Сергей Панарин - Сила басурманская Страница 32

Дембель попал за стену и обалдел от обилия того, что в наше время называется социальной рекламой, а чуть раньше именовалось пропагандой да наглядной агитацией. Большие щиты, висящие на домах и торчащие возле дорог, призывали, остерегали, сообщали, возмущались и совершали прочие сильные поступки:

«Люби свой город, и стар, и молод!»

«Не лузгай семечек прилюдно, не плюйся кожурой верблюдно!»

«Мангало-тартарин не пройдет!»

«Посольству Отрезани требуются грибы с глазами, а то на слово никто не верит».

«Пастух, береги огороды соседския. За козла – ответишь!»

«Хороший степняк – мертвый степняк».

«Задумки князя – победа Эрэфии!»

Был также указатель «В Мозгву! В Мозгву! Работать!», но еще больше впечатляла горящая синим пламенем надпись: «Прячьте лучины да кресала от отроков неразумных!»

Отрезанцы, а особенно дородные отрезанки, фланировали по улицам четко посредине, будто не было встречных прохожих. Когда же две такие барышни сходились, то дорогу уступала менее наглая, либо сторонились обе. Далее случался обязательный обмен репликами:

– Расшеперилась, кошелка!

– Дома сиди, жирдяйка!

Здесь не было принято спешить, и Егор измучился, еле-еле топчась по изрытым колеями улицам. В центре, где все замостили булыжником, движение более-менее оживало, но и тут следовало аккуратно объезжать практически никогда не пересыхающие лужи.

В центре города, только все равно как-то наособицу, возвышался кремль, окруженный крутым валом и деревянной стеной. Видимо, здешний князь рассчитывал удержать свой терем, даже если падет весь град. Либо прятался от граждан, некоторые из которых имели внешность отъявленных висельников, так что немудрено.

Зато девки были одна красивее другой, а третья и вовсе Мисс Вселенная.

Ефрейтору понравилось, что Отрезань оказалась весьма зеленым городом, если так можно говорить осенью. Повсюду стояли сады, вдоль улиц росли деревья, правда почти облетевшие.

Посреди этого медленно утопающего в бескрайнем тумане хоровода тополей, домов и прохожих случилось происшествие, вернувшее Егора к нормальному течению времени.

Впереди, метрах в пятидесяти, катилась бричка. Возница-бородач подгонял пару чалых пегих лошадок, пассажиркой сидела какая-то дамочка, ефрейтор не смог ее разглядеть из-за расстояния и тумана.

Вдруг из подворотни выскочили уже знакомые Емельянову-младшему мешочники. Теперь они действовали без свиста и улюлюканья, и на тихой безлюдной улочке это было идеальной тактикой.

В мгновение ока рядом с ямщиком очутились двое с кинжалами, еще пара разбойников заскочила к женщине, третья двойка остановила кобылок.

Егор подзадорил тяжеловоза и бросился на выручку незнакомке.

– Что случилось? – Колобок не видел происшедшего, мешали голова и шея лошадки.

– Сейчас здесь будет основательная драка с обязательным нанесением телесных повреждений различной степени тяжести, – пообещал дембель, вытягивая саблю из ножен.

– Чего?!

– Месилово!

Коты в мешках заметили скачущего к ним богатыря. В Егора полетели ножи. Один он отразил клинком, второй задел его плечо, еще два просто пролетели мимо. Сидевшие с пленницей бандиты привстали и метнули еще по ножу. На этот раз ефрейтор не смог отбить атаку, но, к ужасу разбойников, оба снаряда попросту отскочили от богатырской груди.

Нападавших взяла оторопь.

– Ходу, братцы! – крикнул главарь.

Лиходеи нырнули в подворотни, один из них потащил за собой дамочку за руку.

– Брось! Не до нее!

Мешочник исполнил команду буквально – оттолкнул пленницу, еле скатившуюся с брички и топавшую каблучками по мостовой. Девушка, – а подъезжающий Егор уже видел, что это не бабушка, – упала на камни, пачкая белое платье в грязи.

– Держи воров! – верещал на всю Отрезань Хлеборобот.

Холщовые коты растворились в темном тумане боковых улочек. Остались Егор, Колобок, плачущая на дороге девушка и бородатый извозчик на облучке. Мужик держался за бок, пальцы были испачканы в крови.

– Жив, борода? – спросил каравай.

– Кажись, просто царапнули.

Егор спешился, склонился над обиженной разбойниками девицей, стараясь не пялиться на стройные ножки, и даже поправил задравшееся платье.

Девушка отняла личико от ладошек, и ефрейтор Емеля мгновенно влюбился. Ну, точнее, не влюбился, а почувствовал некую болезненную страсть, кою очень часто испытывают молодые люди к очень красивым девушкам.

Огненно-рыжие волосы, приятное личико, веснушки, а возле рта – родинка. Егор потерялся в светлых, но на редкость глубоких глазах спасенной путницы, и лишь Колобок вернул дембеля в сознание:

– Не стой истуканом, помоги сударыне!

– А, черт! – спохватился ефрейтор и ловко поднял девушку на руки.

Она и охнуть не успела, потом спохватилась:

– Спасибо тебе, добрый молодец! Оборонил!

– Да я че, я ниче, – засмущался богатырь, ощущая, как горят его щеки. – Только я че-то не пойму, че им надо было?

Девица утерла рукавом последние слезы и кокетливо улыбнулась:

– Ты меня на ноги поставь, будь другом.

От смущения Егор чуть не уронил рыжую наземь. Поставил.

– Это ради виры, – подал голос извозчик. – Лихой люд измыслил подлое дело – воруют детей купеческих, а от родителей требуют денег. У нас за последнюю седмицу это, почитай, третье нападение было. Кабы не ты, витязь, пришлось бы Драгомилу Реализаровичу раскошелиться.

– Нишкни, балабол! – нахмурила светлые брови купеческая дочка. – Батюшка говорит: деньги – навоз, нынче нет, а завтра воз. А вот позора девичьего не обобралась бы, пока тятя из путешествия не вернулся бы! Как тебя зовут, спаситель ты мой могучий?

– Егор.

– А я Милонега. Странствуешь?

– Можно и так сказать. На юг еду.

– Тогда будь нашим гостем!

Ефрейтор прикинул, что ночевать все равно где-то надо, а уж если как-нибудь столковаться с Милонегой Драгомиловной, то вообще будет здорово. И купец очень кстати в отъезде.

– Только я завтра того, уеду.

– Жаль! – пылко воскликнула девушка, дотронулась до дембельского плеча, и Егора как током ударило. – Тебе у нас понравится.

«Многообещающе!» – отметил Емельянов-младший, похлопывая лежащий в кармане счастливый золотой ключ.

– А это кто? – Милонега заметила Колобка.

– Хлеборобот я, – буркнул каравай. – Я думал, вы обо мне и не вспомните, голубки. Воркуйте, воркуйте.

Колобок отвернулся. Повисла неловкая пауза.

– Поедемте скорей! – Девушка поднялась на цыпочки и чмокнула ефрейтора Емелю в щеку, отчего его бросило в жар.

Следуя за бричкой на тяжеловозе, Егор предвкушал нескучный вечер в обществе рыжей сударыни: «Кажись, сговорчивая… Надо же, уже целуется… Милонега Драгомиловна… Мало того, что милая два раза, так еще и перспективная нега в конце имени!»

Купеческая дочь всячески укрепляла уверенность дембеля в назревающем бурном романтическом приключении. Демонстрируя классический солнечный темперамент, девушка вертелась, осыпала парня бесконечными вопросами и щебетала, щебетала, щебетала:

– Вот подружки обзавидуются!.. А ты женатый? Вот здорово! Ты такой сильный, как они тебя испугались!.. Но ты же не страшный… Одежда потешная. Жаль, маменька в деревне. Хотя отчего же жаль? Наоборот! А не тот ли ты богатырь Егорий, который вместе с Иваном… Ты?! Вот так притча! Теперь я тебя никуда не отпущу! Точно говорю, девки будут локти кусать! Какой ты весь здоровенский! Неутомимый витязь, спаситель прекрасных дев…

Дом купца, конечно, не был княжеской хороминой или боярским теремом, но по богатству уступал им самую малость. Слуги подхватили раненого извозчика, увели на задний двор, ловкий парнишка принял у Егора кобылку, а Милонега крепко взяла дембеля за руку и потащила внутрь.

В сенях девушка прильнула к могучей груди ефрейтора.

– Отдохни, перекуси, в баньку сходи, а вечерком видно будет, – продышала купеческая дочка прямо в ухо Егору, снова лобызнула его в щеку и упорхнула, оставив гостя на попечение слуг.

Когда стемнело, к распаренному, нежащемуся на кровати дембелю пришла чернавка:

– Хозяйка очень ждет тебя, богатырь.

Может, тон сказанного или какой-то намек в словах заставил Егора ошалеть окончательно. «Очень ждет» звучало так призывно…

Чернавка проводила воронежца до двери и удалилась. Пришло время решительных действий. Весь день томившийся всяческими альковными фантазиями парень решил брать крепость прямым штурмом. Он скинул мягкие порты и рубаху, выданные слугами, и остался нагишом.

«Вот сейчас войду и скажу: „О, прекраснейшая из дев!“ и так далее», – подумал Егор, распахивая дверь.

– О, прекраснейшая… Издеваетесь, что ли?!

Милонега Драгомиловна была не одна. С ней стояли подружки. Четыре пары округлившихся глаз уставились на ефрейтора Емелю в костюме Адама.