Елена Плахотникова - Типа в сказку попал Страница 27

– А чего ж ты со мной ничего такого? Только на словах…

Как тогда на меня Машка посмотрела! Будто укусить хотела.

– С тобой слова потом были. А с ними – все по правилам.

Я открыл рот, вспомнил кой-чего и закрыл. Молча. А что я мог сказать? Если то, чего было у нас в Храме, было, то, получается, и мы заключали.

– А теперь чего?

– Чего? – не поняла Машка.

– Мы, вроде как, обещали чего-то друг другу…

– Ты мне ничего не должен. Я тебе ничего не должна. Повтори, и мы свободны.

– Обязательно повторять?

– Нет. Хватит и того, что я сказала.

Вот только уверенности в Машкином голосе не было.

Тогда я сказал то, чего она хотела. А потом про нож спросил. В дверь брошенный.

– Я не стала бы тебя убивать. Нож – это не огонь.

А сама в глаза не смотрит.

– Ага, пожалела, вроде как. Или тех двоих побоялась обжечь?

Машка ничего не ответила. Молча встала и пошла на выход. А у двери чуть не столкнулась с Марлой. Сказала ей чего-то, и посторонилась.

В тот же вечер Машка уехала. А Марла… Я так и не спросил, чего ей наговорила рыжая ведьма.

И с отъездом я торопиться не стал. А куда спешить-то? К кому и зачем? Вот надоест здесь, тогда можно и манатки собирать. С караваном прогуляться или на пароме прокатиться там… Говорят, и такое развлекалово здесь есть. Но я за эти дни так ни разу и не видел его. А спросил Марлу, оказалось, раньше аукциона парома не будет. Ладно, подождем. Мне и без него найдется чем заняться. Поспать, поесть, пообщаться с бабой, еще поесть-поспать. Блин, прям, отдых в глубинке, где нет ни телевизора, ни интернета. Веду такой здоровый образ жизни, что сам себе поражаюсь. Если б ни Марла, растолстел бы, к чертям собачим! Правда, есть еще Меченый с пацанами, но махать оружием в их компании меня чего-то не тянет. Я лучше зарядкой займусь. Потом. После аукциона. Дня два до него осталось. Кажется.

26

Меченый по-быстрячку ввел меня в курс дела. Умный он мужик, с понятием. Своих пацанов держит в кулаке. Тех, кто круче его, не задирает. А раз уж мы с Марлой делим завтрак и обед, значит я очень крутой пацан, и меня можно уважать. И развлекать, когда Марлы нету рядом. Не в том смысле «развлекать», а чтоб весело мне было. Короче, это он привел меня на аукцион невест. Посмотреть, выпить на халяву. Ну, и прикупить чего, если глянется.

Простые здесь правила оказались.

То, чего продается, само себя и рекламирует. А зрители и покупатели платят на входе медный грошик – боал – берут здоровую деревянную кружку (на литр, не меньше!) и садятся за стол. И не на лавку там общую садятся – на табуретку. Персональную. Высокую, трехногую и с запасом прочности таким, что не сразу и поднимешь. На века делалась, не иначе.

А сам аукцион в большом дворе организовали. В том, что за гостиницей. Ранул его почему-то загоном называет. Но я пока не видел, чтоб в нем чего-то загоняли. Большие столы во дворе установили. Буквой «П». С разрывом верхней планки. Сквозь этот разрыв и ходят «невесты». По одной. Обносят зрителей выпивкой. Те под стеной сидят. Средина для променада и поединков оставлена. Не невест, а претендентов. Стать им не сложно. Надо только выпить все из кружки, бросить в нее означенную сумму и поставить тару на поднос, с которым ходит «лот номер такой-то». Сколько кружек, столько и претендентов. А дальше – как на обычном аукционе: небольшая разборка между желающими, и победил тот, кто остался. Только в ход не монеты идут – кулаки: кто даст больше, а сам на ногах устоит. Проиграл – ни фига не получишь; в смысле, деньги не возвращают. А не нравятся правила – не играй.

Вот я и подумал, что мало найдется желающих играть по таким-то правилам.

Оказалось, играют, и еще как!

Когда первая «невеста» вышла, я чуть с табурета не упал.

У нее из одежды – кожаный мешок. На голове. С дырками для глаз, понятное дело. И кувшин литров на пятнадцать. В руке. А баба несет его одной левой, правой знаки какие-то делает. Кокетничает, типа. Так ее гулом и топотом встретили. Довольно громким. Хоть по земле не очень-то потопаешь. Всех она обошла, но наливала едва по треть кружки. Может, принято так, может, чтоб всем хватило.

Мы с Меченым ближе к выходу сидели, так что нам выпивка не сразу досталась. Зато успели рассмотреть «невесту» во всех подробностях.

Слышал, говорят «бой-баба» – вот она ею и была. Вроде моей Марлы, только в кости потоньше. И кожа темнее. Красно-коричневая, блестящая, как маслом смазанная. А может, и в натуре, маслом. Из украшений – шрамы. Синей и белой краской нарисованы. В чем прикол, я не понял. А подошла ближе, рассмотрел.

Шрамы у нее были настоящие. Такие от резаных и рваных ран остаются. Если зашить вовремя и лечить правильно. Чтоб воспаления не было. У Марлы тоже шрамы есть. Так она воин, а эта… Потом присмотрелся, как «невеста» движется, как руку свободной держит, да пальцами шевелит, и сообразил: не кокетничает баба – оружие ищет. А его нет на привычном месте. Наверно, голой без него себя чувствует.

И кто ж позарится на такое «чудо»? Неужто найдутся психи?… Я б трижды подумал…

Марла тоже не нежная пери, но ее-то без одежды я потом увидел. Говорить, «останемся друзьями» было уже поздно.

Не знаю, сколько монет платили за первую, но восемь кружек она унесла. И разборка за нее вышла конкретная. Типа, бой без правил, с использованием всех подручных средств. Начиная с табурета и заканчивая личным оружием.

Автомата и гранатомета у претендентов не наблюдалось, копьями и ножами в зрителей не бросали, так что мы наслаждались зрелищем по полной программе.

Как ни странно, раненых было мало, а убитых вообще ни оказалось. Хоть мужики подобрались не слабые. Я рядом с ними как малек-недомерок смотрелся б.

Оказалось, на аукционе не принято убивать. Дурной тон, типа.

Площадку стали приводить в порядок. После боя. А наш слух вышел терзать какой-то певец. Ему принесли помост на низких ножках, покрытый ярким ковриком, и чашу с питьем поставили. Певцом или песнопевцем, как тут говорят, оказался старик, с косой до зада. Даже длиннее. А чтоб не мешала, вокруг тела обернута. И за пояс заправлена. За толстый и зеленый шнурок. Что поверх халата повязан. Полосатый такой халат, пижамной расцветки, и едва до колена. А под халатом зеленые штаны. И шлепки. На босу ногу.

«Крутой», однако прикид у «великого» артиста. Может, ему на новый подать?

Старик шел легко, чуть пританцовывал, и я не сразу врубился, что одна нога у него короче. С ним еще пацан был. Такой же тонкий, узкоплечий, и волосы собраны в косицу. До лопаток. Только у старика она «соль с перцем», а у пацана – темно-коричневая, почти черная. Глаза тоже темные, как у старика. И лица похожие. Может, дед и внук, если певец рано начал, или отец и сын. Младший сын старичка-бодрячка. Не больше семидесяти бодрячку. На вид.

Пока старик усаживался, Меченый мне шептал о нем. С восторженным придыханием.

Мол, ученик самого Многострунного, а песнь исполнит Райсы Четырехлапого. Тоже ученика Многострунного. Почему Четырехлапого? Потому что Райса из народа ящеров, и больше на четырех бегал, чем на двух. Почему бегал? Так он летать научился. Без крыльев. Говорить? Умеет Райса говорить, а как же! И песни про героев сочиняет. Тех, кого видел и с кем путешествовал. Разные у него песни. Про капитана Барга и затерянный город, про халка и Белую Смерть, про аникарцев и камень Накора…

Кажется, за минуту Меченый сказал больше, чем за весь месяц.

Ладно, послушали песню. Под выпивку она нормально пошла.

Песня, вернее рассказ, оказалась той еще. Про Волта из Холодных Гор. Если хоть четверть в ней правда, то не скучно здесь живут: ссорятся с вождями и уходят из племени, попадают в рабство и освобождаются, возвращаются домой и устраивают разборку третьей степени. Ту, что без ядерного оружия. Короче, нормальная жизнь крутого пацана.

Голос у старика негромкий, но какой-то сочный и гулкий. Говорит, вроде, тихо, а слышно всем. И это на улице, где народу с полсотни собралось. При этом слушали его так, что и не шевелились лишний раз. А если уж кому пить приспичило, то кружка потом так в руках и оставалась. Чтоб не шумнуть случаем. Уборщики тоже двигались тихо, как привидения. Может, потому и возились полчаса, пока у старика клубок ни закончился. Небольшой такой клубок, с кулак величиной; на нитке камешки и узелки какие-то. Старик все перематывал его, пока рассказывал. Сын или внук рядом сидел, миску с клубком держал, да питье иногда подавал. У деда-отца, типа, руки заняты. Тот за весь рассказ ни разу нитки из пальцев ни выпустил, даже когда пил. А пальцы у него – пианисту впору – тонкие, длинные. И чуткие, как у слепца. Только не буквы он ими нащупывал, а узелки да бусинки. И поверх голов наших смотрел, словно видел все, о чем говорил.

Провожали песняра так же, как встречали невесту: топотом и гулом. Замена аплодисментов, типа. Только кланяться и выходить на «бис» тут не принято.

Потом следующая невеста появилась. Тоже с мешком на голове, только помельче первой. Светлокожая. И волосы светлые. Те, что на теле. Почти блондинка. Если не крашеная, понятное дело. Это у нас многие бабы блондинками хотят быть, а в другом мире, может, другие стандарты. Из одежды у нее – черная бахрома ниже коленей. И кувшин. Тот же самый. Только несла она его двумя руками. И прижимала к себе, как родной.