Терри Пратчетт - Последний герой. Сказание о Плоском мире Страница 2

— Прошу прощения, — сказал он, — боюсь, мои сведения о преподавательском составе несколько устарели. Это ты принимаешь пилюли из сушеных лягушек?

— Нет, милорд. Это казначей, — ответил Думминг. — Он вынужден их принимать, потому что, гм, несколько свихнулся.

— А, — откликнулся Витинари, и тут на его лице все-таки появилось выражение. Выражение человека, который изо всех сил пытается держать свое мнение при себе.

— Милорд, господин Тупс имеет в виду, — сказал аркканцлер, — что, гм, в некотором роде могут существовать миллиарды и миллиарды вариантов. Все они являются… возможными формами нашего будущего. Но скорее всего, нашим будущим станет то, которое вы увидите. И возможно, оно вам совсем не понравится. Тут, очевидно, действует знаменитый принцип неуверенности.

— Принцип неуверенности? И в чем же он заключается?

— Гм, я не совсем уверен… Господин Тупс лучше разбирается во всех этих штуках.

Мимо неторопливым шагом прошествовал орангутан с немыслимо огромной пачкой книг под мышкой. Лорд Витинари посмотрел на шланги, которые тянулись от омнископа сквозь открытую дверь через лужайку… к зданию факультета высокоэнергетической магии?

Патриций еще помнил прежние времена, когда волшебники были костлявыми, нервными, полными коварства стариками. Кто-кто, а прежние волшебники мигом расправились бы с этим самым принципом неуверенности. «Если ты о чем-то не уверен, — говорили они, — значит, ты что-то делаешь неправильно. Неуверенность Смерти подобна».

Омнископ замерцал, и в линзе появилось изображение заснеженного поля с черными горами на горизонте. Волшебник, который назвался Думмингом Тупсом, явно гордился собой.

— Кажется, вы говорили, что с помощью этой штуковины без труда можно его найти? — обратился Витинари к аркканцлеру.

Думминг Тупс поднял голову.

— У нас есть какая-нибудь принадлежавшая ему вещь? Что-нибудь личное? — спросил он. — Мы могли бы поместить этот предмет и морфический резонатор, подключить к омнископу — и хлоп! Он у нас как на ладони.

— А что случилось с магическими кругами и всякими там оплывшими свечами? — осведомился лорд Витинари.

— О, так гораздо быстрее, милорд. Круги и свечи — это если никуда не торопишься, — ответил Думминг.

— К сожалению, Коэн-Варвар не славится забывчивостью, — пожал плечами патриций. — И после него, как правило, остаются только трупы. Нам известно только, что он направляется к Кори Челести.

— К горе, которая высится прямо на Пупе? Но зачем ему туда?

— Я надеялся, вы-то и расскажете мне об этом, господин Тупс. Именно поэтому я здесь.

Мимо снова проковылял библиотекарь с пачкой книг. Как правило, на всякую неожиданную ситуацию волшебники реагировали одинаково: первым делом они бросались рыться в библиотеках, проверяя, не случалось ли нечто подобное раньше. И лорд Витинари не осуждал их, наоборот, считал это поведение весьма полезной для выживания привычкой. Ведь когда миру грозит опасность, ты сидишь себе спокойненько среди книжек и за очень толстыми стенами.

Он снова посмотрел на клочок бумаги в руке. Ну почему все люди так глупы? Одна фраза привлекла его внимание: «Последний герой должен вернуть то, что было украдено первым». Разумеется, все до единого знали, что было украдено первым героем.

Боги частенько играют судьбами людей. Игры эти не отличаются особой сложностью, так как богам не хватает терпения.

Мошенничество является частью правил, по которым играют боги. Для богов все средства хороши. Потеря всех верующих означает для бога конец. Но верующий, которому удалось уцелеть в божественной игре, обретает почет и дополнительную веру. У кого большинство верующих, тот и победил. А значит, выжил.

К верующим могут относиться и сами боги. Боги верят в веру.

В обители богов на Кори Челести, иначе называемой Дунманифестин, игры не прекращались ни на минуту. Снаружи Дунманифестин походил на перенаселенный город[3]. Не все боги обитали здесь, потому что кое-кто был привязан к определенной стране, а в случае совсем мелких богов — к определенному дереву. Но Дунманифестин был Местом Прописки. Именно здесь ты вывешивал свой метафизический эквивалент блестящей бронзовой таблички. Обитель богов отчасти походила на скромные по виду здания в фешенебельных районах города, в каждом из которых обитает полторы сотни адвокатов и бухгалтеров, размещенных в целях экономии места на полках или стеллажах.

Ну а почти домашний внешний облик Дунманифестина объяснялся совсем просто: не только боги влияют на людей, но и люди — на богов.

Кстати, большинство богов были весьма похожи на людей — в общем и целом, у людей не такое уж богатое воображение. Даже у Бога-Крокодила Оффлера только голова была крокодильей. Попроси человека нарисовать бога в обличье животного и получишь человекоподобное существо в уродливой маске. У людей куда лучше выходит придумывать всяких демонов, именно поэтому демонических тварей такое изобилие.

Сидящие над колесом мира боги продолжали свои игры. Но пешка, которая пересекла всю доску, может претерпеть весьма необычную метаморфозу, и об этом боги порой забывали.

На то, чтобы слух распространился по городу, понадобилось некоторое время, но очень скоро главы Гильдий по двое или по трое уже спешили к Незримому Университету. Потом новость достигла ушей послов. Гигантские семафорные башни, возведенные вокруг города и отвечающие за бесперебойное оповещение Диска касательно рыночных цен, передали сигнал очистить линию для сверхсрочного сообщения. Затем во все канцелярии и замки на континенте понеслась страшная весть.

Сообщение, естественно, передавалось в зашифрованном виде. Если у вас имеется информация о конце света, вряд ли вы захотите, чтобы об этом узнали все и вся.

Лорд Витинари обвел тяжелым взглядом собравшихся за столом. Слишком много событий произошло за последние несколько часов.

— Итак, дамы и господа, позвольте резюмировать, — сказал он, когда взволнованные голоса наконец стихли. — По сообщению властей Гункунга, столицы Агатовой империи, император Чингиз Коэн, ранее известный миру как Коэн-Варвар, выступил к обиталищу богов с устройством значительной разрушительной силы и намерением, цитирую, «вернуть украденное взад». Короче говоря, нас просят воспрепятствовать ему.

— Но почему именно нас? — осведомился господин Боггис, глава Гильдии Воров. — Он ведь не наш император!

— Как я понимаю, правительство Агатовой империи считает, что нам подвластно все, — ответил лорд Витинари. — По их мнению, у нас есть запал, накал и закал, а также от нас можно ждать чего угодно и когда угодно.

— Чего угодно — это чего?

— В данном случае — спасения мира, — пожал плечами лорд Витинари.

— Мы что, должны спасать его для всех? — уточнил господин Боггис. — И для всяких чужеземцев тоже?

— Боюсь, что да, — кивнул лорд Витинари. — Нельзя спасти только те его части, которые нам особенно нравятся. Но следует помнить одно, господа и дамы: спасая мир, мы прежде всего спасаем то, что у нас под ногами. Займемся же делом. Аркканцлер, магия может нам помочь?

— Нет, — тут же откликнулся аркканцлер. — Волшебники за сотню миль обходят Кори Челести.

— Почему?

— По той же самой причине, почему не стоит лезть на обычной лодке в центр бури. В этих горах слишком много магии. Все волшебное сразу сгорает от неимоверной перегрузки. Ковер-самолет, к примеру, просто распустится в полете.

— Или превратится в брокколи, — добавил декан. — Или в небольшой томик стихов.

— То есть вовремя нам туда никак не поспеть?

— Ну… да. Не поспеть. Именно так. Они ведь уже у самого подножия Кори Челести.

— Кроме того, они — герои, — заметил господин Лучше, глава Гильдии Историков.

— И что это значит? — вздохнув, спросил патриций.

— Они умеют добиваться своего.

— Но они, насколько я знаю, глубокие старцы.

— Вернее, очень старые герои, — поправил его историк. — А это значит, что они обладают огромным опытом в умении добиваться своего.

Лорд Витинари снова вздохнул. Ему не нравилось жить в мире героев. Строишь-строишь цивилизацию, а потом появляется какой-нибудь герой и…

— Но что такого геройского совершил этот Коэн-Варвар? — спросил он. — Я просто хочу понять.

— Ну… нам известны… самые разные его деяния…

— Какие же?

— Он сражался с чудовищами, свергал тиранов, похищал редчайшие драгоценности, спасал девиц, — расплывчато объяснил господин Лучше. — Словом, много всякого геройского совершил…

— Но кто именно определяет чудовищность чудовищ и тиранство тиранов? — спросил лорд Витинари голосом, вдруг обретшим остроту скальпеля, который не столь смертоубийствен, как меч, зато впивается в самые интимные места.