Дмитрий Емец - Таня Гроттер и молот Перуна Страница 28

– Дай мне страшную клятву, что ты никогда не выйдешь замуж за Пуппера! Что ты отдашь его мне! Поклянись, скажи: «Разрази громус!» – звенящим от напряжения голосом потребовала Пипа.

Таня задумалась. С какой это радости она будет делать Пенелопе такие подарки?

– Нет, не буду клясться! – сказала она.

Пипа прищурилась.

– Но почему? Значит, у тебя есть на моего Гурика какие-то виды? Признавайся!

– Виды? Видов нет. Но все равно не буду клясться. И потом, как я могу отдать тебе то, что мне не принадлежит? Пуппер же не моя собственность. Тебе он нужен – ты его и завоевывай, – уклончиво ответила Таня.

Любимая сестренка некоторое время сверлила ее глазками, но, поняв, что на Таньку где сядешь, там и слезешь, – решила оставить ее в покое.

– И завоюю, можешь не сомневаться! Если я что-то решила, то иду до конца! И не советую никаким обормоткам с непонятными фамилиями становиться у меня на пути, – буркнула Пипа.

Она отпустила Танину руку, легла на кровать и повернулась к Тане Гроттер спиной.

– Жаль, здесь нет лоджии! Я бы вытурила тебя на лоджию! – сказала она.

Таня ласково посмотрела на Пипину спину.

– Я бы сама с удовольствием легла на лоджии. Особенно сегодня ночью, – спокойно произнесла она.

– Почему это?

– Ненавижу крики и стук крышки. Это меня всегда жутко нервирует.

– Какой еще стук крышки? – напряглась Пипа.

– Гм… У Склеповой, чью кроватку ты унаследовала, было странное чувство юмора. Если перед сном не произнесешь обережное заклинание, ночью кровать перевернется и закроется вон той вот крышечкой… А если попытаешься открыть или даже мечом разрубить – снаружи лягут железные обручи. Про смерть богатыря Святогора читала? Тут та же магия! – пояснила Таня.

– Врешь! Это не крышка, это книжная полка… Вообще, блин, странная она какая-то. И кровать странная, – неохотно признала Пипа.

– А ты не смотрела, на чем ты спишь, нет? – удивилась малютка Гроттер.

– Не смотрела и не собираюсь! Что я, кроватей не видела?

– Кровати-то ты видела… Ладно, спокойной ночи! – сказала Таня.

Пипа некоторое время лежала, а потом все же встала и недоверчиво заглянула под матрас. Ее вопль был слышен даже в караулке циклопов, которые, однако, были слишком заняты, проигрывая Клоппику и поручику свои секиры, чтобы бежать проверять, в чем дело.

– И чего вопить? Гроб, он и в Африке гроб. Доски, ткань, ручки – ничего особенного, – произнеесла Таня, когда Дурнева-младшая наконец замолчала.

С минуту Пипа хрипела, восстанавливая дыхание, потом спросила:

– Какое заклинание?

– В смысле? – не поняла Таня.

– Не прикидывайся! Что Склепова произносила перед сном? Ты знаешь?

– Разумеется, нет. Гробыня говорила его всегда шепотом. А я, как хорошая девочка, не подслушивала. Ну все, приятных сновидений!

Малютка Гроттер скользнула под одеяло и сладко потянулась. Настроение у нее заметно улучшилось. Разве она виновата, что у Пипы такое богатое воображение и ее так легко водить за нос?

Возможно, завтра она и влюбится в Пуппера, но это будет только завтра. К тому же Таня хорошо помнила, что против настоящей любви бессильно все, даже магия вуду. «Что ж, Пуппер, посмотрим, кто кого! Хочешь русской любви – получишь, только не запроси потом пардону!» – подумала она.

Пенелопа некоторое время задумчиво прохаживалась вдоль кровати, изредка раздраженно пиная ее ногой, а потом стащила матрас на пол и, ворча, улеглась. Видно, пол был жестким и в щели дуло, потому что Дурнева-младшая долго ворочалась и бурчала всякие слова, против которых ее папочка, когда был в Думе, принял два постановления и один закон. Правда, этим словам Пипа тоже выучилась у папочки.

Глава 9

Татьяна Ларина и дорогуша Пуппер

Утром Таня заспалась, не услышала зудильника и встала только, когда Дуся Пупсикова, посланная Сарданапалом, у которого была первая лекция, принялась барабанить в двери.

– Академик беспокоится, вдруг с тобой что стряслось. После нападения на Гробыню у преподов нервишки пошаливают. И не только у преподов, – сказала Дуся, с любопытством оглядывая комнату.

Внезапно глаза у нее округлились. Таня оглянулась на соседнюю кровать. Дочки дяди Германа в комнате уже не было. Лишь на наволочке ее подушки, на той ее части, что была обращена к Тане, помадой было крупно написано:

«ИДИОТКА!

ЗЫ. ЭТО НЕ ПОДПИСЬ!»

– А мне почему-то кажется, что подпись! – пробурчала Таня.

Выпроводив Пупсикову, которая засыпала ее вопросами, Таня Гроттер стала собираться на лекцию.

«Интересно, влюблена я уже в Пуппера или нет?» – мнительно подумала она, заталкивая в рюкзак пищащие от возмущения учебники.

Рюкзак у Тани были хипповый, размером скорее с большой кошелек, и учебники помещались в него исключительно благодаря пятому измерению. Это был подарок Ягге на день рождения. Правда, учебникам рюкзак не нравился. Возможно, оттого, что не так давно Ягун интереса ради засунул туда средних размеров кикиморку. Засунуть-то он ее засунул, а вот обратно она так и не вышла, затерявшись где-то в лабиринтах пятого измерения.

– Так что же Пуппер? Люблю я его или нет? – снова спросила у себя Таня.

Она представила себе Гурика, от шрама и до метлы включительно, но не испытала к нему ничего особенного. Потом для сравнения представила себе Ваньку и тоже ничего не почувствовала.

«Это, наверное, потому, что спросонья. В семь часов утра влюбляются только маньяки… Правда, сейчас уже девять, но это почти одно и то же», – зевая, подумала она.

В коридоре перед аудиторией угрюмо стояли Шурасик и Гуня Гломов. Зажав Шурасика в угол, Гуня сосредоточенно откручивал у него пуговицу. Шурасик же, вытащив блокнотик, быстро просматривал страничку, озаглавленную «Самооборона магическая».

– Чего вы тут? – спросила Таня.

Гломов повернулся к ней.

– За болтовню выставили, – неохотно сказал он.

– Неужели вы болтали? – удивилась Таня. Насколько она знала, Шурасик и Гуня никогда не были друзьями.

– Да не, стану я с ним трепаться. Я просто назвал его болваном, – неохотно ответил Гуня.

– А я пояснил, что это утверждение не соответствует действительности! В свою очередь, Гуня, я надеюсь, что ты не станешь одним из тех, к кому приемлем термин «дегенерат», – охотно пояснил Шурасик.

– Понятно! Ну не буду мешать. Продолжайте! – сказала Таня.

Она была удивлена. Сарданапал обычно отличался ангельским терпением. На его уроках некоторые даже по потолку ходили, используя «мушиное» заклинание «Дихлофосус забодаллус». Сегодня же академик явно был сильно не в духе, раз выгнал из аудитории даже послушняшку Шурасика.

Постучав, Таня заглянула в класс, и все сразу стало на свои места. Сарданапал сидел за столом и что-то быстро писал орлиным пером, изредка поднимая глаза на класс. Его шаловливые усы упрямо лезли в чернильницу и, обмакнув в нее кончики, тянулись к бумаге. Похоже, что и их обуяло вдохновение. Разница же между академиком и его усами была в том, что Сарданапал наверняка записывал что-то важное, усы же просто, графоманя, пачкали страницы.

Теоретическую магию же, что само по себе было необычно, вела… да-да… доцент Горгонова.

– Садитесь, Гроттер! – строго обратилась она к Тане. – Не сомневаюсь, что вас задержали важные дела, о которых вы еще расскажете нам после урока… Пока же мы говорим о магии и ее истоках. Тузиков, вы больше всех вертитесь! Вероятно, вы могли бы вести урок вместо меня… Что такое магия?

Тузиков встал, переминаясь с ноги на ногу. Пользуясь тем, что внимание переключилось на него, Таня скользнула на свое место.

– Ну… магия – это когда пускаешь искру и чего-нибудь говоришь, вроде дрыгус-брыгус, – буркнул Кузя.

– Ответ, достойный клинического идиота!.. Тузиков, я, конечно, догадывалась, что вы не гений, но не подозревала, что до такой степени. Вы что, с дуба рухнули или вас вашим веником поколотили? – едко спросила Медузия.

Тузиков покраснел.

– Садитесь, Кузя… А вы, Семь-Пень-Дыр, сами виноваты. Боюсь, вам так и придется сидеть до конца урока, каждые семь с половиной секунд прикусывая себе язык. Я предупреждала, что не потерплю смеха. Не думаю, что Великая Зуби научила вас отводу, мой сглаз довольно редкий. Смеяться над товарищем стыдно, тем более что вы и сам далеко не Бенвенуто Челлини…

Медузия оглянулась на Сарданапала, немного ошеломленного мерами, которыми она наводила порядок. Оправившись, академик строго дернул себя за правый ус и снова углубился в свои записи. Многие, похоже, были удивлены, почему глава Тибидохса работает в классе, а не у себя в кабинете.

– Магия – это вера, одна из множества ее форм, хотя далеко не самая совершенная. Вера в возможность совершения того, что не может свершиться, если исходить из так называемого здравого смысла, – продолжала Медузия. – Вера – это то, что стараются отнять или уже отняли у лопухоидов. И что в какой-то мере сохранилось у нас, магов. По сути, все, что надо сделать, чтобы уничтожить человека, это отнять у него веру. То, что останется, будет ходить, дышать, говорить, будет делать все то, что делают живые люди, но это будет лишь иллюзия жизни. Разумеется, в тысячу раз мудрее те, кто, имея веру, не превращает ее в магию и отказывается от использования силы, довольствуясь лишь ее осознанием. Однако речь сейчас не о них… Речь о том, что среди нас, в этом классе, есть изменник или глупец… Или то, или другое в одном лице. Есть тот, кто совершил бессмысленный и вредный поступок и снова призвал в Тибидохс сильного древнего бога, который сейчас не дает покоя всем нам. Теперь мы с Сарданапалом знаем это точно… Что же, никто не хочет сознаться?