Константин Лишний - Космиты навсегда Страница 30

— О чьем фи есть гофорьить? — подала голос Герда. — Я нье понимать, кто есть тякой Дюрла-Шюрля, ти, Ян, менья софсьем забифать!

— О нет, майн либен… «Я буду помнить о тебе и в наркотическом бреду, в горячке белой и в огне, в грязи, куда я упаду». — Я уместно ввернул цитатку из панк-лирики.

— Ето поезий? Мнье? — растрогалась Герта. — Данке шен!

— О! Товарищ протестант — поэт? — удивился док.

— Нет, я литературный мусорщик и выискиваю поэтические перлы по всяким глубоким помойкам. Вот: «Я облился молоком, облепился сырым яйцом, я обсыпался мукой, я натер ягодицы перцем, я залез на сковородку, я облился постным маслом, я включил большой огонь, я очень сильно обгорел — теперь я пирожок»!

— Унд ец их бин дер кухен! Тепьерь я пьирошок! — обрадовалась Герда и захлопала в ладоши, а я подумал, что это стишок как раз про ее любимого фюрера, из него тоже изрядный пирожок сделали… Я открыл вторую бутылку…

Компания рядом взялась за гитару и началась свистопляска. Играли плохо, если не сказать отвратительно, но весело. Многие песни я узнавал, а некоторые порадовали новизной. Особо мне понравилась веселая песня с загадочным текстом:

И не понятно в этот раз,Зачем разбили правый глаз,Когда какой-то педераст,Отчайно изображал экстаз,Играя на большой трубе,В каком-то засраном дворе,Мордой в дверь! Мордой в дверь! Мордой в дверь! Мордой в дверь!

— Эту песню запевает молодежь! Эту песню не задушишь, не убьешь! — резюмировал я.

Гуляки запели хорошо знакомые мне песни Егора Летова. Сначала: «Шашка сверкнула — кому-то пердец, штык ковырнул ненавистную плоть, общество «Память» — святой наш отец, нас поведет раздирать и колоть…», а после спели классическую летовскую песню «Все идет по плану». Когда комсомольская кодла невменяемыми голосами завопила: «…Один лишь дедушка Ленин хороший был вождь, а все другие остальные — такое дерьмо, а все другие враги и такие мудаки...», — доктор Похмелини встрепенулся.

— Они тоже ревизионисты? — спросил я.

— Нет! — громко крикнул док в сторону компании. — Они уроды и кретины!

Веселье разом стихло, и в воздухе повеяло праведным комсомольским гневом.

— Чем вам, чуваки, так «дедушка Ленин» хорош? — спросил я у компании. — Он ведь враг, шпион и сифилитик с трипдачи.

— Хайль Гитлер! Партизанэн пах-пах-пах! — ни с того ни с сего ляпнула Герда.

Ребятки отложили гитару, поднялись и подошли к нам. Ну все, будет свара с мордобоем. Лица комсомольцев лучились пролетарским гневом, причем каким-то особым, одухотворенным гневом. Это мне знакомо еще по школе — помнится, «актив» класса с точно такими же харями неоднократно вопрошал меня: дескать, расскажи нам, проклятый Подопригора, как ты докатился до такой жизни, зачем на вечере танцев напился, как скотина, зачем подол платья классной руководительнице обблевал, зачем устроил драку с вновь избранным председателем комсомольской дружины? Подобное идиотство происходило весьма регулярно, до тех пор, пока однажды в школу по вызову классной руководительницы не явился мой суровый отец в мундире майора КГБ и всех не запугал до усеру…

Веселые были деньки, а потом моего папика настигла короткая автоматная очередь и он отправился в ад, а я вырос и стал бандитом, теперь я не то чтобы много, но тяжело работаю, чтобы не дать себе засохнуть. Вырос и комсомольский «актив»: кто-то стал дорогой проституткой, кто-то стал дешевой проституткой, кто-то сбросил маску, заделался гомосексуалистом и стал продажным заднепроходчиком. Очень подходящие профессии для возвышенных комсомольских активистов, лишь один шустрый малый пробился в депутаты городского совета и теперь сам всех имеет, в основном, избирателей…

Комсомольцы уже готовы были ринуться в бой, их сердцам было явно тревожно в груди… и добрый дедушка Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди… Ветер яростный атак крепчал над нашими головами, но здоровенный мордоворот остановил своих дружков.

— Качумай, старики! — сказал он комсомольцам и обратился к нам: — Эй, чугуны с ушами, хиляйте отсюда, а то коду зачалитесь.

— Шьто он есть гофорьить? Я нье понимай, — сказала Герда.

— Это он по фене ботает, — разъяснил док, — во валехает чувак!

— Герда, он вежливо предлагает нам прогуляться в сторону подальше отсюда, в противном случае он грозит лютой расправой с летальным исходом. Я сейчас усрусь от страха. Тебе страшно, майн либен?

— Я, я тоше хотьеть обсьиряться оть льипкий стрях! Бр-р-р... — спаясничала Герда. — Ти есть спастьи менья от етих гитлерюгенд?

— Яволь, моя госпожа, ибо я не только пастырь божий, но и орудие гнева господнего…

— Шнобеля не продуплились. Старики, порвем чугунов! За Горбачева! За…

За что еще — комсомолец договорить не успел.

— Да сурлял я на тебя! Фрэй с гандонной фабрики! — взревел док, бросился в атаку и мощным ударом в рыло поверг наземь мордоворота. Началось! — Отче! Это ревизионисты, бей их!

— Именем господа бога в душу мать… — заорал я и вклинился в сражение.

— За Родьину, за Стяльина! — крикнула Герда и храбро прыгнула в кучу малу.

Ну и свалка! Первые секунды этой эпической битвы походили на Броуновское движение, и не было в ней ни души, ни структуры. Потом я понял, что эти комсомольцы не обучены совместным действиям в нападении, а лишь мешают друг другу, зато оказалось, что дока и я отлично работаем на пару. Мы красиво сработались. Док действовал так же, как если б на его месте оказался мой отец-гебист. Та же школа. Ох, не прост этот дока! Не прост… Скоро все закончилось, оппоненты были повергнуты наземь и печальными голосами запросили перемирия. Быстрая победа! Блицкриг. Мы могли б управиться еще быстрее, если б под ногами не путалась Герда. К слову, гауптштурмфюрер профессионально уделала одного ревизиониста, проведя какой-то мудреный прием, схожий на выкрутасы реслинга. Что-то с заламыванием руки, заходом за голову и добиванием по горбу предплечьем. Насколько я знаю, это называется «нammer lock & forearm to back». Эффектно, но громоздко, другая школа, а вот у нас с докой одна и та же подготовка. Кто же этот док на самом деле?

— Рвем когти! — скомандовал док, когда послышался приближающийся свист милицейского свистка.

— Линьяем, чьюфаки! — воскликнула Герда и шустро смахнула оставшиеся закуски в кулек.

Я подхватил недопитую бутылку, мы перескочили ограду и спустились вниз по крутому склону. Минут через пять мы выбрались на Андреевский спуск и как ни в чем не бывало, прогулочным шагом, неспешно затопали вниз. Я продолжил свои функции разлива, так что водку мы допивали на ходу.

Герда прыгала вокруг нас, радовалась совместной победе коалиции украино-немецко-итальянских войск над комсомольской плесенью и вовсю обсуждала перипетии скоротечной драки. И столько в ней было счастья и радости, что я подумал, что еще чуть-чуть, и я в нее влюблюсь. Вот они — «радости скупые телеграммы». И как только это дивное создание фашисткой заделалось? Не понимаю. Я тут же начал восхвалять то, как Герда лихо вбила в асфальт оппонента, сыпал комплиментами и восхищался. Герда чуть не умерла от застенчивой радости, а я сообщил ей, что, когда она двинула одного комсомольца ногой под дых, ее юбка взлетела выше пупа, и я от открывшихся видов утратил контроль над ситуацией, в результате чего получил по ребрам. Как только я это сказал, Герда тут же перевела меня в разряд раненых героев и осыпала материнской заботой…

Док угрюмо взирал на наше сюсюканье и бухтел себе под нос, что никакие мы не фашисты и не германские диссиденты, потому что хозяйки с рабами не воркуют, что мы ведем себя, как накуренные «дети цветов», что мы действительно космиты, прибывшие в СССР после долгого и плодотворного отпуска, проведенного среди конопляных плантаций Ямайки, что нас там торкнуло капитально и надолго, что косяки нам сам Боб Марли или Эдди Грант забивал… Бухтел, что Иван Иваныч дурак, потому что подобрал себе помощников, которые на маскировку плюют…

— Ну и по фигу, — сказал я, — я вообще святой отец, а эта нимфа, которую я обнял — моя покорная паства.

— Их бин, — подтвердила Герда и покрепче прижалась к моему плечу.

— В печку маскировку и шпионскую атрибутику! Мы наслаждаемся прогулкой по ночному Киеву!

— И фодкой с пьерцем!

— Черт с вами! — сказал док. — Идемте на набережную.

Мы направились к Днепру, а я опять ударился в размышления.

Действительно, чем меньше внешней атрибутики, тем лучше. Вспомним, на чем погорела Молодая гвардия. Если верить Фадееву и его книге, то ребят сгубила именно тяга к атрибутике. У них нашли самодельные комсомольские билеты, вшитые в одежду. Зачем были нужны эти билеты? Зачем было так подставляться? Непростительная ошибка, смертельная даже… Хотя в подобную самоубийственную глупость мало верится, нет доверия Александру Фадееву, нет доверия красному герою, давившему кронштадтское восстание двадцать первого года… Нет ему доверия даже после того, как он покончил с собой, даже после его предсмертного письма, в котором он обвинил ЦК КПСС в уничтожении талантов в сфере соцреализма. Вроде вовсе не он помог отстоять эту власть в двадцать первом году! Власть, которая вогнала в гроб миллионы! А еще обвинил ЦК обездоленный Фадеев в отходе от ленинских идеалов коммунизма… Да к черту Ленина и его идеалы! Кому какое дело, мать вашу, до чужих идеалов!!!