Кир Булычев - Гусляр навеки Страница 21

Но до последнего дня ни один варанелец не почтил своим визитом земное посольство, да и на планете они встречались крайне редко. Опасаясь грязи и микробов, столь свойственных низкоорганизованным мирам, они проносились над поверхностью планеты в своих аэрокарах и военных бульдолетах. И тут – родная душа! Пришел, голубчик! И отказывается от своего счастья!

Чем дальше Удалов слушал этот скорбный рассказ девчушки, тем более он проникался к ней сочувствием. Он понимал, что столкнулся с родственной душой. Что горе у них общее и даже неизвестно, кому из них хуже.

Девушка тоже поверила Удалову, и они пошли дальше по улице, в чем-то сблизившиеся и почти родные, хоть она и была вдвое выше и втрое тоньше Корнелия Ивановича. Она решила проводить нового знакомого до больницы, хотя никакой реальной надежды на излечение Удалова у них не было. Вдруг Удалов остановился.

– Стой! – воскликнул он. – Есть идея. И ее можно опробовать.

– Какая идея?

– Бери такси, поехали в космопорт.

По дороге Удалов сообщил девчушке, что Избушка, его благодетель, спаситель и мучитель, возможно еще не улетела. Она ведь говорила на прощание, что должна заправиться и получить медикаменты. А вдруг она еще здесь? Тогда с ней можно посоветоваться о судьбе несчастной девчушки...

И в самом деле Избушка стояла на летном поле. Люк был открыт. Избушка издали увидела Удалова и воскликнула на все летное поле:

– Чего вернулся, неблагодарный?

– Я привел человека, – ответил Удалов.

– Ну, давай, вводи внутрь меня и выкладывай, – сказал умный дом.

Они вошли, и девчушка сразу заявила:

– Я не человек. Я жертва, хотя не знаю, чего.

– Садитесь, – предложила Избушка. – Сейчас я чайку вам сделаю.

Удалов поморщился – знал он эти варанелецкие чаи – век бы их не пробовать! Но когда он увидел, с каким наслаждением девчушка всасывает кисловатую жидкость оттенка дряхлых водорослей, он окончательно убедился в том, что она не лжет.

Убедилась в том и Избушка.

– Рассказывай, дитя, – оказала она.

И девчушка повторила свой грустный рассказ.

Избушка перебивала девчушку наводящими вопросами, вздыхала...

Потом все они замолчали. Задумались. Удалов даже жалел, что пришел – время так дорого, а он прохлаждается в чужой шкуре. Так она прирастет к нему навсегда! А как же дом, семья, Ксения? Кому он такой нужен?

– Не знаю, – сказала Избушка, – почему ты, существо по всем данным высшего порядка, варанелецкая особь, попала в земную шкуру? Не знаю. Наверное, в этом есть происки врагов. И пускай ими занимаются компетентные органы. Но я должна сообщить вам, мои друзья, что если бы ко мне пришла девчушка с просьбой вернуть ей прежний первоначальный облик, я бы ответила отказом. Удалову я тоже уже ответила отказом. Создание нового тела – ох какое сложное дело!.. Но на ваше счастье каждый из вас хочет получить то, что есть у другого. А это облегчает мне задачу. У меня уже есть два тела, и если бы вы согласились поменяться ими, то положительное решение в пределах моей компетенции...

– Конечно! – закричала девчушка.

– Ни в коем случае! – твердо ответил Удалов, окинув взглядом девичье тело.

– Тогда пускай все остается как есть, – сказала Избушка.

Девчушка бросилась в ноги к Удалову и стала целовать его синие щиколотки.

Избушка сказала:

– Я дом! Я спаситель, целитель и модификатор. Соглашайся, Удалов, может быть, на Земле тебе все же легче будет жить в девичьем теле. Пусть это будет моим последним благодеянием.

– Лучше, – сказала девчушка, проявив завидную мудрость, – цапля в руках, чем воробей в небе.

Через шестнадцать часов из космической Избушки вышли те же два человека, что вошли в нее. Только внутри миловидной девчушки заключался Корнелий Иванович Удалов. А внутри голубого ящероподобного варанелеца – девчушка из посольства. Они попрощались у стойки космопорта. Каждый полетел в свою сторону.

Эта история имеет продолжение. Даже два. Оба драматические, но я оставляю возможность домыслить их воображению читателя.

Представьте себе, как Удалов в образе девушки входит к себе домой и говорит супруге Ксении: «А вот и я!»

И представьте себе, как космический корабль выгружает пассажирку в порту ее родной столицы, а у трапа идет сражение с применением стрелкового атомного оружия... Потому что девушка эта оказывается ни больше ни меньше как принцем Сказаль-Василием, законным претендентом на престол, которого много лет назад, превратив в земного ребеночка, тайком вывезли с планеты враги и заговорщики...

А теперь принц Сказаль-Василий с лазерной шпагой в руке ведет своих сторонников на штурм дворца...

А Удалов прячется в туалете, чтобы Ксения его (то есть ее) не пришибла скалкой.

Такова жизнь...

ТУФЛИ ИЗ КОЖИ ИГУАНОДОНА

1. Время калечит

– Время не только лечит, но и калечит, – произнес Корнелий Иванович Удалов, пенсионер городского значения, глядя на подломившуюся ножку массивного стола во дворе дома № 16 по Пушкинской улице города Великий Гусляр.

Более полувека на памяти Корнелия Ивановича за этим столом сражались в домино жильцы дома. Стол казался вечным, как советская власть. Он только оседал под грузом лет.

И вот ножка подломилась.

А ведь давно уже не собираются за столом любители домино. Здесь пьют пиво. А ножка подломилась. Будто в знак протеста.

Вот в такой обстановке начинается третье тысячелетие.

Шел июнь, птиц стало меньше, а воробьев больше. Постаревший Удалов стоял посреди двора и не знал, куда ему деваться.

Обеда не намечалось, потому что Ксении позвонила Ираида из Гордома, которая по совместительству заведовала культурой, и вызвала ее с какой-то целью. Удалову не сказали, какая такая цель, его забыли, как старика Фирса.

По двору шел незнакомый кот наглого вида: хвост трубой, глаз подбит. При виде Удалова произнес «мяу», причем так фамильярно, что Корнелия Ивановича даже покоробило.

– Мы с тобой водку не распивали, – строго сказал он коту.

Саша Грубин выглянул из окна на первом этаже и сказал:

– Минц мне сказал, что, по его расчетам, Земля проходит сквозь космическое облако, которое резко повышает интеллектуальный уровень всех живых существ, кроме человека.

– А почему человека не повышает?

– А мы уже на пределе, – ответил Грубин. – И не исключено, что профессор прав. Я порой чувствую, что мне уже некуда умнеть.

– Это опасно, – заметил Удалов. – Они захотят взять над нами верх. И может, даже поработить.

– Ну что ты думаешь так тревожно! – возразил Грубин. – Я не вижу ничего дурного в том, что кошки или собаки станут поумнее. С умным котом мне всегда легче договориться, чтобы он не кричал под окном.

– Умные люди не могут договориться, – сказал Удалов.

Во двор вошел молодой человек, Гаврилов, меломан без определенных занятий, несчастье его матери-одиночки. Она любила повторять: «Счастья было – одна ночка, и на всю жизнь я мать-одиночка».

Был Гаврилов навеселе.

Он нес сетку с батонами. Штук пять батонов.

За Гавриловым шагали три кошки.

Словно ждали, что он им отрежет по ломтю белого хлеба.

Завидев Удалова, Гаврилов усмехнулся мягкой физиономией и изобразил радость.

– Светлый день наступил! – заявил он.

– Насосался, – заметил Грубин.

– Попрошу без намеков, – сказал Гаврилов. – Жизнь подарила мне смысл. Сколько я тебе должен, дядя Корнелий?

Фамильярность не покоробила Удалова – вся непутевая жизнь Гаврилова прошла у него на виду.

– Около семидесяти рублей, – ответил Корнелий Иванович. Он знал цифру долга, потому что не терял надежды когда-нибудь долг получить. И старался, чтобы сумма не перевалила за сто рублей. После ста долг становится безнадежным.

– Девяносто рублей, – сказал Гаврилов. – Я проценты добавлял. А теперь держи. Подставляй свои трудовые ладони.

Растерянный невероятной щедростью Гаврилова, который никому никогда еще не отдал долга, Удалов протянул сложенные лодочкой ладони. Гаврилов забрался свободной рукой в оттопыренный карман брюк и вытащил оттуда жменю стальных рублей. Высыпал деньги в ладоши Удалову и произнес:

– Это еще не все, дядя Корнелий.

Он повторил жест. Монеты были тяжелыми, груз оттягивал руки.

– Не тяжело? – спросил Гаврилов.

От него разило дорогим виски.

Икнув, Гаврилов пошел к себе.

– Пора работать, – загадочно произнес он. – Работодатели ждут в нетерпении.

Он побрел к своим дверям, кошки – на три шага сзади.

Удалов высыпал монеты на покосившийся стол.

– Явное противоречие, – заметил Грубин. – Он же не на паперти стоял. Почему отдает не бумажками, а металлом?

Удалов принялся считать монеты, двигая их по столешнице.

– Ты заметил, что кошки зашли за ним в дверь? – спросил Грубин.

Он запустил костлявые пальцы в седеющую шевелюру. Он всегда так делает, когда думает. Говорит, что это помогает.