Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет Страница 36

Вот ведь незадача. Делали все исключительно по Марксу и Энгельсу. Буржуев смели под чистую поганой метлой, землю, всю до последнего аршина, по честному отвалили любимой бедноте, бесплатно учили, бесплатно лечили, деньги готовы были отменить в любую минуту, кое-кто уже стоял практически одной ногой в коммунизме, а жрать, хоть ты тресни, становилось нечего. Делали даже много больше, чем рекомендовали прорицательные Карл и Фридрих. Одного только собственного народа перекосили в сто крат выше нормы, чем требовалось по "Капиталу", и никто тебе ни хера, ни пол краюхи серого хлеба. И это при том, что изваяли под девизом "Накось выкуси" знаменитую скульптуру, демонстрирующую всему миру нерушимый рабоче-крестьянский союз.

Василий Иванович, между тем, несколько оклемавшись от траурных мероприятий, едва не окончившихся белой горячкой, памятуя настойчивые рекомендации Создателя – быть поближе к природе, решил как-то зорькой наведаться со снастями на озеро, под ранний рыбацкий клев. Заодно перетереть по дружбе с кем следует о последних печальных событиях, посоветоваться, на что ориентироваться личному составу, как управляться дальше без Ленина. Вернее с Лениным, но в интересном, нестандартном его присутствии.

Комдив приказал денщику с самого вечера наковырять полведра отборных, жирнющих червей и, вооружившись легчайшей бамбуковой удочкой, по росной траве бойко прискакал на берег Разлива. Природа еще как бы прибывала в раздумьях, то ли понежиться ей в уютном ночном безмятежье, то ли уступить пробуждению и со всей утренней свежестью ринуться в объятья наступающего дня. Еще не развеянный ветром туман, такой плотной вуалью стелился над поверхностью озера, что нельзя было рассмотреть даже дальний конец ольховой коряги, и не было никакой возможности наблюдать сигналы удильного поплавка. Поэтому Чапай, примостившись на заветной коряге, заправил короткую прогулочную трубку любимым табачком "Герцеговина Флор" и, с наслаждением вкушая тончайшие ароматы, набрал по мобильному телефону, известный только ему одному, девятизначный номер. Абонент, не смотря на такую раннюю пору, оказался занят, и комдиву ничего не оставалось, как терпеливо дожидаться следующего вызова. Неожиданно, почти у самого хромового сапога, выплыла из воды огромная зеленая жаба. Она, с вытаращенными глазами, дивясь командирской наглости, а может собственной смелости, квакнула с такой пронзительной бессовестностью, что Василий Иванович едва не свалился в заревую озерную воду. И это еще полбеды, потому что трубка, бесценная прогулочная трубка Чапая вывалилась из разинутого рта и беспомощно шлепнулась в воду, даже не помахав хозяину на прощанье рукой. Вот это уже была невосполнимая, почти что стратегическая потеря. Поэтому комдив осторожненько подтянул к себе бамбуковое удилище, изловчился и перепоясал мерзотину с обжигающей кавалерийской оттяжкой. Что сделалось с несчастной земноводной рептилией было не разобрать, но крепчайшее пятиметровое удилище предательски надломилось в нескольких местах и вместо надежной снасти обвисло в руке беспомощной плетью. К величайшему огорчению, дальнейшее ужение рыбы сорвалось нелепейшим образом. Взбешенный жабьим паскудством рыбак выскочил, не владея собой, на песчаный берег и рассыпал весь джентельменский набор известных любезностей, которые у всякого русского человека припасены на подобный непредвиденный случай. Немного пометавшись по берегу озера, он брезгливо пнул сапогом изуродованную бамбуковую палку и хорошим напором замешал древние воды Разлива излишками своей горячей стихии.

Тем временем, в глубоком кармане командирских галифе торжественно заиграл могучий "Интернационал". Заиграл, как обычно, не вовремя, фактически при последней капле, что тоже не прибавило настроения. Чапаев, тем не менее, молниеносно сгруппировался. Он ловко выхватил из штанов телефонную трубку, приставил ее к еще разгоряченному после морского боя уху и по-военному четко отрекомендовался:

– У аппарата, Отче наш, весь во внимании.

– Ты мотню-то застегни, прежде чем боевого генерала из себя на потеху разыгрывать, – послышался насмешливый голос в трубке. – К сожалению, не могу поздравить тебя с великой победой, но желаю поинтересоваться, ты для чего это божью тварь понапрасну обидел? Никаких беспокойств, как я понимаю, она тебе не доставила, разве что радостно поприветствовала на пороге собственного дома. И откуда у людей на Земле столько ярости? Жрете все без разбору, от зачатков жизни в виде рыбьей икры, до звериной падали. Но истребляя нещадно сей мир, вы рано или поздно до себя доберетесь. И еще слово какое-то дурацкое выдумали, про "гуманизм" рассуждаете. Это все проделки Адама, я давно уже заподозрил, что бесстыжий бездельник шакальим ребром забавлялся.

– Так ведь квакнула сволочь в самый неподходящий момент. Я же любимую трубку из-за нее загубил. Улетел Анкин подарок, плюхнулся на самое дно к головастикам. Даже представить противно, как они там лупоглазой толпой издеваются над драгоценной реликвией. Теперь придется Кашкета под корягу голяком запускать, а он по утрам процедуры с холодной водой пуще смерти боится. Денщику много проще в атаку на капелевцев сходить, чем в озере на заре окунуться.

Опять же, словно в насмешку, у самого берега всплыли две жабы и начали, не обращая никакого внимания на командира, о чем-то между собой переквакиваться. Но было полное впечатление, что переквакиваются они именно о нем и одна мерзость даже покрутила лапой у виска, недвусмысленно давая понять подруге, что грех на дураков обижаться. Только прямая мобильная связь удержала Чапая от желания выхватить шашку и продемонстрировать жабам, кто в доме хозяин. Но мысленно он не отказал себе в удовольствии представить, как лихо наколол мерзотину на кончик клинка, подбросил в воздухе и, уже на лету, раздвоил как одуванчик.

– Вот ты утверждаешь, Василий, что денщик холодной волы пуще смерти боится, а я никак не возьму в толк, от чего это вдруг люди смерти бояться, если сами повсеместно с такой щедростью насаждают ее. Не промышляй на подхвате моя теща с косой, вы бы таких гадостей вокруг себя наворотили, что и представить на трезвую голову себе невозможно. Со смертью не бороться, к ней на встречу с любовью готовиться следует. Ловок, прямо скажу, оказался Володя Ульянов, развалился посреди улицы, будто король на именинах, и трава ему ни расти. Ты часом не собираешься к нему присоседиться, ведь дурной пример под рукой заразителен? А может зря вокруг смерти дуру валяете, хоронили бы кому час пришел на погосте, как природа матушка требует. Назакапываете посреди улицы что ни попадя, внукам стыдно показывать будет. Ты, никак, собираешься поинтересоваться моим отношениям к мавзолейным игрищам? Что ж, по дружбе открою.

И Всевышний голосом сказочника поведал:

– Впервые на Красной площади стольного града закопали юродивого в одна тысяча каком-то далеком году, если память не изменяет, в царствование Ванюшки беспредельщика, он у вас еще Иваном Грозным кличется. Тогда с великим благоговением было предано земле бездыханное тело почившего в Бозе мученика, светлой памяти Василия Блаженного. Святой жизни был тот человек и над могилой праведника признательные соотечественники возвели алтарный придел при Покровском соборе. Ты хорошенько запомни, дружище, бывает юродивые Христа ради, а бывает и сатаны ради. Но главное, времена наступают такие, что между ними не сразу проявится, не враз обнаружиться разница, я и сам иногда допускаю оплошность, неожиданно попадаю впросак. Тут важно, с какой стороны посмотреть, в какие времена и в каком настроении. Иной раз кинешь взгляд и залюбуешься ослепительным ореолом святости, просто глаз слепит. Но пройдет какой-нибудь десяток лет и на месте нимба такие рога прорастут, обалдеешь, словно бивни у мамонта. А это самый верный признак того, что пройдет еще недолгое время и на месте роскошных рогов здоровенный нимб обнаружится, еще большей, еще лучезарнейшей святости. Поэтому, как только вымахают над ленинским мавзолеем рога лохматющие, не пугайтесь, и ни в коем случае не торопитесь со скорыми выводами. Неровен час, еще такое красное солнышко над забором Кремля воссияет, что и Моисею на Синайской горе у пылающего куста терновника не привиделось.

Василий Иванович и без дополнительного трепа понимал отношение Создателя к вождям мирового пролетариата и ничего нового для себя в этой обличительной речи не обнаружил. Он давно уже логически вычислил, что на небесах откровенно завидуют бессмертию Ильича, видят в нем серьезного соперника и всякими дешевыми приемами пытаются подмочить репутацию гения. Тем не менее, пользуясь случаем, комдив поинтересовался:

– И все-таки, если без Ваших обычных закидонов, в чем разница между египетскими фараонами и нашим Владимиром Ильичом?

– Да никакой значительной разницы между ними не вижу, – без тени сомнения заявил Создатель. – В Египте, одуревшие от власти фараоны, вознамерился с помощью рабского труда подневольных людей сгоношить себе вожделенное бессмертие. А у вас кучка бездарных идиотов, нафараонив бренно тело смутьяна, дерзнула учинить победу над смертью. Методы, до смешного похожие, а цель одинаково глупа и бессмысленна, бездарней, чем строительство Вавилонской башни, по- моему. Ты как представляешь себе воскрешение Ильича? Вот очухается он, придет в кабинет, а какой дурак тебе свое главное место в кремлевских покоях уступит. Начнет болтаться среди занятых важными государственными делами людей, как дерьмо в проруби, пока не загремит по пятьдесят восьмой статье уголовного кодекса, а не то, чего доброго, и ледоруба отведает. Лучше ему уже не высовываться, лежи себе, наслаждайся величием. Так что, не теряй времени даром, Василий, торопись сделать что-нибудь хорошее за время, которого достаточно отпущено тебе. Правда, за победу над жабами, ордена у нас еще не придумали, не могу обещать триумфальную встречу. Желаю удачного поиска затонувшей подарочной трубки. Не забывай про Меня, нет-нет да позванивай.