Сергей Шведов - Оракул

Сергей ШВЕДОВ

ОРАКУЛ

Частный детектив Ярослав Кузнецов, известный под оперативным псевдонимом Ярила, с тяжким, исходящим из самого нутра вздохом оглядел обшарпанные стены офиса и перевел глаза на монитор. Увы, компьютер ничем его не порадовал, ибо хранящаяся там информация не представляла особого интереса. Дела сыскной конторы шли не то что плохо, а просто из рук вон. Клиенты упрямо игнорировали даровитого сыщика, доверяя разрешение своих проблем то правоохранительным органам, то вообще черт знает кому. Возникшая критическая ситуация грозила полным и окончательным разорением, закрытием агентства и безработицей владельцу и единственному сотруднику. Вступая на стезю частного сыска, после того как его вышибли с третьего курса юридического института, Ярослав никак не предполагал, что его авантюра закончится столь плачевно. Создавалось впечатление, что и воры у нас перевелись, и мужья перестали изменять своим женам. Пресса, как электронная, так и печатная, утверждала обратное, пугая и без того встревоженного обывателя валом преступности, захлестнувшим страну, но Кузнецов не верил уже никому, в том числе и журналистам. Эти всегда готовы раздуть из мухи слона, тем более что последнего можно продать дороже.

Шум у входной двери заставил детектива потянуться к курительной трубке, но, увы, ему и в этот раз не повезло. В помещение вошел не клиент с туго набитым бумажником, а всего лишь Аполлон Кравчинский, незадачливый литератор и старый, еще со школьных времен друг Ярослава. Подозревать Аполлошу в материальном достатке — непроходимая глупость, ибо непризнанный гений перебивался случайными заработками да пособием, нерегулярно получаемым от прижимистых родителей, похоже, уже махнувших рукой на свое непутевое чадо. Во всяком случае, они заметно сократили субсидирование в расчете, что сия радикальная мера заставит неразумного поэта взяться за ум. Кравчинский горел желанием оправдать надежды родителей и удовлетворить собственные неуемные амбиции, но пока ему везло еще меньше, чем сыщику. И стихи его не печатали, и написанный в горячке роман не вызвал интереса у издателей. По мнению Кузнецова, лучшей участи эта постмодернистская чушь и не заслуживала. И вообще: хочешь заработать, пиши детективы. Кравчинский после недолгого размышления правоту старого друга признал, но, к сожалению, пока что никак не мог подобрать подходящего сюжета и возлагал все надежды на Ярослава, которого претензии литератора, да еще в столь критический момент, раздражали не на шутку.

— Нет у меня для тебя сюжета, — огрызнулся в сторону гостя расстроенный хозяин. — Можешь ты это понять?

— Ну а воспоминания о славном боевом прошлом? — вопросительно посмотрев на приятеля, поинтересовался Кравчинский, присаживаясь к столу.

Славное боевое прошлое у Ярилы имелось, но вот вспоминать он о нем не любил, хотя и не считал проведенное в горах время потерянным. Все-таки кое-какого жизненного опыта он там поднабрался. Но делиться этим опытом с Аполлошей, благоразумно откосившим от армии по причине то ли плоскостопия, толи воспаления хитрости, он не собирался. Приятеля Ярослав не осуждал, ибо полагал, что наша доблестная армия ничего не потеряла в лице Кравчинского, и чем меньше в ней будет таких, с позволения сказать, пацифистов, тем крепче станут ее ряды. Аполлоша успел окончить институт, правда, почему-то строительный, и считал, что время его триумфа уже не за горами.

Появление заполошного Ходулина, Коляна или Коляша по дворовой кличке, прервало вспыхнувшую в офисе дискуссию о смысле бытия. Колян был профессиональным шалопаем, не склонным к философскому осмыслению действительности и занятым по большей части поисками земных радостей вроде банки пива в жаркий день или раскованной девахи в ночную пору. На потуги своих приятелей добиться успеха на избранных поприщах он смотрел иронически, уверяя, что ничего путного из этого все равно не выйдет, а нагрянувшая старость беспощадно отомстит честолюбцам за бесцельно растраченные молодые годы. Впрочем, вся собравшаяся в офисе троица не перешагнула еще рубеж семидесятипятилетия на троих и о старости могла рассуждать только гипотетически.

— Выручай, Ярила! — выдохнул в изнеможении Ходулин и зашарил глазами по столу в поисках спиртного.

Однако Кузнецов ни водки, ни пива в офисе не держал из принципа, ну и за тем, чтобы не приваживать к рабочему месту склонных к неуемному потреблению горячительных напитков приятелей, которые запросто могли превратить солидное детективное агентство в забегаловку.

— Бог подаст, — усмехнулся Кузнецов, глядя на страдающего с похмелья гостя без всякого сочувствия.

— Я не про водку. — Ходулин тяжело рухнул на стул. — Нуждаюсь в помощи профессионала.

— Обокрали, что ли? — удивился Кравчинский, мучительно соображая, что же такого ценного могли взять воры у не склонного к пошлому накопительству Коляна.

— Обокрали, — со вздохом подтвердил Ходулин, — только не меня, а родную тетю, которой я обязан буквально всем.

— Подожди, — нахмурился Кузнецов. — Это какая же тетя?

— Деревенская, естественно. Можешь себе представить: за неделю у нее увели целых два самогонных аппарата. Старушка в слезах, я в панике. В смысле— исхожу сочувствием. Не откажи, детектив, в помощи. Найди и покарай супостата и аспида.

Кузнецов разочарованно откинулся на спинку стула. Возникшая было надежда поучаствовать в расследовании серьезного дела растаяла в дымке раскуренной снобом Аполлошей толстенной сигары. Сам Ярослав не курил, а трубку на столе держал как атрибут профессии, справедливо полагая, что детектив без курительной трубки, как поэт без музы, обойтись не сможет.

— Зря ты так легкомысленно к этому относишься, — укорил детектива Ходулин. — Для моей бедной тетки самогонный аппарат — это как «мерседес» для банкира. Да что там «мерс» — сейф с деньгами. В деревне без самогона нельзя — ходовая валюта.

— Не лишено, — задумчиво произнес Кравчинский. — Самогоноварение — безусловное зло. Однако, принимая во внимание тяжелое материальное положение владелицы подпольного заводика, суд наверняка проявит к ней снисхождение.

— Ты соображай, что городишь, рифмоплет недоделанный, — обиделся Колян. — Какой еще суд? Тетка моя — честнейший человек. И бескорыстнейший. Когда я из армии вернулся в одном камуфляже, она мне пятнадцать тысяч прислала. Для жлобов деньги, конечно, небольшие, но для меня они стали даром небес. Не могу же я свою благодетельницу бросить в трудный час.

— Неблагодарность —тяжкий грех, — охотно подтвердил Аполлон и с любопытством воззрился на Кузнецова.

Детектив Коляновой тетке безусловно сочувствовал. Один самогонный аппарат, это еще куда ни шло, но украсть два за неделю — явный перебор. Другое дело, что столь мелкое происшествие его как профессионала не вдохновляло. К тому же велики были шансы оконфузиться. Житель он городской, далекий от забот бывших колхозников, а деревня, что там ни говори, место весьма и весьма специфическое, со своими взаимоотношениями, во многом непонятными пришлым людям.

— Ну не найдешь и не найдешь, — утешил приятеля Колян. — В конце концов, тетка новый закажет местным умельцам. Тут ведь важно другое — частный детектив из губернской столицы приехал! Шутка сказать, такая «крыша» у старушки. Голову даю на отсечение, нам эти аппараты искать не придется, их подкинут на крыльцо просто от испуга. А главное — племянник проявил заботу, бросился по первому же зову тетке на помощь. Привез лучшего специалиста.

— Так уж и лучшего? — смутился Кузнецов.

— А кто там разбираться будет — лучший ты или худший, — махнул рукой Колян. — Реклама — двигатель торговли. Лиха беда начало. Найдешь самогонный аппарат в деревне, глядишь, и в городе к тебе клиент повалит. Тоже, брат, добрые дела в небесной канцелярии без поощрения не остаются.

— Ты только небесную канцелярию сюда не приплетай, — осадил Ярослав расходившегося Коляна. — Не тот повод.

— Парного молока попьем, — продолжал соблазнять Ходулин. — У тетки корова есть и коза. Это же природа! Речка в двух шагах. Хлопнул молочка, вышел на бережок, а там белые лебедушки плывут по голубой глади в чем мама родила.

— Я про лебедей не понял, — честно признался Аполлон Кравчинский. — Они ощипанные, что ли?

— Это метафора, — пояснил Ярослав поэту. — Он телок имел в виду.

— Да что телки, — вошел в раж Колян, — коровища! Вымя — во! По ведру молока дают.

— У кого вымя? — ахнул окончательно сбитый с толку литератор. — Ты построже с метафорами, Коленька, пока у меня мозги окончательно не скисли. Мы о ком речь ведем — о лебедушках или о телках?

— А тебе какая разница? — огрызнулся Ходулин. — Говорю же — лепота!

За лепотой решили ехать на стареньком рыдване Аполлона Кравчинского, подаренного ему предками по случаю окончания института. Рыдван официально именовался «Ладой», но, если и слыл когда-то объектом вожделения отечественных автолюбителей, то очень и очень давно. По прикидкам Кузнецова, автомобиль, прежде чем попасть Аполлоше под задницу, лет этак двадцать бороздил наши непроходимые дороги и сильно за это время потерял как во внешнем виде, так и во внутреннем содержании. Обнадеживало путешественников только то, что путь, который развалюхе предстояло проделать, не превышал ста километров. Сущие пустяки для нашей необъятной родины.