Виктория Угрюмова - Дракон Третьего Рейха Страница 3

Математика и стала его первой любовью.

Впрочем, нет — уже второй, ибо с двенадцати лет Дитрих был отчаянно и безнадежно влюблен в портрет одной из своих прабабушек — не по-арийски черноволосой и черноглазой, но оттого еще более прекрасной. Портрет был нетребовательной возлюбленной; она всегда находилась на одном и том же месте, внимательно глядя на юного воздыхателя с пропыленного холста, и молодой Морунген экономил, таким образом, массу сил и времени, которые его сверстники обычно тратили на свидания, для занятий со своими учителями.

Отец, проведавший о тайной страсти сына, с проницательностью человека, прошедшего тот же тернистый путь, мешать юноше не стал.

Таким образом, Дитрих не испытал потрясений в первой любви, и первая измена также была ему неведома, а потому в шестнадцать лет он блестяще выдержал экзамены в Берлинский университет на механико-математическое отделение. Талантливый студент был замечен, отмечен и допущен до экстерна, в результате чего уже через два года покинул почтенное учебное заведение и начал свое восхождение к вершинам славы и успеха сразу с несколькими дипломами в кармане.

Рывок в его военной карьере произошел, когда уже инженер-лейтенант фон Морунген предложил на конструкторском совете несколько собственных — весьма неожиданных — технических решений для дальнейшей разработки основного среднего танка немецкой армии Т-4. Члены совета, внимательно рассмотрев чертежи юного лейтенанта, воззрились друг на друга не без недоумения и растерянности. То, что предлагал Морунген, было в высшей степени изящно, поразительно просто и, как все истинно талантливое, казалось, лежало на поверхности. И то, что секретный отдел оборонной техники пахал эту проблему как усердный трактор вот уж который год подряд, а какой-то юнец в новехоньких погонах взял и решил ее с ходу, порождало двоякие чувства. Следовало не то восхищаться юнцом, не то возмущаться недотепистостью и острой умственной недостаточностью целого отдела. Поскольку и то и другое сочли крайне нерентабельным, Дитриха просто пригласили возглавить проштрафившийся отдел и, надо отдать ему должное, после об этом своем решении никогда не жалели.

Правительства сменяли друг друга, политическая жизнь в стране бурлила и кипела, но лейтенант, а вскоре и гауптман фон Морунген не обращал на эти мелочи никакого внимания. Он был человеком сугубо аполитичным. Конечно, где-то там, в самой глубине души, наш герой считал себя монархистом; и уж во всяком случае не отказался бы возглавить дружину викингов или, скажем, франков войско, но это были романтические грезы — не более. И Дитрих фон Морунген твердо знал, что никого и ни при каких условиях в эти свои мечты посвящать нельзя. И поскольку лавры Карла Великого или Фридриха Барбароссы ему не светят, равно как и военная карьера Александра Македонского, то приход к власти Гитлера он рассматривал исключительно с точки зрения прогресса немецкой военной промышленности. Военная промышленность благополучно развивалась, и этого Дитриху было вполне достаточно для осмысленной деятельности. Все, что происходило за пределами танковой брони, он узнавал из газет двухнедельной давности. И хотя его торжественно приняли в партию, дабы избавить от инсинуаций пронырливых и вездесущих агентов гестапо, барон фон Морунген затруднился бы точно сказать, в какую именно. Но ему все же казалось, что не в коммунистическую — последнюю старый барон, его отец, категорически не принимал в течение пяти или шести лет любовной связи с убежденной коммунисткой (княгиней по происхождению) и окончательно осудил после того, как княгиня-коммунистка сбежала от него с каким-то идеологически выдержанным шофером.

После этой скандальной истории старый барон фон Морунген, чей возраст уже приближался к семидесяти годам, окончательно заделался нелюдимом и отшельником, не вылезал из своего родового замка в Восточной Пруссии и оттуда следил за головокружительными успехами своего любимого чада.

Аксель фон Морунген не то чтобы выжил из ума, но как бы умудрился частично ускользнуть в другое измерение, где не нашлось места ни фюреру, ни политическим реалиям Германии, а присутствовали исключительно рыцарские традиции и соответствующие взгляды на место мужчины в этом мире. Наверное, и танк старый барон представлял себе в виде железного зверя, может даже дракона, которого укротил его доблестный сын.

В последующие несколько лет Дитрих принимал участие во всех мало-мальски серьезных разработках бронетехники не только в качестве конструктора, но и как танкист-испытатель.

Испытаниям новых машин в настоящих боевых условиях придавалось огромное значение. Никакие полигоны не могли, конечно же, воспроизвести и предусмотреть все те мелочи, с которыми приходится сталкиваться танкистам в реальной жизни. И потому каждый разработанный танк перед запуском в серийное производство несколько недель обкатывали в боях. Само собой разумелось, что экипаж у секретных машин должен быть не всякий, а тщательно подобранный.

Проблема заключалась в том, что службы безопасности рейха, конечно же, настаивали на включении в экипаж членов по принципу их партийной принадлежности, преданности делу фюрера и Великой Германии и т.д., и т.п. Со своей стороны, конструкторский отдел сразу слагал с себя всякую и всяческую ответственность, резонно возражая, что член НСДП с 1933 года — это еще не профессия, а танку на политическую зрелость механика-водителя или заряжающего, мягко говоря, чихать, а грубо говоря — так и подтереться.

Обе высокие договаривающиеся стороны срывали горло, пытаясь прийти к компромиссу, который устроил бы всех, но дело осложнялось тем, что Магдебургским конструкторским командовал тот еще тип.

Некто Франц Метциг водил личную дружбу с Гитлером, Гиммлером и Герингом, особо, впрочем, ее не афишируя. Нужды в том не было, поскольку о теплых отношениях, связывавших трех "Г" с невзрачным, блеклым типом, похожим на худосочную селедку в очках, и так знали все, кому знать было положено. При этом Метциг умело лавировал во всех подводных течениях, которые постоянно обнаруживались в такой тонкой и текучей субстанции, как политика. Как результат, он был обладателем множества наград, состоял в войсках СС, причем в высшем эшелоне; каким-то образом пересекался с мистическим проектом «Ананерде» и вообще был замешан во всех темных делишках, которые как-либо влияли на события в стране. Нужно ли удивляться тому, что приставленные к его любимому детищу — конструкторскому бюро в Магдебурге — наблюдатели из всевозможных спецслужб твердо знали, что спорить с Метцигом себе дороже, и потому Муция Сцеволу из себя не разыгрывали. И когда руководитель проекта объявил им, что экипаж для участия в боевых действиях подберет лично, протестовали только до определенного, тщательно вычисленного момента.

Метциг наблюдал за Дитрихом фон Морунгеном давно и пристально. Он наперечет знал все изобретения молодого аристократа-конструктора и наизусть выучил его досье. Как ни странно, Франц Метциг не испытывал к Морунгену, казалось бы, естественной и неискоренимой неприязни плебея к человеку знатного происхождения. Что было причиной искренней симпатии, с которой руководитель проекта относился к одному из самых талантливых своих подчиненных? А кто его знает. И вообще, речь не о Метциге. Кто он такой, Франц Метциг, чтобы занимать своей персоной такое количество места в нашем повествовании?

И дабы не вдаваться в ненужные подробности, констатируем факт: особо выделенный своим начальством, Дитрих получил долгожданное позволение испытать разработанный отделом танк (тогда всего только усовершенствованный «Фердинанд») в полевых условиях и экипаж подобрать на свое усмотрение — читай, на свой страх и риск.

В течение следующего года Дитрих несколько раз выезжал из Германии в европейские страны — в краткосрочные командировки. Во-первых, победоносное шествие немецких войск по большинству этих стран больше времени и не занимало, а во-вторых, отпущенного срока было вполне достаточно, чтобы выявить кое-какие мелкие недоработки в конструкции и до блеска вылизать проект перед тем, как рапортовать о полной готовности модели к серийному производству. Изрядно потрепало его только один раз, у Дюнкерка, но участие в сражении такого масштаба только разбудило наследственные склонности. В Дитрихе проснулся его давний предок — бандит, рубака, авантюрист и отчаянный смельчак.

Морунген побывал во Франции, окончательно и бесповоротно влюбившись в Париж, но возненавидев от всей души Эйфелеву башню, участвовал в Норвежской кампании, втайне сочувствуя потомкам гордых норвежских конунгов; и даже оказался в Африке, в бригаде Роммеля, где вдоволь налюбовался египетскими сфинксами и попутно выяснил, что песок имеет странную, нигде не описанную всерьез особенность: забивается во все щели и уничтожает тонкие механизмы в течение нескольких дней. Перемещения по поверхности планеты привели к тому, что молодой человек сделался настоящим полиглотом. Собственно, французский и английский он изучал с детства, а теперь пополнил свой багаж знанием итальянского, испанского и норвежского. И где бы он ни находился, Дитрих фон Морунген возил с собой сработанный из несгораемого материала плоский атташе-кейс с кодовым замком, там находился его личный дневник, а также все записи по поводу испытываемой модели, тест-листы, бортовой журнал и бесценные конструкторские заметки, которые Дитрих вел, используя хитрый шифр. Согласно инструкции, при малейших признаках угрозы эти бумаги подлежали немедленному уничтожению вместе с самим танком. Угрозой же считался возможный захват секретной машины солдатами противника. А вот гибель танка и его экипажа в бою опасности уже не представляла, особенно при условии, что они будут изуродованы до неузнаваемости. Это была суровая действительность — и не более того.