12-й Псалом сестры Литиции (СИ) - Рудианова Анна Страница 17

Зажимаю ружье подмышкой, складываю руки рупором и добиваю комментарием:

– Жду вас в воскресенье на покаянии, мудаки!!!!!

Как же много нехороших жестов прилетает мне в ответ.

Я абсолютно счастлив.

Когда возвращаешься в монастырь, как домой, это довольно грустно.

Когда тебя встречают, как героя, это довольно приятно.

Когда Лукреция с разбегу впечатывается в тебя всем телом и радостно прижимается обоими достоинствами, это Рай!

Алиса, я влюбился! Тащи шампанское, гусары гуляют!

В этот день отпрошены все запреты. Почти. На стол подают мясо, Жозефина поет, вечерний молебен отменен.

Даже выдают немного вина, исключительно во благих намерениях. Я прям бутылки две за вечер уговариваю. И намерения становятся настолько благими, что готов осчастливить сразу троих, нет, пятерых сестренок. Тащат меня до кельи тоже трое. И одна из них Жозефина, так что приходится спрятать намерения поглубже. Лукреция вызывается переодеть мое тело. Но я этого уже не помню. Со слов ее узнаю. Утром, обнаружив спящей со мной в одной кровати.

Одетую.

Черт, такой шанс упущен! Неподготовленное тело боевой монашки вырубилось раньше моего мозга!

Что ж ты, Алиса, будильник мне не поставила?! Как на работу. Так всегда. А как в нужном месте в нужное время, так слилась?!

– Дмитрий Геннадиевич, вы меня раздавите.

Ох, уж этот нежный голос неприступности! Милая Лукреция – ты единственное, что задерживает меня в этом шизанутом мире демонов и фунтов. Ну, и еще Богомол немного. Он забавный.

– Просто Дима, дорогая, – нежно целую ей руку.

Монашка вздрагивает и пытается освободиться. Совсем одичала без меня, бедняжка.

– Сестра Аврора запретила потакать вашей болезни.

– Да, да, я уже рассказывал, как тяжело мне пришлось? – картинно тру плечо, где орденом коммунизма горит синяк от приклада.

– Три раза! – заверяет милашка. Но остается рядом, чем несказанно меня радует.

– Ну, полежи еще немного, а я в четвертый расскажу.

Может, ну её эту экзорцизную практику? Соблазню Лукрецию. Увезу далеко–далеко. В Россию… там сейчас Пушкин, Гоголь.

Гоголь, это же Вий. А у Пушника – мужики из вод выходят.

ВЫХОДЯТ ИЗ ВОД!

Вод=Река=Темза=Бездна=Ад.

На родине тоже не спокойно?!

Как так-то?!

Что за время то такое?

Смутное?

– Сестра Литиция! – как нельзя вовремя барабанят в дверь.

– Ну, что опять!?

– Вас просит подойти мать–настоятельница.

Да куда угодно! Лишь бы от этих мыслей.

Старушка Аврора начищает крест. Огромный и походу золотой. Потерев в одном месте, тут же проверяет работу на свет. Заметив меня, она не прерывает своего увлекательного занятия, но интересуется:

– Сестра Литиция, вы зачем всех подряд к нам тащите?

– Всего-то бедную женщину привел.

Что за наплевательское отношение к кадрам?! Стараешься, пропагандируешь их орден на лево и направо, а в ответ одни претензии.

– Она постоянно пьет.

– У каждого свои недостатки. Скажите спасибо, что не мужик.

– Сестра, Литиция! Я позвала вас серьезно поговорить.

– А сигарой угостите?

– Обнаглели совсем? – Аврора, наконец, откладывает крест.

– Верхний ящик стола, – подсказываю, нисколько не смущаясь.

– Откуда?! – кроме Жозефины, о том, что старушка Аврора смолит как паровоз, никто не знает. Со мной толстушка поделилась секретом за ночным жором. Строго между девочками. Директриса закатывает глаза, крестит меня и достает табачное изделие. – Ладно, держите. Вам может понадобиться.

Она ждет, пока я раскурю сигару, и удивляет:

– Приехал ваш муж. Он хочет вернуть вас в мир.

Вот мать, ты даешь! Тут не сигару, тут водочку предлагать надо.

– Я же монах. Монашка. Ай! Чёрт! На кой мне муж? – откашляться получается только на третьем слове. Туман перед глазами не рассеивается даже к концу фразы.

Аврора достает сигару и для себя:

– Не поминайте лукавого, сестра. Вы совсем не помните ничего?

Я пожимаю плечами. Что там сейчас будет? Слезливая история несчастной любви? Бразильская мыльная опера? Балет?

– Вы почти убили вашего законного мужа. Десять лет назад, – говорит старушка и выжидающе смотрит на меня.

Я театральную паузу игнорирую. У меня кусочек счастья дымится в ротовой полости. Не надейся, старушка.

Мне офигенно.

– И только отец Джонатан смог вас оправдать и добиться заключения в монастыре святого Павла. Вы с радостью направились на путь истинный, ни разу не оступившись и не…

– Да плевать. Сейчас же все нормально? – прерываю сеанс ностальгии. Вот теперь не жаль отца Джонатана. По заслугам получил. – Вы его послали?

Даже киваю утвердительно, подсказывая правильный ответ.

– Эдмонд будет ждать вас в часовне, сестра, – не проникается старушка. – Вам необходимо поговорить с ним и попросить прощение.

– Не хочу я с ним разговаривать!

– Вам не интересно, где он был все эти годы?

– Нет.

– Я понимаю, это больно. Возможно, имело место насилие. Вы нам не рассказали...

– Да вы же его уже допросили! Чего он там хочет?

Директриса мнется. Пускает три бублика дыма. Я пытаюсь повторить. Минуту мы соревнуемся в качестве дымных колец.

– Он открыл свое дело. Что-то с железными машинами. Разбогател. Говорит, что простил вас за все и сам просит прощение. Любые условия, взамен вашего возвращения.

– Как-то подозрительно.

Мать кивает. Сейчас она напоминает мафиози, решающего судьбу какого-нибудь неудачника. В данном случае: меня.

– Не помню, почему Литиция решила его замочить, но явно не от хорошей жизни. А люди не меняются. Пора мне, дорогая Аврора. Костик уже заждался! Устройте новеньких по высшему разряду, пожалуйста.

В коридор выхожу с тлеющей сигарой в руках. Не тушить же крупицу радости.

Ломаюсь я недолго. Если человек ждет тебя несколько недель в часовне, наверное, он что-то важное хочет сказать.

Или он упертый долбоёб.

И тут у нас, очевидно, второе.

Выглядит он, тощим и высоким. Огромный нос плавником выделяется на сухом, морщинистом лице. Мелкие черные глазки так и стреляют в предвкушении жертвоприношений.

– Говори, чего хотел и катись.

Мужик, как-там-его-уже-не-помню, со скрипом раскладывается в полный рост, становится еще выше и изображает радость. Улыбка меняет его лицо не в лучшую сторону.

– Добрый день, Литиция. Я хочу, чтобы ты вернулась бы домой. К детям.

Мать твою, я мать!

У меня и дети есть?!

– Не у тебя. К моим детям. От второго брака.

– Чего вдруг? Я теперь орёл вольный, мужьями не обременённый…

– Здравствуйте, сестра Литиция, – раздается над ухом подобострастный голосок, и меня ослепляет блеск железных зубов.

Неужели пришли? Какие ответственные разбойники!

Их главарь жмется к стене, всем видом демонстрируя покаяние. Оно глубже океана и попирает небосвод. Бандиты встают на колени.

Мне становится неудобно.

Я тут всего раз залпонул, а у меня уже количество фанатов в пять раз возросло.

Киваю на приветствие, чую преподобностью, что опять мне попадет от старушки Авроры. Эти то, тоже небось употребляют. И не только алкоголь.

– Да пребудет с вами сила! – благословляю новообращенных и утаскиваю мумию в самый дальний темный угол часовни.

– Прости, друг, но мы не сможем создать группу по интересам.

– Чего? – втягивает носом воздух не мой, не бывший не муж. Нос его при этом двигается отдельно от лица. И кажется, может запылесосить меня внутрь вместе с кислородом.

– Нам с тобой лететь разными рейсами, – поясняю для пережитков пирамидального общества.

– Чё?

– Инстограмм через плечо!

– Че?

– Дороги здесь наши расходятся! – я даже громче говорить начинаю. А то мумиё совсем засохшее попалось. – Прости, прощай. Не забывай.

Тут Тутанхамон хватает меня за накидку, тянет к себе и страшным голосом рычит: