Сергей Платов - Зимнее обострение Страница 23

— Фома, ты глянь, шо тут творится! — раздался неприятный хриплый голос, и сноп яркого света ударил в глаза пленников. — Им впору от страха выть, а они все туда же, милуются!

— Так, может, оно и правильно, напоследок-то? — подключился голос второй, не менее противный. — Может, снимем веревки на полчасика, чтобы он смог отгулять ее по полной?

Все-таки за время существования «Дружины специального назначения» ее члены стали весьма слаженной командой. Во всяком случае, Солнцевскому и Соловейке не пришлось согласовывать свои действия — и оба похабника одновременно отлетели метров на пять от повозки, получив два синхронных удара в грудь связанными ногами.

— Ты должен пообещать мне, что не тронешь этих упырей, когда нас будут освобождать, — обратилась к Солнцевскому Соловейка. — Я хочу лично поучить их культурной речи.

— Для тебя, Любавушка, все что угодно, — тут же отозвался Илюха, — но только не это. Поверь, этот урок у меня получится лучше.

Тут пленники переглянулись и тут же пришли к консенсусу.

— Поровну?

— Точно! Один мне, другой тебе, так будет справедливо.

Старший богатырь хотел сказать еще что-то, но его резко рванули наружу пара крепких рук. За ним последовала Соловейка, причем, судя по отчаянному воплю обидчиков, ей удалось пустить в ход зубы. Исходя из богатого личного прошлого, Солнцевский полагал, что их для профилактики должны были немного попинать ногами. Однако опыта работорговли у бывшего чемпиона по греко-римской борьбе не было, и подобные предположения оказались ошибочными. Портить живой товар не позволил сухонький кочевник, бросивший что-то своим людям на непонятном языке. Те, в свою очередь, тут же отпихнули Фому с приятелем, желающих поквитаться с обидчиками. Последним пришлось еще раз оценить всю прелесть полета до ближайшего сугроба.

— Не сметь, испортишь! — уже по-русски крикнул потенциальный покупатель.

Воспользовавшись небольшой паузой, Солнцевский решил осмотреться. Так, ничего особенного. Излучина реки, небольшая избушка на сваях, вросших в лед, с десяток хазар на маленьких лохматых кониках и парочка ушибленных похабников, не следящих за своей речью.

— Ты что ль покупать нас собрался? — хамоватым голосом обратился Илюха к главному из хазар.

— Я, — с полным осознанием своей значимости на этом свете коротко ответил кочевник.

— И почем берешь?

Такое поведение живого товара несколько озадачило работорговца. Впрочем, он считал, что полностью контролирует ситуацию, и поэтому не стал уклоняться от странного разговора.

— Девчонку десять монет, тебя — одна, — признался кочевник, похлопав себя по увесистому кошельку, висящему на поясе.

— Не понял, а чего за меня так мало даешь? — даже немного обиделся Солнцевский.

— Совсем плохой раб, — пояснил политику цен покупатель, — работать плохо, хозяин хамить, пытаться убежать. Я такой раб хорошо знаю.

Оценив сказанное, прикинув так и сяк, Илюха был вынужден признать полную правоту кочевника. Из него действительно получился бы никудышный невольник.

— А почему тогда за нее так много? — не унимался Илюха.

— Она очень хороший наложница будет! — пояснило дитя степей. — Зубы ровный, кожа белый, ноги тоже ровный, в постели такой женщин словно тигр!

Тут Солнцевскому стало смешно. Купившись на негероическую внешность младшего богатыря, этот тип даже представить не мог, на что способна Любава, ежели ее хорошенько разозлить. Жалко, что у нее руки связаны, а то бы никакой помощи ждать не пришлось, одним свистом бы эту шушеру разметала.

— Ладно, давай кончать этот балаган. Предлагаю тебе, вместо того чтобы ты лишился денег, товара и собственно головы, одиннадцать монет в качестве отступного и полное отсутствие проблем в придачу. В противном случае ничего не могу обещать, так как вскорости тебе придется иметь дело с бешеным Змеем Горынычем и чертом с крайне неустойчивой психикой.

А вот ответить дитя степей так и не успело. Кочевник долго обдумывал услышанное, долго растолковывал подельникам, что посулил им безумный русский, долго хохотал, а после этого… был буквально расплющен чертом, упавшим на него с небес.

— Посмотри, Любава, какая странная смерть для хазарина — быть убитым летящим чертом на бескрайних заснеженных полях Древней Руси.

— … твою …ать… — раздался голос взбешенного среднего богатыря, — столько на белом свете людей солидных, упитанных, мягких. Так нет, мне обязательно попадется мешок с костями. Причем заметьте, с очень жесткими костями. А я, между прочим, об него всю филейную часть отбил!

Илюха всегда придерживался нехитрой истины: о покойниках либо хорошо, либо ничего, но в данный момент делать замечание Изе, свалившемуся с небес в новом для него образе десантника, не стал. Тем более что от раздавленного кочевника его рогатый друг перешел к более близким темам.

— Илюха, когда ты своего безумного Гореныша приземляться нормально научишь? Это не Мотя, а камикадзе какой-то трехголовый!

Даже в обычное время неизменное ворчание черта по любому поводу давно перестало раздражать Солнцевского, чего уж говорить про сложившуюся ситуацию! Илюха собрался было заключить друга в объятия, но не успел. Этот самый друг с диким воплем: «Атас, он садится!» — сам кинулся на него с Любавой. Обниматься, правда, рогатый не стал, а бесцеремонно сшиб их с ног и попытался прикрыть своим телом распластавшихся на снегу друзей. Последнее ему удалось лишь отчасти, в том смысле, что площади Изиного тела, даже облаченного в зимнюю амуницию, никак не хватило для воплощения задуманного.

Илюха хотел возмутиться подобной бесцеремонности, но не успел. Дело было в том, что в следующее мгновение Илюха реально испугался. Причем испугался так, как не пугался до этого никогда, даже во времена смутного времени, когда одна эпоха сменяла другую, а сам бывший спортсмен пополнил одну из бригад солнцевской братвы. Причиной столь несвойственного ему испуга оказался… его трехголовый любимец.

С тех самых пор, когда Илюха на пару с Соловейком и Изей отбили маленького Змееныша от стаи волков, Мотя стал для него близким и родным. Солнцевский воспринимал Гореныша кем-то вроде любимой собаки, верного и преданного друга. Пусть у него три головы, пусть вместо густой шерсти приятно шелестит чешуя, пусть он не ходит, а летает, — такие мелочи не брались в расчет, когда речь заходила о Моте.

И вот сейчас, при помощи своих собственных глаз, Илюха сделал одно совершенно неожиданное открытие: его трехголовый друг — Змей Горыныч! Или нет, лучше вот так: ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ! Со всеми вытекающими последствиями.

Как бы поточнее описать то, что предстало перед глазами членов «Дружины специального назначения»? Представьте себе невероятный гибрид, состоящий из армейского огнемета «Шмель» (в количестве 3 штук), танка Т-72, вертолета Ка-50 и бешеного трехголового волка. Представили? А теперь еще поднапрягите свою фантазию и вообразите, что всей этой безумной массой управляет воспаленный мозг автора сценария очередного голливудского блокбастера «Безумный маньяк — поджигатель из Южной Дакоты» или «Возвращение безумного маньяка — поджигателя из Южной Дакоты». Вот теперь, пожалуй, всё, нарисованная у вас в голове картинка дает полное представление о том, как выглядел Мотя, пришедший (вернее, свалившийся с небес) на помощь хозяину и его боевой подруге.

Еще совсем недавно в планах Солнцевского значился грубый, но откровенный разговор по душам с теми разбойниками, что захватили в плен его с Любавой. Тем для общения было как минимум две: беспричинное хамство при общении с незнакомыми людьми и выяснение имени заказчика похищения.

Теперь же, глядя на то, что осталось от похитителей, Илюха должен был признаться в полной бесперспективности своих намерений. На берегу неизвестной реки не осталось ничего и никого, кто так или иначе был замешан в похищении (конечно, кроме самих спецдружинников). Дымилось несколько небольших кучек пепла и одна большая на том месте, где совсем недавно стояла избушка. А в центре всей этой вакханалии стоял совершенно несчастный Змей Горыныч. Полные глубокой печали три пары глаз уставились на хозяина, словно ожидая от него чего-то ужасного. Шеи опустили головы к самой земле, тем самым окончательно завершив совершенно нехарактерный для Моти образ. Самый кончик хвоста еле заметно пытался вильнуть из стороны в сторону, но не решался сделать это в привычной амплитуде.

— Что это он? — осторожно поинтересовался Илюха, стряхивая с себя черта.

— Дык… переживает, — обиженно отозвался Изя.

— По поводу того, что свидетелей обуглил?

— Вот еще! — удивился рогатый. — Будет наш троглодит из-за таких мелочей расстраиваться. Это я его пристыдил!

— Ничего себе мелочи, ни одного «языка» не оставил! Только я не понял, как это ты пристыдил?