Чингиз Цыбиков - Бабайка Страница 17

Смеющиеся глаза Джоанны, время от времени обращавшиеся в мою сторону, делали мою участь ещё горше. Солнце, издевательски медленно катившееся по небосклону, специально замедляло ход, отдаляя вечер. И зеленые суслики, столбиками выглядывавшие из зелёной травы, глядя на меня, откровенно развлекались.

В общем, когда констебль Хёрст объявил привал на ночлег, мой моральный дух был низок как никогда.

А ведь сотни сотен колен моих степных предков были неразлучны с лошадьми. Как же наследственность, с наследственностью-то как? Это что, уже ничего не значит?!

X

Я проснулся как от толчка. Некоторое, очень недолгое, время я лежал, глядя на звёзды, и думал над тем, что же такое могло меня разбудить. И тут я почувствовал, как кто-то тихонечко проникает ко мне под одеяло, и вот уже чья-то рука легла на мою грудь.

Джоанна.

Мягкая и теплая. С хорошо очерченными губами и молодой, упругой грудью. С глазами веселыми и глубокими. С движениями точными и ладными. С отцом по имени Гордон Бэнкс.

Человек-скала.

Сразу же вспомнилось: «А так же он сам, сраженный меткой пулей вышеупомянутого Чарли Бешеного».

— Джоанна.

— Не говори ничего.

— Джоанна, эти вещи так не делаются.

— Но ты же научишь меня.

Очень естественно было сказано. Без тени кокетства.

И ещё.

Очень трудно говорить, когда тебя так целуют.

— Джоанна, девочка, поверь мне — не надо этого делать.

— Отчего?

Хёрст шевельнулся или мне показалось? При мысли, что представитель власти может застукать меня в таком положении, мне стало нехорошо.

— Иди на своё место, — твёрдо сказал я. — Я не желаю делать это с тобой.

Джоанна отпрянула, словно я её ударил. Отвернулась и молча уползла на свое место. Лицо моё горело от её поцелуев, и был я немного не в себе. У православных монахов вроде есть какая-то подходящая молитва.

Как там… Господи, укрепи.

И тут я услышал, как Джоанна плачет.

Никаких сил на это не хватит.

Никаких.

Господи, ночь-то какая чудная. Как ароматен зеленый воздух этого мира. Какие девушки здесь.

Всё.

Спать.

XI

Утро выдалось нерадостным. Не из-за погоды, нет. Мрачна была Джоанна, старательно избегавшая моих взглядов, сам вид мой был ей неприятен, и констебль Хёрст бросал на меня взгляды весьма неодобрительного свойства. Нездоровая, одним словом, была обстановочка.

В молчании свернули бивуак, в молчании тронулись в путь.

Угнетала некоторая типичность ситуации.

Есть во всех этих приключениях одна неизменная особенность. В каждом мире я делаю что-то такое, из-за чего окружающие мной недовольны. И при этом, как правило, я не понимаю, что я сделал, а когда понимаю, что я сделал, то не понимаю, почему мной недовольны.

Ладно Джоанна. Но констебль-то? Ему-то я что сделал?

За этими рассуждениями я вдруг обнаружил, что день сегодняшний не так уж и плох. То ли я приноровился к поступи моей лошади, то ли задница моя за ночь окрепла, но факт остаётся фактом — чувствовал я себя очень даже ничего. Это обстоятельство сразу же подняло моё настроение. Сегодня мы отыграемся за вчерашний пропущенный обед, думал я, предвкушая близкий привал.

И, наконец, этот самый привал наступил.

— Здесь, — сказал констебль. Не знаю, чем глянулось ему это место. За последний час мы проехали с пяток подобных. На мой взгляд.

Джоанна всё с той же сумрачной рожицей спешилась, сняла перемётные сумы и бросила их на землю. Спешились и мы. Некоторое время констебль наблюдал, как девушка нарезает снедь, орудуя ножом с таким мрачным ожесточением, что казалось, она отхватит себе пару пальцев непременно.

— Мастер Григорий, — обратился он ко мне. — Мне необходимо провести дополнительный допрос. Давайте отойдем в сторонку.

Ну что вот еще такое. Чего он мурыжит меня.

И мы отошли в сторонку.

— Констебль, — сказал я, — я вам всё сказал. Более добавить мне…

— Мастер Григорий, — перебил меня Хёрст. — Даже у дикарей существуют правила приличия.

— Что?

— Оскорблять людей, давших вам еду и кров, пусть даже всего на одну ночь — это в любой культуре поступок мерзкий. Есть места, где за это убивают!

Констебль говорил всё это тихим, яростным голосом, от которого мурашки бежали по коже.

— Я не понимаю, констебль…

— Гордон Бэнкс — мой брат по оружию, на поле близ Уэмбли мы стояли плечом к плечу! Оскорбление, нанесенное его дочери — это оскорбление, нанесенное мне. Теперь я буду верить в то, что ты не терял веры! И дай судьба мне такое счастье! Как только вы утратите статус подследственного, я вызову вас на поединок!

Уэмбли?!! Оскорбление?!

— Констебль, я никого не оскорблял! Тем более Бэнкса…

— Да неужели? Тогда почему вы отказали его дочери? Или ваша кровь настолько благородна, что делиться ею ниже вашего достоинства?

Чертовщина какая-то!

— Констебль…

— Послушайте меня, мастер Григорий, это Дальние Земли! Если Бэнксы сочли, что ваша кровь….

— Погодите Хёрст, — ошеломленно сказал я. — Вы хотите сказать, что правила хорошего тона требуют, чтобы я обрюхатил Джоанну?

Хёрст замолчал. Он смотрел на меня, хлопая глазами, и было видно, что констебль укладывает в своей голове что-то такое, что значительно выпирает за пределы его мировоззрения.

— Идите есть!

Господи, голос-то какой мрачный.

Видимо, я и впрямь сильно её обидел.

XII

— Может быть, я и не прав. В конце концов, вы иностранец. У вас могут быть другие обычаи, я понимаю. Поговорите с ней. Сделайте это.

Констебль Хёрст говорил короткими фразами, подбирая слова, и так чтобы Джоанна не услышала. Я посмотрел на девушку. Она ехала метрах в десяти впереди, и даже по спине её было видно: она сердита.

— Джоанна, — крикнул констебль, поддав шпорами, — присмотри за подследственным! Я проедусь вперёд, что-то на душе неспокойно.

Буц перешёл на легкую рысь, унося своего хозяина вперёд.

Мы двигались по степи. За последние сутки лесные островки окончательно исчезли, уступив место степному простору. Куда ни глянь — везде волнующееся море травы. Я невольно усмехнулся — похоже, констебль нашел довольно нелепый повод для того, чтобы оставить нас одних.

Джоанна придержала своего коня, дожидаясь меня.

— Мастер Григорий, — хмуро сказала она, — лучше бы нам ехать рядом. Раз у мастера Хёрста неспокойно на душе.

Упс… Это что же получается — среди равнины этой голой можно ждать неприятностей?

— А чего тут можно опасаться?

Джоанна посмотрела на меня таким взглядом, мол, уж не издеваюсь ли? и всё-таки сказала:

— Засады.

Представляете, степь, и тут из-за угла танк. Смешно. Джоанна заметила мою усмешку, и всё так же хмуро сказала:

— Издалека увидят и в траве лежат вместе с лошадьми. Лошади у них натасканные. Подъедешь поближе, и вдруг ка-ак… Очень даже лихо у них это получается. Но вообще их вроде вытеснили, фронтир ныне за Далекой Радостью, но залетают порой шалые… всякое, в общем, бывает.

Ещё минут пять ехали в молчании, посреди травы и стрекота зелёных кузнечиков. Или кто тут у них?

И наконец я решился.

— Джоанна, я хотел бы попросить у тебя прощения…

Тело её было упругим и податливым, волосы пахли солнцем и степью, а кожа чуть-чуть горчила на губах. Я не помню слов, которые она шептала, и не помню, что говорил я. Помню звёзды, большие ярко-зелёные звезды в чёрно-зелёном небе, сонное всхрапывание спящих лошадей, траву, покалывающую спину, и лицо её — безумно красивое в неверном сумраке утра, приближающегося неизбежно.

XIII

Вечером третьего дни мы увидели Далекую Радость. Когда-нибудь здесь будет город, а пока это небольшой пограничный посёлок.

Столица Дальних Земель.

Заштатный городишко.

Место, правда, очень хорошее: на слиянии двух судоходных рек, с фортом на обрывистом берегу. Когда-то и в нашем мире люди выбирали места для того, чтобы жить, а не зарабатывать. Может, поэтому старые города обладают неясным очарованием?

Мы стояли на вершине холма, и городок лежал перед нами как на ладони.

— Вообще-то нам необязательно было сюда подниматься, — сказал констебль слегка смущённо. — Просто мне нравится вид с этого холма. Всё как на ладони. Вот торговая площадь, самое большое здание — это салун, вон тот дом — зал собраний, двухэтажный дом — это гостиница. К слову, там тоже подают выпивку. А вот тот человек, судя по посадке, это Джимми Гривз.

И констебль пустил коня легкой трусцой вниз по склону, навстречу всаднику, неторопливо пылившему от городка.

Джим Гривз. Пожалуй, уже пора перестать удивляться.

Я посмотрел на Джоанну и увидел, что девушка смотрит на меня. Что-то сжалось у меня внутри. Четыре раз в моей жизни женщины смотрели на меня таким взглядом. Три раза это кончалось маленькими трагедиями, и один раз — свадьбой.

Я улыбнулся и отвел взгляд. Фальшивенькая, должно быть, вышла улыбочка — чувствовал я себя препаршиво. Нет ничего хуже, чем обещание, которое не можешь выполнить.