по округе как шлюха не самого высокого пошиба.

— Хочешь есть? — спрашивает Марк как ни в чем ни бывало, удаляясь на кухню.

Я вряд ли смогу запихнуть в себя хоть что-то пока не узнаю, что происходит. Но похоже, убивать меня никто не собирается. По крайней мере пока. Никто ведь не кормит своих жертв перед тем, как прикончить? Правда?

— Зачем меня привезли сюда? — решаюсь я задать вопрос, следуя за ним на просторную кухню, идущую сразу же из зала.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — бросает мужчина, изучая содержимое холодильника.

Я нервно покусываю губы, глядя на его могучую фигуру. Мы одни, в какой-то глуши, и этому человеку не нужно даже напрягаться, чтобы покончить со мной, если потребуется…

— И все же… — не сдаюсь, хотя голос звучит тихо и сипло, выдавая страх.

— Ты мой подарок, забыла? — хмыкает он, оборачиваясь и выкладывая на кухонный остров яйца, зелень, бекон и сыр.

— И что вы будете делать со своим подарком?

— Все, что захочу, — говорит он низко, и я нервно сглатываю, смотря в его пристальные карие глаза.

Глава 10. Объяснение

Я стою у входа на кухню, неуверенно покачиваясь на своих неудобных каблуках, не в силах подойти ближе и задать главный вопрос. Поэтому просто смотрю, как Марк хозяйничает на кухне. Он наконец-то скинул куртку и теперь, когда на нем только майка, его фигура выглядит еще более внушительно, чем прежде.

После всего весьма странно видеть этого человека у плиты. В голове выстраивается явный диссонанс. Только что он прикрикивал на толпу оголтелых байкеров, заставляя тех боязливо ерзать на месте, а теперь степенно нарезает зелень, посыпая ею яичницу.

Однако, очевидно в готовке он не профан, и очень скоро по дому начинает разноситься притягательный запах, раззадоривая аппетит.

Я слышу, как в животе заурчало. Когда я ела в последний раз? Утром? А уже глубокая ночь… День пролетел в таком стрессе, что о еде я даже и не думала.

Марк деловито шмякает часть яичницы на тарелку и умелым движением отправляет ее в мою сторону по столешнице острова.

Я не решаюсь подойти, хотя, признаюсь, от вида растопленного поверх сыра уже начинают течь слюнки. И все же в голове вертится его последняя фраза, брошенная на мой вопрос, что он собирается делать со мной. «Все, что захочу»… И мне страшно узнать, чего именно он хочет…

Однако, Марк или пока не желает продолжать этот разговор или просто решил отложить его на потом, потому что больше ничего не говоря, он хватает вилку и, устраиваясь на высоком стуле, начинает есть прямо со сковородки. Я судорожно сглатываю, когда вижу, как аппетитно он макает корочку хлеба в растекшийся желток.

Ладно, черт побери, от того, что со мной случится голодный обморок, я ситуацию контролировать больше не стану. Так что я сдаюсь, подходя к предложенной тарелке. Все стулья стоят рядом с ним, а приближаться я не решаюсь, так что стою несколько секунд в нерешительности, суетливо водя глазами по кухне.

— Можешь идти в зал, — бросает Марк, не переставая жевать и практически не отрывая взгляда от сковородки.

Я облегченно выдыхаю и, схватив блюдо, возвращаюсь на диван. Скинув свои ненавистные неудобные сапоги, я устраиваюсь на нем прямо с ногами и с аппетитом накидываюсь на яичницу. Кстати, вкусно. Или я просто так зверски голодна, что готова съесть что угодно? Не знаю, но прогладываю все буквально за пару минут.

Этот так странно, но несмотря на всю ненормальность моего положения, я начинаю ощущать что-то похожее на покой. Не знаю, то ли я просто не могу больше бояться, то ли теплота огня и пищи сделали свое дело, но глядя на огненные всполохи, я чуть ли не засыпаю, удобно устроенная теплой рубахе Марка как в коконе. Однако, появление главы дома снова заставляет меня взбодриться.