Андрей Белянин - Опергруппа в деревне Страница 31

– Митенька-а… соколик ты ясный, голубь сизый, ну поимей же ко мне хоть капельку состраданья. Я ли тебя, сволоту ментовскую, грамоте не учил? Я ли тебя, бугая беспросветного, не поил, не кормил, не лелеял, как мог со скудности средств, но величины желания! А ты мне таковую Сусанну библейскую, отцветшую да десятипудовую поверх хрупкого телосложения кладёшь… Смилостивись, отпусти душу на покаяние, не хочу жениться-а!!!

…Я не прислушивался особо, ну болтают два комедийных типажа за спиной, что ж, каждый раз оборачиваться? А потом мельком глянул в окно и понял, что вмешаться попросту необходимо. Если я, конечно, дорожу тишиной и порядком в доме…

– Митя, прячь Филимона Митрофановича под печку. Сюда идёт твоя маман и тащит за шиворот Абрама Моисеевича. По лицу видно, разборки будут кровавыми…

– Дык, а… – не сразу сообразил мой напарник. – А чего ж нам его прятать? Сдадим маменьке, вот она и обрадуется! Али на Шмулинсона обменяем, покуда живой… тоже прямая выгода.

– Митя, блин! Да потому, что дьяк у нас важнейший свидетель, которого пытался убрать этот чёрный тип по кличке Александр Борисович. Прячь его, говорю! Мама дня два потерпит…

– Вашему милосердию предаюся смиренно, ввергаясь во тьму египетскую, – фальцетом пропел дьяк, ныряя под печь. Фигушки нам! Сухопарые ноги Филимона Митрофановича предательски торчали в обе стороны и обрезать их было нечем…

– Мешок! – вовремя сообразили мы оба.

Далее короткая импровизация на гоголевские мотивы, и плотно укомплектованный дьяк брошен в сенях, как куль с мукой. В смысле мешок точно был из-под муки, хотя впоследствии это не сыграло никакой роли…

– Дома ли хозяева-то? – громогласно донеслось из сеней. После чего, не дожидаясь ответа, крупная женщина головой гражданина Шмулинсона распахнула входную дверь и шагнула к нам в горницу.

– Где Яга? – широко улыбаясь, прошипел я. Митяй пожал плечами:

– Откуль же мне знать, она не докладывалась. Видать, боярина вышла за околицу проводить…

– Ладно, мы сами… Доброе утро, Марфа Петровна! А мы очень заняты, так, может, вы в другой ра…

Договорить мне не дали, да и когда она кого всерьёз слушала! Такую женщину даже в наш поруб на перевоспитание сажать бессмысленно – разнесёт…

– Суди его, участковый, а то я за себя не ручаюсь, – твёрдо заявила Митина мама, практически швырнув нам под ноги бледнющего, как шампиньон, Шмулинсона.

– В чём обвиняется? – кротко уточнил я.

– Во грехе! – Такой убеждённости мог бы поразиться и прокурор с восьмидесятилетним стажем. – Меня, порядочную вдову, прилюдно обманул, присоседно обесчестил! Мужа посулил, обманом завёл, словами красивыми запутал, всю душеньку обнадёжил… А женишок-то возьми, да и сбеги!

– Не может быть, – фальшиво ужаснулись мы с напарником, стараясь прикрывать от её горящего взгляда дрожащий мешок, полный дьяка.

– Так, сегодня наутро явился энто сводник Библейский и стал законом Моисеевым у меня яйца требовать! А я ж тока-тока из засады от боярского дома пришла, водицы испить, горбушкой сухой пропитаться, да и дальше бдить неусыпаемо! – Она гордо выпрямилась, посмотрела каждому из нас в глаза, словно подчёркивая значимость момента, и встряхнула Шмулинсоном. – А тут энтот хмырь горбоносый отпирательства клеит! Дескать, на всё воля Всевышнего, и ежели мне сейчас в супружестве не повезло, дык и у Авраама с Лией тоже не всё гладко выходило… А мне до них что за дело, они не тока евреи, так небось ещё померли давно! Меня-то за каким русским хреном опорочили! Нет ему ни яиц, ни проценту со сделки, а вот пущай теперича сам на мне женится! В качестве компенсации и контрибуции, а не то…

По-моему, даже Митька разинул рот, сражённый тем, что его мама знает такие слова. Думаю, это она у того же Абрама Моисеевича подхватила, но неважно… Важно, что спасти его можно было только одним способом:

– Младший сотрудник Лобов, арестуйте брачного афериста.

– Шо?! – ахнул еврей-гробовщик, представитель масонского меньшинства. – Ви это обо мне и про меня? Митя, скажите в лоб – после того, шо мы с вами совместно пережили, ви тут будете крутить мне руки за спину и бить лаптём по почкам?!

– Попрошу без грязных намёков! – сурово прикрикнул я, изо всех сил стараясь понравиться Митиной маме. Без Яги я её почему-то попугиваюсь. – На вас поступило устное заявление, оснований для возбуждения уголовного дела по статье сводничество и мошенничество – предостаточно. А вас, уважаемая Марфа Петровна, мы благодарим за проявленную бдительность и активную гражданскую позицию. До свидания. Ждите вызова в суд как свидетель и потерпевшая…

– Чей-то? – не поняла она.

– Домой идите, мама, – попробовал объяснить Митька. – Абрама Моисеевича мы щас по-свойски допросим, протокол напишем, а там ему за ваши обиды лет пятнадцать с конфискацией, за Уральским хребтом строевые сосны валить! Ежели, конечно, государь на плаху не пошлёт…

Шмулинсон икнул, обмяк и, рухнув, закатился под стол. Героическая вдова задумчиво чесала в затылке…

– А за кого ж тогда мне получается замуж идти?

– Ну не за него точно, – поспешил вставить я. – Этого типа мы хорошо знаем, он женат, и у него двое детей.

– Дык… не помеха…

– Кроме того, он иудейского вероисповедания. Вас ни один батюшка не зарегистрирует. Да и что за жизнь с отпетым аферистом? Вы же не пойдёте за ним на каторгу, как жёны декабристов! Пусть человек хоть там отдышится…

– Дык… замуж хотелось бы, – капризно поджав губки, вздохнула Марфа Петровна. – Вроде настроилась уже. А ежели этого никак нельзя, так, может, дьяк где-нигде да отыщется? Хоть и худющий, а всё ж мужчина в доме. Откормлю небось…

– Гражданина Груздева мы поищем. Более того, я даже знаю, где он в данный момент находится. Не волнуйтесь, мы вам обо всём сообщим. Идите к себе, выпейте валерьянки, как только что-то проявится – вас поставят в известность первой…

– Ладно уж, пойду. – Она глубоко вздохнула. (Мы облегчённо выдохнули…) – Сынуля, а чё ты энтот мешок мучной всё задом закрываешь, секретное, что ли, такое?

– Да. – Я пошёл ва-банк. – У нас там труп. Слишком много знал. Не захватите выкинуть по дороге?

– Отчего ж нет, легко!

– …! – У меня перекрыло дыхание.

В смысле я-то хотел так пошутить, все женщины боятся трупов и уж тем более не забирают их с собой выбросить на полпути к дому в лопухи за околицей. Она должна была взвизгнуть, перекреститься и сломя голову бежать сплетничать с соседками об ужасах милицейских произволов. Все так делают! Но не эта…

Одним могучим рывком Марфа Петровна забросила мешок с дьяком себе на плечо и ровной походкой отправилась восвояси. Надеюсь, гражданин Груздев терпеливо снесёт всё и сумеет как-то выкрутиться…

– Мить, проследи за мамой. Глянь, куда она выкинет Филимона Митрофановича, подбери, отряхни и тихо, огородами, веди сюда обратно. Мы пока с Абрамом Моисеевичем побеседуем…

– За матерью родной шпионить заставляете?

– Митя, не заводи.

– Вот ведь судьба горькая, доля милицейская, – продолжал он, высматривая курс движения мамани в окно. – На какие только грехи начальство любимое не толкает – и морды бил, и шкафы воровал, и соглядатаем подслушивал, а ноне, вона, какой коленкор выходит… Ниже падать некуда! В монастырь, что ль, от вас уйти?..

– Это риторический вопрос? – угрожающе приподнялся я.

– Исполненный относительности и сарказму, – важно поправил он, вышел из горницы и, прячась за лебедой с васильками, ударился в слежку.

Мы с Абрамом Моисеевичем остались один на один…

– Чаю будете?

– Таки да, – подумав, сообщил он. Сунул руку в карман, вытащил тонкую запылённую лепёшку и предложил: – Настоящая еврейская маца. Моя Сара дала мне в дорогу две, на случай, если «дорогой тебе Никита Иванович, шоб он жил стока, скока Мафусаил, скажет, шо тоже хочет покушать…». Угощаю!

Яга так и не появлялась, но в принципе час полтора мы неплохо посидели сами. С самоваром я управляться умею, чашки-блюдца у Назима всегда вымытые, Васька ещё с вечера умотыльнул знакомиться с деревенскими дурочками, ему тоже надо развеяться. Здесь все ближе к природе и на какие-то вещи смотрят проще, в любом случае ещё ни одной кошке за внеплановый загул ворота дёгтем не измазали…

За чаем мы оба разомлели, а потому все ужасы, которые мне понарасписывал наш главный масон, скорее вызывали сдержанную улыбку, а то и откровенное хихиканье…

– Ой, а может, ви специально подсунули мне этого Еремеева? Я не против, если люди иногда шутят, но он шутит так, шо во мне поднимается против всё! Когда я привёз полную телегу яиц в город, на мой скромный гешефт сбежалось всё ваше отделение! Они хором объявили, шо теперь тоже записались в масоны и хотят взять свой законный процент от продажи Родины! И таки они его у меня буквально взяли… яйцом! Моя Сара успела унести не больше корзинки, и детям его хватило тока на два раза по омлету, без гогель-могелей… Где справедливость, я вас спрашиваю!