Терри Пратчетт - Последний герой. Сказание о Плоском мире

Последний герой.

Сказание о Плоском мире

Прежде всего, поговорим о месте, где произошла наша история. А случилось все на планете, покоящейся на спинах у четырех слонов, которые стоят на панцире гигантской черепахи. Таково уж преимущество Вселенной. Она достаточно велика, чтобы вместить в себя практически все, что угодно, чем она с успехом и пользуется.

«Но могут ли существовать черепаха в десять тысяч миль длиной и слоны высотой более чем в две тысячи миль?» — удивляются люди. Это их удивление еще раз доказывает, что человеческий мозг плохо приспособлен для мыслительных процессов — скорее всего, изначально он был предназначен для охлаждения проходящей через него крови. Первым делом человеческий мозг изумляют размеры.

Тогда как в размерах нет ничего удивительного. Куда больше поражают сами черепахи, да и слоны — крайне замечательные звери. А тот факт, что где-то во вселенной живет очень большая черепаха, куда менее примечателен, чем факт существования самой обычной черепашки.

Что же касается причин нашей истории — их было великое множество. Немалую роль сыграло естественное человеческое желание делать то, что запрещено, — просто потому, что это запрещено. А также желание раздвинуть свои горизонты и поубивать всех, кто живет за ними. Таинственные свитки — о них тоже следует упомянуть. И чуть-чуть виной всему была эротика (как считали некоторые). Но самую большую роль сыграло знание, что однажды (быть может, очень скоро) всему придет конец.

«Ну что ж, жизнь продолжается» — так обычно говорят, когда кто-нибудь умирает. Однако покойный имеет несколько иную точку зрения. Не жизнь продолжается, а вселенная. Ты был так близок к цели, и вдруг — раз, и ты всего лишился — из-за болезни, трагического происшествия или, допустим, тебя стукнуло нечто с непроизносимым названием. Почему так происходит — сие есть одна из величайших тайн бытия, столкнувшись с которой, люди либо начинают молиться… либо ругаются очень неприличными словами.

Теперь настало время поговорить о начале. Началась наша история давным-давно, десятки тысяч лет назад, бурной, грозовой ночью. Какой-то яркий огонек спускался по склону горы, высившейся в центре мира. Двигался этот огонек странными рывками, то появляясь, то пропадая, как будто невидимый человек, его несущий, то и дело оскальзывался, прыгая с камня на камень.

Затем огонек и вовсе рассыпался на искры, приземлившись вместе с лавиной на дне глубокого ущелья. Из снега осталась торчать лишь рука, сжимающая едва тлеющий, дымящийся факел, однако ветер, насланный гневом богов и движимый неким собственным чувством юмора, раздул угли, вдохнул в них жизнь…

И с тех пор пламени этому суждено было гореть вечно.

Ну а начало конца нашей истории было положено высоко-высоко в небесах. Нарезая большие круги, птица постепенно спускалась к такому древнему и такому современному городу по имени Анк-Морпорк, в котором, как утверждалось, можно было купить и продать решительно все — «ну а если у нас этого нет, мы вам это украдем».

А если не украдем, то по крайней мере выдумаем…

Птица, выискивающая острым взором нужное здание, была специально обученным альбатросом бесцельным — не самое необычное существо на Плоском мире[1]. Всю свою жизнь альбатрос бесцельный проводил, лениво фланируя и небесах от Края к Пупу и обратно — ну и скажите, пожалуйста, где тут цель?

Однако этот альбатрос был ручным — более или менее. Его безумно поблескивающий глаз-бусинка безошибочно вычислил, где можно разжиться анчоусами (как альбатрос бесцельный определяет это, остается полной загадкой). Кроме того, наконец-то с его, альбатроса, лапы снимут этот неудобный цилиндр. Игра стоит свеч, принял решение альбатрос, из чего можно сделать следующий вывод: альбатросы бесцельные на самом деле ведут себя не так уж бесцельно, но все равно довольно-таки тупо.

Не то что люди…

Считается, что в свое время огонь был великой мечтой всего человечества. Однако с тем же успехом можно утверждать, что предок человека дни и ночи мечтал о том, как бы свалиться со своей ветки. Или вот вам, к примеру, еще одна великая человеческая мечта: о том, чтобы за ним, человеком, гонялись бы огромные зубастые башмаки. А никто и не говорил, что мечта должна быть разумной.

Последние три часа выдались очень насыщенными. Лорд Витинари, патриций Анк-Морпорка, стоял в Главном зале Незримого Университета, пребывая под изрядным впечатлением от увиденного. Что ни говори, а волшебники, осознав важность проблемы, после чего плотно пообедав и подробно обсудив съеденный пудинг, могли работать очень быстро.

Хотя их метод решения проблем оставлял желать лучшего. Патриций назвал бы это языковым штурмом. Допустим, имеется вопрос: «Какое заклинание лучше использовать, чтобы превратить сборник стихов в лягушку?» Как поступит обычный человек? Первым делом заглянет в какой-нибудь справочник типа «Амфибные Заклинания и Их Влияние на Литературную Среду». Именно так поступит обычный человек, но не волшебник. Все-таки это отчасти жульничество. Волшебники ни в какие книжки не лазают, они сразу начинают спорить, прикатывают классную доску и, вырывая друг у друга кусочек мела, принимаются что-то корябать на ней. Причем один стирает то, что пишет второй, даже не дожидаясь, когда тот, второй, закончит. Однако, следует признать, этот подход работает.

В центре зала высился какой-то прибор, который искушенный и науках и искусствах патриций охарактеризовал бы следующим образом: огромное увеличительное стекло, обрамленное странного вида штуковинами.

— С формальной точки зрения, милорд, с помощью омнископа можно увидеть буквально все, — сообщил аркканцлер Чудакулли, который, с той же формальной точки зрения, считался главой всех известных волшебников[2].

— Правда? Поразительно.

— Буквально все и буквально в любое время, — продолжал Чудакулли, судя по всему, ничуточки не впечатлённый возможностями омнископа.

— Крайне полезный прибор.

— Все так говорят, — сказал Чудакулли, с мрачным видом пиная пол ногой. — Беда лишь в том, что эта треклятая штуковина видит абсолютно все, поэтому ничего определенного с её помощью не увидишь. По крайней мере, заслуживающего внимания. Просто диву даешься, сколько всяких мест существует во вселенной и сколько всяких времен.

— Например, двадцать минут второго, — кивнул патриций.

— И это среди прочих. Не желаете взглянуть сами, милорд?

Лорд Витинари осторожно подошел к прибору и некоторое время смотрел в большое круглое стекло. Потом нахмурился.

— Я вижу только то, что находится по другую сторону стекла, — пожал плечами он.

— А все потому, сэр, что прибор настроен на здесь и сейчас, — подсказал молодой волшебник, возившийся с омнископом.

— О, понятно, — произнес патриций. — Но, честно говоря, подобные приборы есть и в нашем дворце. Мы называем их окнами.

— А если я сделаю вот так, — ответил молодой волшебник, что-то подкручивая в оправе, — вы увидите то, что находится по эту сторону омнископа.

Лорд Витинари узрел собственное лицо.

— А это мы называем зеркалами, — сказал он терпеливо, словно бы объяснял что-то ребенку.

— Э-э, вряд ли, милорд, — откликнулся молодой волшебник. — Но чтобы понять, требуется некоторое время. Попробуйте, к примеру, поднять руку…

Лорд Витинари наградил его суровым взглядом, но руку тем не менее поднял.

— Ага, любопытно. И как тебя зовут, молодой человек?

— Думминг Тупс, сэр. Недавно возглавил факультет нецелесообразной магии. Понимаете ли, милорд, сделать омнископ было совсем нетрудно, в конце концов, он является лишь усовершенствованной моделью хрустального шара. Основная хитрость — это заставить его увидеть то, что нужно нам. Ну, вы как будто настраиваете музыкальный инструмент, и…

— Прошу прощения, какой-какой магии? — перебил его патриций.

— Нецелесообразной, милорд, — без запинки ответил Думминг, очевидно надеясь, что чистосердечное признание поможет избежать проблем. — Так или иначе, думаю, мы сумеем настроить его на нужную область. Но потребление мощности весьма значительно, поэтому придется пожертвовать еще одним хомяком.

Волшебники начали подтягиваться к омнископу.

— А в будущее тоже можно заглянуть? — спросил лорд Витинари.

— Теоретически да, милорд, — кивнул Думминг. — Но это будет несколько… неразумно. Предварительные исследования свидетельствуют о том, что сам факт наблюдения способен искажать форму волны в фазовом пространстве.

Ни один мускул не дрогнул на лице патриция.