Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет Страница 25

– Враг то он враг, только золотишко царево, ходят упорные слухи, где-то за Уралом беляками припрятано. Здесь соображать по военному надо, вопрос сегодня костью в горле стоит о выживании целой дивизии, нам к зиме портянки купить бойцам получается не на что. А фураж, а провизия, а патроны, да еще Петька с Анкой чертову свадьбу гулять ненароком удумали. И обо всем я один позаботься, все расходы на мне, третий месяц красноармейцам окопные деньги не доплачиваем, неровен час, к белякам подадутся.

Кашкет, делая вид, что впервые слышит о предстоящей свадьбе, еще больше выпучил бараньи глаза, и сочувственно полюбопытствовал:

– Неужели удумали, командир? Наглость то какая неслыханная. И вы эту случку спокойно благословляете? Истинный бог, не понимаю я Вас.

– Вот, сволочь, много лишнего себе позволяешь, – мгновенно завелся комдив, уязвленный в самую болезненную точку сердечной мозоли. – Таки определю на передовую, больно уж просишься. Сейчас же тащи с шалаша штабную тетрадку. Можешь сам рапорт подать, а не то я приказ настрочу.

Денщик не сдавался, стратегический перевес был на его стороне

– Так ведь сами заставляли в кустах танец с саблями наяривать. Я в ваших игрищах шкурой своей рисковал больше, чем на передовой, хоть бы к награде разочек представили. И брюшко у нее, доложу Вам вполне подходящее, от дивизии долго не скроешь. И так бабы за спиной потихоньку злословят, будто у Анки дитё сразу в бурке родится.

Чапаев невозмутимо достал свой кисет, сыпанул на осьмушку газеты хорошую щепоть духмяного табаку и в одно касание сварганил себе самокрутку. Сделал пару глубоких затяжек, прокашлялся и резонно предположил:

– Мало ли от кого брюшко, в дивизии сабель не одна тыща поблескивает. Бойцы такие нахрапистые, что только юбку держи, своего не упустят.

– Так уж и поблескивают, – недовольно проворчал себе под нос, посвященный в сердечные тайны Чапая, денщик.

Он снова взял в руки уже созвучно настроенный инструмент, поднялся на ноги и стал прохаживаться возле центрального пенька, устремив свой взор в поднебесье и отыскивая на ладах мотив полузабытого "Боже, Царя храни!".

Чудно было в этой лесной глухомани, на берегах архидремучего озера, поившего своими целящими водами еще динозавров, слышать торжественный мотив царской величальной церемониальности. В памяти у комдива потянулась вереница былых душевных переживаний. Под успокаивающий дурман табака и звуки давно позабытой мелодии вспомнились ратные, с царской еще службы, дела. Возникли ожившие образы погибших товарищей, многие из которых приняли смерть с этим утешительным сердцу мотивом. Какая-то горькая досада опечалила ему душу, то ли за глупое прошлое "Боже, Царя храни!", то ли за еще более нелепое "Боже, Царя храни!" настоящее.

Василий Иванович примирительно подозвал к себе балалаечника, предложил посидеть с собой рядом и собственноручно сварганил ему самокрутку. В обмен на цигарку, он бережно принял из рук денщика инструмент, и принялся неумело подбирать на тонкой струне только что отзвучавший мотив.

– А что ты вообще о царе знаешь и думаешь?, – вдруг неожиданно поинтересовался Чапай. – Каким он, по-твоему, был человеком, и стоило ли России лишать себя самодержца? Все-таки огромному народу невозможно обходиться без пастыря, надо, чтобы кто-то у руля всегда стоял впереди. Мы хоть и пишем на знамени революции "Вся власть советам", но не забываем, что Ленин у нас голова. Как скажет Ильич, так и будет. Вот и получается, что всякие "советы" нужны нам, как архиерею ручной пулемет, во время причастия.

– Лично я, о царях мало что думаю, наверное, как и он обо мне, – более чем справедливо заметил Кашкет, делая глубокие затяжки и ловко наставляя пальцы комдива на нужные для верного тона лады. – Что же до Николая Второго, то какой из него, скажите на милость, был царь, если он бабе своей ладу дать не сподобился. Чем такой, так уж лучше вообще никакого, сколько можно тараканов на кухне смешить. Вот если бы кто другой, предположим, Гришка Распутин в цари подвизался, другая бы доля Россию ждала, совсем по-иному наши судьбы сложились бы. Это же готовый Иван Грозный у трона стоял, оставалось только корону надеть и все завертелось бы, будто по Гоголю. Помните про Птицу-тройку, про стремительно мчащуюся впереди всех народов Великую Русь.

Василий Иванович нехотя оторвался от балалайки, с недоумением посмотрел на Кашкета и в сердцах с раздраженьем подумал: "Плетет какую-то ересь". Тем не менее, не стал возражать, снова затренькал на тонкой струне начинающую складываться мелодию. И все-таки, через короткое время, отложив инструмент, поинтересовался:

– И чтобы такого, скажи мне особенного, мог предложить для России этот бабник и плут, твой, не сносивший чугунной башки Григорий Распутин. Ведь он кроме как девок на сеновалы таскать, да ворожбой по ночам заниматься, ни на что не был годен. Я что-то не припоминаю за ним великих заслуг перед матушкой Русью. Может, сына единокровного в царских покоях и смог бы кинжалом под бок порешить, но во всем остальном для Грозного рылом не вышел, не такие нужны впереди Птицы- тройки кумиры.

Кашкет допалил до горячих ногтей обломившуюся на халяву цигарку, недокурком прицельно щелкнул в сторону будущего костра и, похлопывая рукой о коленку, подманил привязавшуюся к нему собачонку. Та, послушно исполняя волю кормильца, подскакала дробной рысцой, выструнилась на задние лапки и разинула пасть в ожидании призовой подачки. Денщик достал из кармана завернутый в носовой платок кусок рафинада, саданул им о край дубового пенька и, по-честному, отколол собачонке отвалившуюся часть. "В сущности, жру с кобелем от одного же куска, – философски рассудил про себя Кашкет, – а сижу здесь и важно болтаю с этим героическим дегенератом, про какие-то несостоявшиеся судьбы России". Однако продолжил этот странный, не то, чтобы спор, скорее свободный обмен художественными мнениями.

– Григорий Распутин, я уверен, принес бы в Россию страх божий, – заявил не без гордости, собравшийся с мыслями денщик. – А без страха, ни один народ, ни одна страна правильно организоваться не может. Таков непреложный закон, таковы суровые правила жизни. Посмотрите кругом, даже в нашем Разливе любая живая истота под страхом живет. Оттого в лесу и в воде всегда полный, как у хорошей хозяйки, порядок. Чисто и свежо, покуда мы со своим шалашом не заехали. Потому что без страха явились, возомнили себя безнаказанными хозяевами на общем пиру жизни. Гадим, где ни попадя, мусорим, чем придется, вот и платим по жизни мытарствами за отсутствие страха пред Богом.

Василий Иванович не нашелся чем возразить, и без ложной показухи закивал головой, в знак согласия.

– Это ты прав, без порядка и страха никуда не годится, с нашим народом без вышестоящей несгибаемой воли нормальную жизнь просто никак не устроишь. Стоит мне на денек покинуть дивизию, и уже какая-нибудь гадость обязательно приключится. Если не пьяную драку в буфете развяжут, так ночью деревенский магазин под орех обнесут. Но скажи мне тогда, почему православные попы не подмогнули народу, не привели Гришку Распутина к власти? Они-то в первую очередь были заинтересованы возвеличить его, если, как ты говоришь, с ним прибывал страх божий.

– Я вам про страх божий, а Вы мне про попов, не складно у нас получается. Попы-то больше всего и боялись Распутина, потому что с царем они единой золотой пуповиной повязаны, в добром согласии из российского кладезя родниковую кровушку пьют. Мне когда-то давно одна прозорливая бабка наперед все сказала, будто призрак Распутина еще дважды взойдет на российский престол, каждый раз с усеченной фамилией и со все более сужающимся разрезом азиатских глаз. И вот, как только останется одно короткое прозвище Тин, тогда и вздрогнет, возродится в муках великая наша страна. Бог весть, быть может даже вместе с нашим достославным духовенством. Потому что только после третьего щелчка, красавец наш поп сподобился подпрыгнуть до самого потолка, а ведь у Пушкина каждое слово через душу России пропущено.

Кашкет, таким образом, заплел беседу в область каких-то сомнительных для командирского разумения материй. Чапаю не было никакого дела до вломившегося в царские покои мужика Распутина, так же как и до жирующих на церковных приходах православных священников, и насчет страха Божия он не был стопроцентно уверен. А потому, раздавив сапогом недокурок, смачно сплюнул и объявил не лукавя:

– Признаться, в поповской ереси я не шибко силен, не стану ни спорить, ни соглашаться. Но хорошо знаю другое. За океаном есть одна удивительная страна, Америкой называется, в которой люди чудесно приспособились жить без всяких страхов и божьих помазанников. Говорят у них это лихо поставлено, нам еще долго до американского достатка корячиться, одна надежда на революцию.

Денщик несказанно изумился, он даже пнул от расстройства ногой ни в чем не повинную собачонку. Попросил вернуть балалайку, тронул одним пальцем басовую струну и кокетливо наиграл на ней знаменитое "хэппи бездэй".