Аноним - Канал имени Москвы Страница 8

Макар улыбнулся: как это у него получается? Он внимательно посмотрел на сына: ведь парень явно только что отсутствовал, витал в облаках, путешествуя где-то по своим мечтам, и вот на тебе — оказывается, и не совсем витал, кое-что да слышал.

— Что ж, продолжим. — Макар бросил беглый взгляд на резные настенные ходики с кукушкой, он помнил о своём обещании.

Фёдор покорно вздохнул.

— Хм-м… Пойми, бухгалтер в налоговой дмитровской полиции…

— Знаю, отец, ты мне говорил уже.

Злится. Не по нраву нам бухгалтерия, всё каким-то ребячеством грезит. Когда злится, всегда говорит «отец» вместо «батя». Хитёр ведь гусь, как ни крути, а всё уважительно получается. Да вот только эта его мечтательность, которую посторонние принимают за рассеянный характер…

— Сын, Софья Спиридоновна взялась обучить тебя бухгалтерии из любезности, и нам надо повторить урок до твоих танцулек.

— Батя! Хочу я гребцом быть, ведомо ж тебе про это, — неожиданно горячо выпалил юноша. — Водить лодки по каналу! Или ещё дальше, как ты.

Макар нахмурился. Рассеянно похлопал по карманам своего широкого рабочего комбинезона.

— Ты ведь лучший гребец в городе, — тихо добавил Фёдор.

— И что толку? Толку-то что?! — Макар нашёл курительную трубку и кисет с табачком. Если в его голосе и промелькнула гневная нотка, то всё давно прошло. — Посмотри на меня, сын. Посмотри: седой как лунь. Старик. А ведь только-только пятьдесят… Тридцать из них на канале. Да гол как сокол!

— Что это ты, батя, про птиц заладил, — попытался разрядить обстановку Фёдор.

Но отец поднял руку, показывая ему три разведённых в стороны крючковатых пальца, повторил:

— Тридцать. Ты тоже так хочешь?

Фёдор посмотрел на руку отца и снова попробовал пошутить:

— Это три, батя. Не тридцать.

Тот лишь отмахнулся:

— Поверь своему старику, выкинь всё это из головы. Лучше крепко стоять на ногах.

Помолчали. А потом Фёдор улыбнулся, и опять что-то промелькнуло в его глазах, чему они с матерью так и не отыскали определения.

— Гребцам иногда очень везёт, батя, сам ведь рассказывал.

— Вот эта мечта…

Макар прервался на полуслове, потому что чуть не сказал «сгубила мою жизнь!». Но так ли это? Ну, не нажил денег, да все живы-здоровы. Сын, подаренный на старости Богом, подрастает, а они с матерью по-прежнему нежно любят друг друга. Можно сказать, он счастливый человек. Да вот только… в деньгах ли всё дело? Если копнуть поглубже? Или в том… что какого-то главного приключения в его жизни так и не случилось?

На мгновение какая-то тень накрыла лицо Макара. Он набивал трубку дешёвеньким самосадом и думал, что все эти мысли — это всё вирус гребцов, вирус дальних странствий. Плохое дело. Те, кто не сможет с ним справиться, калечат жизнь и свою, и близких, а с людьми ужиться не могут. И эти гиды — у них и близких-то, наверное, нет, — той же породы. И даже хуже, упаси нас от этого!

Вслух он сказал:

— Да, сын, ты прав, иногда им везёт. — Его пальцы быстро раскатывали табак; трубка вишнёвого дерева осталась от лучших времён, когда он и сам был полон надежд. — Но девяносто девять процентов с трудом сводят концы с концами, — вдруг в его глазах мелькнул лукавый огонёк, и он снова добавил, — поверь ты своему старику.

— Никакой ты не старик, батя.

Макар вздохнул:

— Ладно, всё на сегодня. — Настенные ходики показывали начало пятого. — Как обещал. Свободен. Беги в свой «Кролик». Но всё же помни, о чём я тебе сказал.

2

Когда Фёдор вышел на террасу, с Волги потянуло приятной прохладой, хотя до заката оставалось ещё далеко. Как и обещал дядя Сливень, один из лучших столиков был зарезервирован за ним, но Фёдор не спешил присаживаться. Лишь заботливо, чуть выравнивая, поправил скатерть — он собирался сделать сюрприз запаздывающей Веронике. Потом всё же не выдержал и уселся на один из стульев: если не оборачиваться и не смотреть прямо через реку, то тумана на другом берегу можно и не увидеть. Зато совсем скоро вверх и вдоль по течению реки откроется восхитительной красоты закат. Это будет место Вероники, очень подходящее для такого романтического вечера, потому что сегодня Фёдор расскажет ей всё о своих планах, а потом… Юноша мечтательно улыбнулся и машинально провёл рукой по груди. Как и было принято, молодые люди на канале дарили своим избранницам изящные замочки, ключи от которых оставляли себе, а в день будущей свадьбы молодожёны должны будут запереть замочек навсегда, повесив его на резные перила мостика Влюблённых, что у памятника Ленину, а ключ бросить на дно канала. Вот он, ключ, на тесёмке. У самого сердца…

Собравшиеся к вечеру на террасе, по выражению дяди Сливня, «одни богатенькие» с недоумением поглядывали на простоватого паренька, занявшего лучший столик на двоих, но Фёдор не смущался под их пытливо-любопытными взглядами. Он не испытывал зависти к чужому достатку, но думал лишь о своём. И уж кем-кем, а купцом заделываться не собирался точно. Правда, как и бухгалтером… Расскажи о своих планах — Бог посмеётся. А может, и чёрт — так говорили на канале. Совсем скоро Фёдору на собственной шкуре придётся убедиться в справедливости этой пословицы. А пока его пригласил за свой стол, стол гребцов, старинный батин приятель Матвей по прозвищу Кальян, чем юноша был несказанно польщён. Вот Вероника удивится! Фёдор теперь стал серьёзным, сидит на равных с одним из самых известных капитанов и ведёт размеренную беседу. Ну, конечно, не совсем размеренную, но как можно оставаться спокойным, слушая невероятные, манящие истории людей канала? Даже если половина из них — Фёдор готов допустить — выдумки да байки.

— Да в том-то и дело, — продолжал рассказывать Матвей Кальян, — когда убрали памятник второму вождю, голова отвалилась и упала в воду…

— Плохой знак. Только я слышал вещи похлеще: будто её что-то двигает по дну канала, подводные течения или ещё какая неведомая сила.

— Чего двигает?

— Каменную голову, вот чего! Поэтому никто толком не знает, где она покоится. Отсюда всё на нашего брата…

— Ну, про это я ничего не скажу, — пожал плечами Кальян. — Но поверье есть: тот из гребцов, чья лодка пройдёт над каменной головой, никогда уже не вернётся из рейса. Поверье есть, что правда, то правда.

Гребцы стукнули кружками о край стола и помянули пропавших без вести. Матвей скосил взгляд на Фёдора, и юноша понял, что отказаться не удастся. Впрочем, никто из гребцов на открытие ярмарки напиваться не собирался. Почти всех за столом Фёдор или знал, или уже видел. Из чужаков были только двое — альбинос с каким-то бегающим взглядом, который очень пытался расположить к себе всякими расспросами («Из Икши, наверное, — чуть ранее сказал про него Матвей Кальян. — Там теперь только такие и рождаются, да ещё рыжие, после того, как большую часть города накрыл туман»), и ещё кто-то с бесцветным лицом и печально-угрюмыми глазами. А разговор тем временем принимал всё более захватывающий оборот, и Фёдор слушал во все уши.

— А как отличить скремлина от обычной зверушки? — интересовался альбинос.

— Не знаю. Пока он обычный, по нему и не поймёшь, — рассудительно отвечал Кальян.

— Не, ну правда, капитан, приходилось же брать в рейс гидов?

Матвей лишь неопределённо кивнул.

— Скрытые мутанты, — вдруг решил продемонстрировать свою осведомлённость Фёдор. — Ну, это… облучённые.

— Я слышал, что они вообще вроде как… существа тумана, — мрачно заметил этот бесцветный «кто-то».

— А укушенный… ну, как вампир, сам может становиться скремлином, — подхватил зыбкую тему один из гребцов. Густая борода и лихо повязанная узлом на затылок яркая косынка придавали ему сходство с китобоем или пиратом из старинных книжек, что Фёдор увлечённо проглатывал ещё в гимназической библиотеке. — Ну, если это зверушка. А люди умирают страшной мучительной смертью, вот. Или… меняются, какими-то странными становятся, неуютно им.

— Или уходят в туман, — ещё более мрачно добавил бесцветный.

— Дурни вы! — рассмеялся Матвей Кальян. — Вон там гид сидит, в их зале-то, щас услышит. — Он наклонился и быстро заговорил вполголоса, хотя взгляд его оставался весёлым. — Я слышал, они с гидами дружат, скремлины. Они им, гидам, выходит, как глаза. Позволяют много чего видеть.

— Чего?!

— Того. Опасность, вот. Мерзость всякую и жуть тумана, которую просто так, обычными глазами не увидеть. Так я слышал.

— А про укус? — не отставал альбинос. — Все говорят, что страшнее ничего нет.

— Да не знаю я толком, — отмахнулся Кальян. — Слышал только, что просто так скремлины никогда не кусают. В смысле, пока он обычный. Зверушка и зверушка. А вот когда переменится…

В зале дали музыку. Как и положено, праздник открывал вальс «Синие волны», играл оркестр местной артели, входящей в общую гильдию гребцов. Порой, бывало, дядя Сливень, оставив работу на сподручных, сам присоединялся к музыкантам и дудел в рожок. Но сегодня такого не произойдёт — уж больно много народу стало собираться, и работы будет по горло. А Вероника всё не шла.