Виктория Угрюмова - Змеи, драконы и родственники Страница 27

Тут его блуждающий взгляд и натолкнулся на едва видимый за каскадом вьющихся растений темный провал пещеры.

Памятуя о том, что им уже встречались пещеры, полные чудесных древних рисунков, Вальтер решил, что не грех было бы обследовать и эту. А если повезет, то и снять на пленку какой-нибудь шедевр доисторической наскальной росписи.

— Интересно, — полюбопытствовал он вслух, — не отсюда .ли брали материал для постройки колодца?

Немец — существо обстоятельное, рассудительное и скрупулезное. Если немецкий офицер решил обследовать пещеру, то это будет выполнено со всем тщанием, чтобы затем можно было доложить командиру о результатах проведенной операции. Это главное.

С фотоаппаратом через плечо Вальтер Треттау бестрепетно вступил в отверстый зев пещеры. Навстречу ему пахнуло чем-то таким, что он даже потряс головой и невольно прослезился. Нормальный человек неарийского происхождения на его месте остановился бы и задумался, а хочет ли он двигаться дальше и что его ждет внутри. Однако Вальтер был твердым и душой и телом тевтонцем, а это в корне меняет дело.

Он собрал в кулак свою стальную волю и сделал еще несколько шагов в полумраке. Из темноты пещеры доносились диковинные звуки — будто там, в глубине, работал какой-то пневматический агрегат. Откуда в замшелых пещерах подобные вещи, Вальтер не знал, но открытие его насторожило. Тут он пожалел о том, что не взял с собой ни фонарика, ни спичек, и уже двинулся было в обратном направлении, чтобы сообщить о своей находке и вернуться вместе с Генрихом и Гансом, а также их верным пулеметом, как у входа споткнулся обо что-то явно железное, загрохотавшее и заскрежетавшее, когда он свалился.

Во-первых, в результате падения Треттау сильно разбил коленку — точь-в-точь как детстве, когда мать постоянно бранила его за разорванные штаны и вечные синяки и царапины (краса и гордость Берлинского политехнического института рос забиякой и тем еще сорванцом). Во-вторых, совершил еще одно открытие.

Он лежал в груде металлического хлама, оказавшегося на поверку своеобразной свалкой рыцарских доспехов: шлемов, нагрудников, кирас, щитов и прочего барахла, пришедшего, увы, в полную негодность.

Обескураживало не то, что доспехи зачем-то были свалены печальной кучей в заброшенной пещере, и не то, что смысла в этом не было никакого, — тут Треттау был готов списать все на российские диковинные привычки или обряды. Удивляло и даже несколько пугало то, что доспехи не только заржавели (что вполне естественно, если хранить музейной редкости вещи в таких условиях), но и были изрядно помяты, словно по ним катались взад и вперед все танки четвертой бригады.

Ощупывая руками нагрудник, смятый, как пустая сигаретная пачка, Вальтер постепенно проникался мыслью о том, что неосмотрительно было соваться во мрак не с гранатами, а с мирным фотоаппаратом. Ибо если вылезет сейчас оттуда какой-нибудь ползучий гад, вроде речного бронированного монстра, то он, Вальтер, сможет разве что предложить сфотографироваться в обнимку.

Словно в подтверждение его опасений перестал работать пневматический аппарат, зато внутри пещеры кто-то стал переваливать с места на место мешки с камнями. Мешки, похоже, были большие, а камни тяжелые. Что-то огромное заворочалось там, в опасной темноте, явно выражая свое недовольство.

Отступал Треттау так стремительно, что мог бы выиграть золотую олимпийскую медаль в соревнованиях по бегу. Только его пришлось бы еще догнать, чтобы вручить заслуженную награду.

Юркнув за ближайшие деревья, он присел и уставился на зловещий вход. Меньше чем через полминуты Вальтер всем телом ощутил, что почва вибрирует, как при сильном землетрясении, или как если бы равномерно вздымался и опускался на землю огромный кузнечный молот. И сердце Вальтера норовило выпрыгнуть из груди, колотясь в такт ударам: «Бум! Бум! Бум!»

А потом из пещеры высунулась волосатая рука невозможных, исполинских размеров, а за ней показалась гигантская лохматая одноглазая голова. Глаз поморгал, щурясь от яркого солнечного света, затем голова сладко зевнула, обнажив красный язык и огромные желтые зубы, от одного взгляда на которые у Вальтера по коже пробежал мороз. Ноги сами собой подняли его и с невероятной скоростью понесли в сторону танка. На бегу Вальтер кричал:

— Аларм! Аларм! Ахтунг! Русиш богатырь!

Сперва никто ничего не понял. Однако истошные крики Вальтера совершенно не походили на розыгрыш. Дитрих, наловчившийся не хуже ковбоя выхватывать верный пистолет, заорал в ответ:

— Где враги, с той стороны?!

Запыхавшийся Треттау, который от ужаса и нехватки воздуха внезапно потерял голос, отчаянно жестикулировал, пытаясь описать размеры врага. Майор честно старался сообразить, о чем речь:

— Много врагов?!

Вальтер отрицательно мотал головой и еще шире раздвигал руки.

— Очень много, целая армия?!

Вальтер пришел к выводу, что победа или поражение, смерть или жизнь — все зависит только от его силы воли. Он перевел дыхание и просипел, как испорченная фисгармония:

— Русский богатырь! Там! Но сейчас будет здесь — кажется, он меня заметил.

Дитрих слегка опешил.

Конечно, он любил сказки и охотно рассказывал их, но в обычной жизни все-таки оставался реалистом и в существование былинных богатырей верить отказывался. Во всяком случае, он никак не мог уразуметь, отчего на обычно невозмутимого радиста один-единственный русский, пусть даже и богатырь, произвел столь сильное впечатление. И он уже собрался было сделать лейтенанту Треттау строгое внушение и поставить на вид, а затем по-отечески пожурить и признаться, что и ему не по себе в этой стране чудес, но вот же он держит себя в руках и не допускает таких срывов, как в считанные мгновения все изменилось. Раздался гулкий топот.

Закачались деревца на другом краю поляны, а с вековых деревьев шурша посыпалась кора.

Был бы здесь хитроумный царь Итаки Одиссей, он наверняка указал бы Вальтеру на вопиющую ошибку. Дескать, никакой это не русский богатырь, а самый обыкновенный циклоп, вроде ослепленного им Полифема. Правда, Треттау имел бы все основания возразить Одиссею, что для него (Одиссея) куда естественнее наткнуться на циклопа во время странствий по Древней Греции, нежели для немецкого танкиста в здравом уме и твердой памяти — во время боевого похода в Советской России. И был бы, конечно, прав.

Но Одиссея здесь не было. И слава богу. Только его не хватало.

Когда недовольный циклоп вылез из лесной чащи, Морунгену отчего-то стало нехорошо. Он грустно посмотрел сперва на свой пистолет, а потом на великана, застывшего в нерешительности на противоположной стороне поляны, потом снова на пистолет… Результаты сравнения оказались неутешительными. Опечаленному барону захотелось вдруг произнести странную фразу, донесшуюся некогда из Янцитиного кричапильника: «Война окончена, всем спасибо и до свидания», но интуиция подсказывала, что русский богатырь вряд ли оценит такой тонкий юмор и уж точно не последует этому совету.

Морунген еще какое-то время постоял бы, приходя в себя, но командир секретного супертанка не имеет права на обычные человеческие слабости. Необходимо было как-то отреагировать на появление врага и принять срочные меры, так что Дитрих поднатужился и завопил:

— Экипажу занять свои места! Всем приготовиться к бою!

Танкисты лихо попрыгали в танк. Морунген, словно капитан тонущего корабля, последним поднялся на броню, пытаясь выглядеть достойно.

Что до циклопа, то ему ничего подобного танку видеть раньше не приходилось видеть, и он продолжал стоять, широко раскрыв единственный глаз. Странные рыцари творили нечто странное с весьма странным разноцветным существом. Рыцарей великан повидал на своем веку немало, а вот существо, не уступающее ему размерами, вызывало неясную тревогу и смутные подозрения. Циклоп в нерешительности почесал волосатый живот и приглушенно зарычал, выражая крайнюю степень негодования.

По периметру поляны обозначились маленькие фигурки. Похоже, что нетерпеливые зрители дождались наконец бесплатного представления и теперь занимали места в партере.

Генрих, копошась в артиллерийском арсенале, виновато обратился к Морунгену:

— Простите меня, герр майор, бога ради, за несерьезное отношение к русским сказкам! Теперь я буду более внимательным к тому, что вы говорите.

Дитрих вдумчиво изучал гиганта в свой перископ, поэтому ответил с некоторым промедлением:

— Я тоже буду более внимательным к тому, что говорю. Ну надо же, и кто бы мог подумать, что это возможно наяву?!

Ганс огорченно спросил:

— Что с ним делать? Застрелить? Тогда директор Берлинского зоопарка нам не простит утраты такого ценного экземпляра.

— Директору мы ничего не скажем, — утешил его Вальтер. — А не застрелишь, так он мигом твою пушку себе на память отколупает, у него в пещере таких трофеев на пару музеев хватит!