Лякмунт - Основание Страница 24

И рецепт был не из тех, что ревниво укрывается счастливым обладателем от любопытных глаз, ушей и носов с тем, чтобы в нужное время принести владельцу силу и власть. Проклятая формула низводила всех членов неформального клуба любителей секвенций до положения обычных бизнесменов или политиков, в зависимости от основной деятельности этих самых членов. Низводила не на жалкие три года, которые, увы, не все члены клуба могли рассчитывать пережить, хотя бы и в лишениях, а на целые триста лет, плюс-минус десятилетие. Потому что это была Великая Секвенция Безразличия или, если верить другим, вполне достоверным источникам, Секвенция Великого Безразличия. А самым ужасным было то, что выкрадена она была у сообщества, которое готово пустить её в ход при первой удачной возможности. И оттого, что рецепт умыкнули из этого зловредного сообщества, названное сообщество не прекратило этим рецептом владеть. Таковы реалии информационных технологий.

Это была не единственная разрушительная весть, принесенная доблестными лазутчиками петровыми. Оказывается, медведи, в преддверии своей сокрушительной победы, пошли на нарушение своего же базового принципа. Говоря современным языком, они отменили мораторий на использование секвенций во имя достижения своей сомнительной цели. По существу, они решили, что цель оправдывает средства. Как мне представляется, эта беспринципность больше всех возмутило клерикальное крыло или, правильнее сказать, клерикальные крылья нашего неформального клуба любителей секвенций. Набожные люди бывают очень строги к другим.

Описанные события вызвали процессы, которые иначе, как центростремительными не назовешь. И центром, куда стремились этих процессы, как легко догадаться, сделался мой друг Петров. Неформальный клуб на глазах стал приобретать черты вполне формализованной организации со всеми атрибутами, присущими таковым организациям: уставом, членскими взносами и управляющим органом.

Обстоятельства складывались в пользу молодой организации. На ее счастье, у Петрова уже имелся проект устава. Согласно этому проекту, Секвенториум (именно так решили назвать организацию) представлял собой что-то вроде партии революционного типа. Основополагающим принципом Секвенториума сделался демократический централизм. Как известно, в классическом виде этот принцип предполагает безусловное подчинение меньшинства решению большинства и суровое наказание нарушителей партийной дисциплины.

Для того чтобы сделаться членом Секвенториума необходимо было внести вступительный взнос. Взнос состоял из формул секвенций. Производя этот взнос, бывший владелец с помощью нерушимого обещания обязывался не применять свою секвенцию. Ставшая общей, секвенция могла быть активизирована только руководителями Секвенториума с применением специального регламента. Этот регламент обеспечивал защиту интересов большинства членов Секвенториума. В регламенте также были упомянуты интересы остального человечества. Их следовало неукоснительно соблюдать, если они не противоречили интересам членов Секвенториума. Воистину, мы были гуманитарной организацией.

Я говорю «мы», потому что также сделался членом Секвенториума. Петров, как и обещал, сделал от моего имени вступительный взнос. Очень мило. Мне нравится, когда люди сдерживают своё обещание, хотя бы и данное сгоряча.

Целыми днями мы с Робертом Карловичем занимались изучением секвенций, формулы которых продолжали поступать со всего мира. Расположились мы в центральной лаборатории, в которой я совсем недавно увидел свою первую секвенцию. Иногда Роберт Карлович, учтиво извинившись, исчезал за одной из дверей, выходящих из центральной лаборатории. Я знал, что там находится его персональный научный кабинет. Мне был выделен такой же, но я предпочитал работать в просторном центральном помещении. В ходе работы мы систематизировали, каталогизировали и, по возможности, проверяли секвенции, входящие во вступительные взносы участников. Систематизацией и каталогизацией, строго говоря, занимались не мы, а только мой наставник. Зато при проверке секвенций, мне отводилась ключевая роль. Осуществляя проверку, мы, как правило, не доводили дело до возникновения мираклоида. Просто я дожидался возникновения грэйса, затем мы делали соответствующую отметку в базе данных и переходили к следующей секвенции. Проверке подвергались, разумеется, не все секвенции. Согласитесь, что в наших условиях затруднительно проверить секвенцию, начинающуюся с заклания слона-альбиноса под древним баобабом (шучу, нет такой секвенции, не пытайтесь повторить это у себя дома).

Мой внутренний словарь элементов секвенций стремительно пополнялся, так как некоторые безобидные по описаниям секвенции с небольшими периодами безразличия, мы доводили до конца. Мы могли себе это позволить из-за того, что пока еще не принесли нерушимого обещания, препятствующего реализации общественных секвенций частным порядком, вне регламента. Таковое обещание мы принесем, когда закончим разбираться с секвенторным общественным достоянием, так мне объяснил Роберт Карлович. Вступительные взносы членов Секвенториума, как я заметил, зачастую содержали одинаковые секвенции. Я обратил на это внимание наставника, но он успокоил меня тем, что окончательный зачёт членских взносов произойдет позже, после изучения всего полученного.

Петров был всё время где-то рядом. Он появился в Москве сразу же после учреждения Секвенториума. Именно Петров предложил разместить хранилище секвенций в подвалах у Роберта Карловича. Мне казалось, что, несмотря на сложности коммерческого плана, Роберт Карлович был очень доволен, что сделался эдаким хранителем секвенций всего Секвенториума. Петров много времени проводил с нами в лаборатории, помогал разбираться с запутанными формулами и часто давал дельные советы.

Нужно сказать, что большинство формул мы получали по электронной почте. Как правило, это были цифровые фотографии различных документов («сканы», как их называл Роберт Карлович). Часть из документов явно были старыми и даже древними. Написаны они были на самых различных языках. К своему удивлению я узнал, что Роберт Карлович владеет не только основными европейскими языками, но знает еще и несколько вполне экзотических — арамейский, санскрит и арабский. Мои познания в иностранных языках очень ограничены — я вполне бегло и при этом вызывающе неправильно говорю по-английски, с трудом со словарем могу разобраться во французских и немецких текстах. Такие люди, как Роберт Карлович, всегда вызывали у меня восхищение, переходящее в зависть.

Как я уже говорил, Роберт Карлович знал много языков, но далеко не все. Японского и китайского он, например, не знал. Тем не менее, переводы таких текстов тоже были в нашем распоряжении. Я подозреваю, что текст формулы разбивался на несколько фрагментов, которые переводили разные люди. Возможно именно из-за того, что куски формул переводились вне контекста, полная формула, составленная из таких кусков, зачастую оказывалась абсолютно непонятной. Часто для выполнения секвенций требовались знания, которыми я просто не мог обладать. Например, в одном из рецептов, под «мочой матери-рыси» подразумевался просто янтарь, как мне объяснил Роберт Карлович. В другом рецепте я нашел упоминание «земного масла» и предположил, что это — нефть. Роберт Карлович скептически заметил, что это может быть чем угодно, в частности, мякотью гриба, под названием «весёлка», и предложил мне не отвлекаться, а продолжать испытания более очевидных секвенций.

Я удивился, что рецепты приходят к нам просто по электронной почте. Я слышал, что почту можно перехватывать, и был уверен, что в нашей авантюрной ситуации это вполне вероятно. Роберт Карлович объяснил мне, что материалы к нам приходят в виде зашифрованных архивов. Для того чтобы расшифровать такой архив нужно знать специальный ключ — длиннющую последовательность букв и цифр. По словам Роберта Карловича, даже создатель программы-архиватора не имеет никакого преимущества при расшифровке. И ему потребовались бы около ста тысяч лет, чтобы расшифровать один из архивов. Меня это объяснение успокоило. Я только спросил, каким образом нам доставляются ключи к архивам. «Самым надежным способом», — уверил меня Роберт Карлович и заговорил о чем-то другом.

Работали мы очень много и воодушевленно. По существу наши сутки состояли из работы и коротких перерывов для приема пищи и сна. Поспать я всегда любил, а тут мне хватало всего пяти часов, и я всё время чувствовал себя очень бодрым. Я поделился этим наблюдением с Робертом Карловичем, и он ответил мне какой-то цитатой: «После физического труда можно спать больше, чем после умственного, подчиненные могут спать больше руководителя, материалисты могут спать дольше тех, кто занимается духовной практикой». Я посмотрел на него, ожидая продолжения, но он снова припал к монитору.