Айзек Азимов - Глаз наблюдателя Страница 2

Не скажу, чтобы я совсем не сочувствовал этим крайним взглядам, но были и другие – более терпимые, а может быть, и более разумные, которые утверждали, что по какому-то странному стечению обстоятельств специфические черты каждого из них противоположны друг другу и взаимно компенсируются, так что их легче выносить, когда они вместе. По крайней мере так считалось.

Наконец наступил день, когда Мэгги вбежала ко мне домой и заявила:

– Дядя Джордж, Октавиус – смысл и свет моей жизни. Он сильный, стойкий, строгий, серьезный и стабильный. Он прекрасен.

– Внутренне – да, моя милая. В этом я уверен. Что же касается его внешности, то он…

– Превосходен, – сказала Мэгги сильно, стойко, строго, серьезно и стабильно. – Дядя Джордж, он испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему, и мы решили пожениться.

– Вы с Оттом? – спросил я слабеющим голосом. Перед моим мысленным взором невольно мелькнул образ возможных последствий такого брака, и мой голос предательски пресекся.

– Да, – ответила она. – Он мне говорит, что я – солнце его жизни и луна его радости. А еще он добавил, что я – все звезды его счастья. Он очень поэтичен, дядя Джордж.

– Да, похоже, – сказал я, пытаясь не выдать голосом сомнения. – И когда вы планируете свадьбу?

– Как можно скорее, – заявила Мэгги.

Мне оставалось только скрипнуть зубами. Прошло оглашение, были выполнены все формальности, и, наконец, состоялась свадьба, на которой я был посаженым отцом невесты. Явилась вся округа, которая до конца в это не верила. Даже священнику иногда не удавалось скрыть удивление. Нельзя сказать, что хоть кто-нибудь приветствовал молодую чету счастливым взглядом, Во все время церемонии публика с интересом изучала собственные ботинки. Все, кроме священника. Его твердый взгляд не отрывался от потолка.

Вскоре после этого я должен был переехать в другую часть города и потерял контакт с Мэгги. Но где-то лет через одиннадцать я вернулся в связи с инвестициями в работу некоего моего друга по изучению скаковых лошадей. Я выкроил возможность навестить Мэгги, которая обладала, кроме прекрасно спрятанной красоты, талантами великолепной поварихи. Я угадал к ленчу. Октавиус уже ушел на работу, но я, как человек альтруистичный, доел за него его порцию.

Однако я не мог не заметить, что на лице у Мэгги лежала какая-то тень печали. Когда мы уже пили кофе, я спросил:

– Мэгги, что-нибудь не так? Ваш брак не оказался счастливым?

– Ну, что вы, дядя Джордж, – энергично возразила она, – наш брак заключен на небесах. Хотя мы и бездетны, мы так заняты друг другом, что почти и не чувствуем этого лишения. Мы просто купаемся в вечной любви, и больше нам просить у жизни нечего.

– Понимаю, – сказал я, с трудом удержавшись от комментариев. – Но почему тогда у тебя на лице какая-то грустная тень?

Она заколебалась, но потом ее прорвало:

– Вы такой чуткий, дядя Джордж, от вас ничего не скроешь. Да, есть одна вещь, которая подсыпает песок в колеса счастья.

– И это?

– И это – моя внешность.

– Твоя внешность? А что тебя не устраивает… Окончание фразы я проглотил, не будучи в силах его подобрать.

– Я некрасива, – сказала Мэгги таким тоном, каким сообщают очень глубокую тайну.

– А! – сказал я.

– А я хотела бы быть красивой – ради Октавиуса, Я хочу быть симпатичной только для него.

– А он когда-нибудь делал замечания насчет твоей внешности? – осторожно спросил я.

– Октавиус? Конечно, нет. Он гордо страдает молча.

– Откуда же ты тогда знаешь, что он страдает?

– Так мне подсказывает женская интуиция.

– Но, Мэгги, ведь Октавиус и сам – ну, не очень красив.

– Как вы можете? – возмутилась Мэгги. – Октавиус прекрасен!

– А он, наверное, думает, что ты прекрасна.

– Ну, что вы, – сказала Мэгги. – Как он мог бы такое предположить?

– Ладно. Он интересуется другими женщинами?

– Дядя Джордж! – Мэгги была шокирована, – Что за низкая мысль! Вы меня удивляете. Октавиус ни на кого, кроме меня, не смотрит.

– Так какая тогда разница, красива ты или нет?

– Но ведь для него же. Дядя Джордж, я хочу быть красивой для него.

И вдруг, уткнувшись мне в плечо самым неожиданным и неприятным образом, она стала поливать слезами мой пиджак. Когда она закончила, его можно было выжимать.

Я тогда уже был знаком с Азазелом – демоном ростом в два сантиметра. Может быть, я вам о нем случайно… Послушайте, вот такое демонстративное бормотание: «Тошнит уже» – это просто неприлично. Те, кто пишет так, как вы, вообще не должны бы упоминать ничего, что связано с тошнотой читателя или слушателя.

Ладно, как бы там ни было, я вызвал Азазела.

Азазел явился спящим. У него на крохотной головке была надета сумка из какого-то зеленого материала, и только сопранный писк откуда-то из нее указывал на то, что он жив. И еще жилистый хвост время от времени выпрямлялся и дрожал с легким жужжанием.

Я несколько минут подождал, а когда он не проснулся, я аккуратно снял пинцетом сумку у него с головы. Он медленно открыл глаза и посмотрел на меня. Он сказал:

– Я сначала подумал, что это просто кошмар. А оказывается, еще противнее!

Игнорируя эти детские обиды, я перешел к делу:

– Есть работа, которую я хочу, чтобы ты для меня сделал.

– Естественно, – сказал Азазел. – Ты же не предполагаешь, что я ожидаю, что ты предложишь, что ты сделаешь для меня работу.

– Я бы сделал немедленно, – сказал я прочувствованным голосом, – если бы нашлась такая работа, которую человек с моими малыми возможностями мог бы сделать для столь могущественного существа.

– Что верно, то верно, – буркнул Азазел, смягчаясь.

Омерзительно видеть, хотел бы добавить я, как любой разум доступен лести. Вот, например, я видел, как вы сходите с ума от животной радости, когда у вас просят автограф. Но вернемся к моему рассказу.

– В чем дело? – спросил Азазел.

– Я хотел бы сделать женщину красивой.

Азазел пожал плечами:

– Я не уверен, что это у меня получится. Стандарты красоты вашего примитивного и водянисто-разбухшего вида довольно отвратительны.

– Уж какие есть. Я тебе расскажу, что делать.

– Ты мне расскажешь?! – завопил он, дрожа от ярости. – Ты расскажешь мне, как стимулировать и преобразовывать волосяные луковицы, как укреплять мышцы, как наращивать и рассасывать кости? И все это ты будешь рассказывать мне?

– Отнюдь, – смиренно ответил я. – Детальное управление механизмами, которыми будет выполнено это действие, может быть осуществлено лишь существом с твоими сверхъестественными способностями. Я лишь прошу позволения описать те сугубо внешние эффекты, которых надлежит достигнуть,

Азазел снова смягчился, и мы стали говорить о деле.

– Не забудь, – попросил я, – чтобы эффект проявился постепенно – дней этак за шестьдесят. Слишком быстрая перемена может вызвать пересуды.

– Не хочешь ли ты сказать, – спросил Азазел, – что мне придется провести шестьдесят дней за надзором, регулировкой и коррекцией? По-твоему, мое время ничего не стоит?

– Но ведь ты сможешь описать эту работу в биологических журналах твоего мира. Для выполнения такой работы мало у кого из твоих соплеменников хватило бы умения или терпения.

Азазел задумчиво кивнул:

– За дешевой популярностью – я, разумеется, не гонюсь, – сказал он, – но я думаю, что должен подать пример меньшей братии нашего мира. – Он вздохнул, хотя вздох получился больше похож на тонкий свист. – Хлопотная и нудная работа, но это мой долг.

А у меня был свой долг. Я считал необходимым оставаться поблизости в течение всего времени изменения. Мой игравший на скачках приятель дал мне приют в обмен на мои советы и экспертизу прошедших заездов и благодаря этому проиграл очень мало.

Каждый день я под тем или иным предлогом встречался с Мэгги и замечал все более и более явные перемены. Волосы стали пушистее и легли волной, обещая завиться в золотые кудри.

Постепенно стал выступать подбородок, скулы становились тоньше и выше. Цвет глаз сместился к синему и с каждым днем становился все сочнее и сочнее, почти переходя в фиалковый. У век появился топкий восточный разрез. Уши стали обретать изящную форму, и на них появились мочки. Фигура мало-помалу округлялась, а талия становилась тоньше. Знакомые были озадачены. Я сам слышал, как ее спрашивали:

– Мэгги, что ты с собой сделала? У тебя чудесные волосы, и ты вообще стала на десять лет моложе.

– Я ничего с собой не делала, – отвечала Мэгги. Она была озадачена, как и все остальные – кроме меня, разумеется.

Меня она спрашивала:

– Дядя Джордж, вы не находите, что я изменилась?

– Ты прекрасно выглядишь, Мэгги, – отвечал я, – но для меня ты всегда прекрасно выглядела.

– Может быть, – говорила Мэгги, – но для себя я никогда до последнего времени не выглядела хорошо. И я этого не понимаю. Вчера на меня уставился какой-то наглый молодой человек. Раньше они всегда старались проскочить мимо и прятали глаза, а этот – подмигнул. Меня это так поразило, дядя Джордж, что я даже ему улыбнулась.