Саша Суздать - Замкнутые на себя Страница 16

Вдруг вверху что-то захлопало, и она непроизвольно прикрыла голову руками. Перед ней опустился глей, складывая покрытые пушком крылья.

— Флорик, — радостно воскликнула Элайни, бросаясь к глею. Тот лизнул её лицо, и она засмеялась и заплакала, одновременно.

— Флорик, милый мой, — хлюпала она, обнимая его за шею. Рядом опустились Флорелла и Бартик.

— Вы Сергея не видели? — с надеждой спросила Элайни. Флорик покачал головой, а Флорелла и Бартик только переглянулись. Чтобы успокоить Элайни, Флорик согласился покружить в воздухе, там, где они приземлились, но никакой надежды не питал — он видел, как Сергея затянуло в боковой канал. Они поднялись и кружили, пока солнце не скрылось за горами, а внизу наступила настоящая темень.

Флорик предложил лететь к озеру, и они, поднявшись выше, взяли направление и стали планировать, пока не достигли берега. Упав на траву, глеи собрались компактной кучкой и заснули. Зажатая и согретая со всех сторон, Элайни чувствовала себя ребёнком, и, свернувшись калачиком, погрузилась в радужный, младенческий сон.

Занималось утро и местное солнце грело землю, освобождая её от сна, испаряя росу и покрывая утренней дымкой весь сад, который всем своим разнообразием листьев, почек и ростков тянулся к его лучам, превращая их в удобоваримый концентрат.

Цилиндр лаборатории был повреждён — прямо посередине в его чёрной зеркальной поверхности тёмным провалом зияла неправильная дыра, показывая на свет искорёженные внутренности. «Что и следовало доказать», — подумал Хамми, констатируя повреждение и понимая, что станции репликации на Деканате больше нет. Он забрался внутрь, выискивая следы, чтобы узнать направление, в котором отправилась станция репликации, а большее любопытство вызывало в нем то, куда отправились люди и сам профессор. Так как, немного зная Бартазара Блута, Хамми понимал, что адреса могут быть разные.

— Друг, не знаешь, где здесь можно достать удобрений? — раздался сзади голос. Хамми оглянулся и увидел Опунция Вульгаруса, копающегося в столах.

— Я так понимаю, профессор нас, тю-тю, покинул, — констатировал кактус, — приходиться самому заботиться о хлебе насущном.

Хамми быстренько синтезировал смесь из сернокислого кальция, сернокислого магния и азотнокислого калия, добавил в равных долях сернокислого железа с суперфосфатом. Все упаковал в плёнку и протянул Опунцию:

— Держи, для иголок полезно.

Опунций принял подарок, как должное, и доверительно спросил:

— За профессора теперь ты?

— Нет, Пушкин, — ответил Хамми, познакомив Опунция Вульгаруса с классиком и оставив кактус в тяжёлых раздумьях. А сам ушёл осматривать лабораторию, в которой наткнулся на прибор с экраном. Заглянув в него, он снова увидел планету Контрольная в том месте, куда погрузили Таинственный остров. На всякий случай, застыв на месте, он долго крутил визир прибора, высматривая на планете следы пребывания Сергея, Элайни и Бартазара Блута, но должен был признаться самому себе, что их там не было.

Кто-то мягко касался её губами. Элайни потянулась к ним, тихо прошептав: «Серёжа», — и обняла его за голову. Она теребила его волосы и целовала в ответ, но тут наткнулась руками на что-то твёрдое и, быстро ощупав, убедилась, что это рога. «Откуда у Серёжи рога? — подумала она со смехом: — Я ему их не ставила», — и тут проснулась окончательно, обнимая телёнка и целуя его в губы.

От неожиданности она зашлась смехом и Серёже, где бы он ни был, снова икнулось, а она долго не могла прийти в себя. Но стоило ей посмотреть на телёнка, как непроизвольный смех сотрясал её груди, и она снова падала на траву. Проснувшиеся глеи смотрели на сумасшедшую и молчали, а их серьёзность ещё больше заводила Элайни и она бы смеялась и дальше, если бы на лужайке не появилась новое лицо.

Это была немолодая, горбатенькая женщина, которая тащила кусок ствола с пустой, прогнившей серединкой и деревянное ведро. Она присела на ствол возле коровы, которая паслась недалеко от телка и принялась её доить. Корова косила глаз на глеев и стегала по своим бокам хвостом.

— Милочка, ты своих птичек не отгонишь, пока я подою, — спросила женщина. Элайни шепнула Флорику: «Идите, поохотьтесь», — и глеи, скрывшись в лесу, вскоре зашелестели крыльями и улетели. Женщина доила корову, а телёнок пытался бодаться с Элайни, так как лизаться она не желала.

— Молочка хочешь? — спросила женщина. Элайни кивнула головой. Женщина поставила ведро и Элайни, наклонив, напилась тёплого и сладкого молока.

— Я помогу, — сказала Элайни, берясь за ведро, но женщина её остановила: — Тебе нельзя.

— Почему же? — не поняла Элайни.

— Ты беременная, — кинула женщина, легко поднимая ведро.

— Откуда вы знаете? — спросила Элайни, удивляясь. Никаких признаков она не чувствовала. Женщина не отвечала. Немного прошагав, она сообщила:

— Меня зовут Алида.

— А меня, Элайни, — шагая рядом с ней, сказала Элайни.

Они пришли к небольшому деревянному домику, сложенному неровно и без замков. Углы были из трёх брёвен, закопанных вертикально, одно внутри, а два снаружи. В вертикальные щели между брёвнами ложились другие, опалённые огнём и друг на друга, а сверху стены прикрывала односкатная крыша из тех же брёвен, которая переходила на навес для скота, обложенный стогами сена. Алида поставила возле дома ведро, а Элайни повела к большому бревну, служащему вместо лавки.

— Покажи ноги, — сказала она, и принялась разматывать тряпку. Потом ушла и принесла вонючую мазь.

— Не нужно, — воспротивилась Элайни.

— Я тебя не спрашиваю, — ответила Алида, обмазывая ступни ног и обвязывая их большими лопухами.

— Сиди пока тут, — наказала она и отправилась к низкому, по грудь, сооружению из брёвен, в которое нырнула, и оттуда повалил дым.

Возвратившиеся глеи с полусонными мордами смотрели на дым, на Элайни и суетящуюся по двору горбунью. «Видать, пообедали», — подумала Элайни.

— Ах, бедные, — спохватилась Алида, — я о вас забыла, — и, надёргав за домом сена, принесла охапку и сунула клок Флорику в пасть. Тот вежливо открыл рот и принялся жевать, показывая свои огромные клыки, но как только она отвлеклась, сразу выплюнул траву в сторону.

— Ты уже скушал, — удивилась Алида и сунула ему в пасть новую порцию сена, — кушай, кушай, видишь, как исхудал.

Флорик снова принялся вежливо жевать, а Флорелла, удивляясь ему, подошла поближе и тоже понюхала сено.

— Они не едят сено, — сообщила Элайни.

— Как же не едят, как едят, — удивилась Алида, присматриваясь к Флорику. Тот выкинул жуйку из пасти и сказал: — Спасибо.

— Вежливый какой, — растрогалась Алида, — и говорящий. А молочка хочешь?

Флорик кивнул головой. Алида припёрла ведро и поставила перед ним: — Кушай.

Флорик полакал, оставил другим. Алида взяла его поперёк и легко понесла к бревну. У Элайни полезли глаза на лоб, а Алида сидела на бревне, держала на коленях перевёрнутого Флорика и чесала ему брюхо. Флорик не возражал.

— Он же тяжёлый, — рискнула сказать Элайни, на что горбунья ответила: — Да какой же он тяжёлый, у меня бык был, так тот, и правда, потяжелей.

— Иди уже, — сказала она любимцу, и Флорик соскочив с её колен, ушёл и улёгся перед домом, подставив морду под дневное солнышко. Алида размотала лопухи, вытерла ими ноги Элайни и, подхватив её на руки, сказала: — Пойдём, лечить тебя буду.

Сооружение из брёвен оказалось банькой. Алида бросила в корыто с водой пару камней из горящего костра, и всё низкое помещение наполнилось дымом и паром. Алида подняла Элайни на руки и бросила её в корыто с горячей водой. «Она меня непременно сварит и съест», — улыбаясь, подумала Элайни, погружаясь в тёплую воду. Недолго пополоскав, Алида положила её на своё колено и принялась сечь веником по спине и ногам. Элайни пискнула пару раз для приличия, потом её опять погрузили в воду, а в конце завернули в какую-то рогожку и перенесли в дом, где водрузили на единственную кровать и прикрыли другой рогожкой.

— Бу-бу-бу, — сказала Элайни, погружаясь в сладкую дрёму.

— Чего тебе? — не поняла Алида, отгибая рогожку и открывая ей рот.

— Спасибо, — повторила Элайни, засыпая и понимая, что днём спят только лежебоки и глеи.

Окрепшая и со свежей головой, Элайни проснулась под вечер. Порезы на ногах затянулись, в теле чувствовалась необыкновенная лёгкость, так что хотелось бежать, лететь, прыгать. Она потёрла ладони и почувствовала слабое покалывание, точно руки у неё онемели. «Здесь есть станция репликации, и это хорошо», — подумала Элайни. Не сдержавшись, она разрядилась клубком пламени.

— Что ты, милая, — закудахтала Алида, — так ты мне дом сожжёшь.

— Простите Алида, не сдержалась, — призналась Элайни. — Вы не скажете, где здесь ближайший город.