Михаил Успенский - Три холма, охраняющие край света Страница 37

- Грязный! Клинт Иствуд! Он сказал, что женщины всегда забывают снять оружие с предохранителя. Думал - киношные понты. Оказалось - правда!

- Господи! Дурачок! Она же могла тебя убить!

Вера Игнатьевна бросилась к нему на грудь и зарыдала.

- Ну всё, всё, - утешал её кабальеро. - Не хватало ещё, чтобы меня застрелила бешеная русская баба! Представляю, что сказал бы дед Балагер на поминках! Уж он бы поплясал на моих косточках… Уймись, Верита! Живой я, живой!

Не сразу сеньора Попова вспомнила о давней врагине: - Эта… Что с ней? Да она мёртвая!

- Не мертвей того монгола на трассе. Реакции, правда, никакой. Вот если бы она не порола горячку, а выскочила наружу, включила соображаловку, тогда бы… М-да…

- Контрольный выстрел! - потребовала, раздувая ноздри, заслуженный работник просвещения и наставник юношества.

- Обойдётся, - сказал кум Понсиано, вылез из салона, обошёл осточертевший лимузин и уселся в кресло водителя.

Вера Игнатьевна не хотела оставлять Анжелу Петровну в тылу - вдруг очухается и начнёт вредить?

- Не начнёт, - сказал сеньор Давила. - Дай-ка его сюда.

Он взял пистолет, выщелкал патроны в траву возле колёс и зашвырнул оружие подальше во тьму.

- Торопиться надо, - сказала боевая сподвижница. - У нас летние ночи короткие, а бушменчик ведь и при свете кое-что может. Жалко оставлять ребёнка под тлетворным влиянием, но делать-то нечего. Куда ехать - помнишь?

- Разберёмся, - сказал кум. - Нам бы до шоссе. Там бросим наконец колымагу эту проклятую, запах этот… До смерти помнить буду… А пока по своим следам… Смотри - бензина мало, а не должно бы вообще остаться. Но мы не волшебники.

- Правильно, Паня. Мы только учимся. А с Анжелкой мы вот что сделаем… - сказала Верита, поправляя перед водительским зеркальцем изрядно помятую шляпку из английской соломки. Но до шоссе они не добрались.

…«Люди хуже, чем ульваны!» -Наморгал твердил упорно.

«Чем же, чем? - кричали люди,Оскорблённые сердечно.-Чем мы хуже? Чем мы хуже?»Наморгал же хитрозобыйКаждый раз им неизменно«Чем ульваны!» отвечал.

ГЛАВА 34

Только когда Лидочка Туркова соизволила пробудиться, привести себя в божеский вид и спуститься вниз, она кое-как растолкала Терри. Он, смущаясь, поднялся и натянул джинсы. Его наспанное место на оттоманке немедленно занял Чуня: пост сдал - пост принял.

- Дядька ушёл, - определила Леди. - При нём он всё-таки ведёт себя не так нахально. Чуня, покажи, как крыска делает?

Чуня поднял морду и вроде как улыбнулся, потом издал задушенный хрип. - Молодец! Помнит! Куда же эсквайра унесло?

- Я ничего не слышал, - признался герцог и покраснел. - Конечно! Ты же не сторож Дядьке моему.

Дядька обнаружился на дворе в летней кухне. Он сидел на табурете и раскачивался, обхватив седую стриженую голову. На плите в громадной чугунной сковороде обугливалось что-то недавно вкусное. Дядька старательно, но почти беззвучно выводил:

«Сижу и целый день скучаю,В окно тюремное смотрю.А слёзы катятся, братишка, незаметноПо исхудалому мому лицу!»

- Вот тебе и каторжная экзотика, - вздохнула Леди. - Сорвался всё-таки! Не мог потерпеть!

На столе перед Турковым стояла огромная витринная бутыль «Клонтарфа», но сколько в ней осталось, скрывало тёмное стекло. Рядом валялся на газете среди рыбьей чешуи истерзанный портплед. Тут же разложено было и его содержимое - нарочито скромный сенлорановский несессер сафьяновой кожи, пачки денег, нестираные носки, какие-то документы, свежий номер «Эсквайра».

- Интересуется, пень старый! - злобно сказала Леди. - Сергей Иванович! У тебя совесть есть?

Старый пень поднял повинную голову, поглядел воистину заплаканными выцветшими глазами и нараспев ответил:

«Меня заметят часовые,Вскричат мне «Раз!», вскричат мне «Два!».Потом нажмут они курки свои стальные,И враз убью-ут они меня!"

- Вот так всю жизнь! Ни семьи, ни детей, ни карьеры! Его вот такого же светлого приносили докторскую защищать… Интересно, где он эту суму перемётную подобрал, - сказала Леди герцогу. - Вещь дорогая, а выглядит, как рюкзак заслуженного туриста или геолога… Впрочем, Сергей Иванович у нас и под машиной в карденовской тройке от кутюр лежал и масло менял… Сергей Иванович, ты хоть помнишь, кто я тебе? Сергей Иванович оскорбился. - Помню, - уверенно икнул он.

- И кто?

- А Нина Зырянова с фермы! - весело сказал Дядька и как бы оттолкнулся от земли воображаемыми лыжными палками.

Но Теренс Фицморис не глядел ни на Леди, ни на загулявшего хозяина. Он бросился к портпледу, перевернул его и уставился на золотой знак.

- Этого не может быть, - сказал он. - Простите, я должен позвонить герцогине-матери.

- Вот видишь, горюшко ты наше - даже гостю тошно стало, маму зовёт! - продолжала Леди. - Что он теперь о нас подумает? Свою личную жизнь разрушил, теперь мою хочешь? И ведь всегда в самый неподходящий момент! Отец рассказывал, что ты на его свадьбе учудил! Вот вызову сейчас алкобригаду, поставят тебе капель ницу… И клизму семиведёрную - от меня лично! Только-только племянница прославиться собиралась - и гуленьки! Ты же на меня водительскую доверенность так и не оформил? По глазам бесстыжим вижу, что нет. Я что - пешком в город пойду?

Дядька хватал воздух и мучительно искал слова оправдания.

Вернулся Терри - он был гневен не меньше возлюбленной.

- Ларкин и Макмерри! - приговаривал он, тараня воздух кулаками. - Ларкин и Макмерри!

- Это кто такие? - хмуро спросила Лидочка. Герцог Блэкбери опомнился.

- Так, два потомственных дармоеда, - махнул он рукой. - Одно из многочисленных проклятий рода Фицморисов. Не обращайте внимания.

- Терентий! - оживился Дядька. - Смотри - вот что тебя ждёт, Терентий! Вечные упрёки и подозрения! Что такое жена? Балласт жизни! Это пока она в невестах такая смирная, а потом! Чекушки ведь будешь прятать в унитазном бачке! По одной половичке ходить! Подумай!

Но перспектива прятать в унитазном бачке чекушки, казалось, нисколько не ужасала британского лорда. Он подошёл к столу, опустился на лавку и начал рассматривать бумаги, не слушая, о чём именно спорят между собою славяне.

- Дорогая! - поднял он голову. - Всё гораздо хуже, чем я думал. -…а Нинке с фермы ноги вырву, чтобы не бегала тебе в сельпо за виски! Терри, что такое? - встревожилась художница. - Это паспорт милейшего сеньора Понсиано! - С визой! А тут ещё послание от Паблито… И какая-то русская дама Попова…

- Не знаю никакой Поповой, - отреклась Леди.

- Я ничего не понимаю, - тоскливо сказал Дюк. - Всё это никак не укладывается в логическую схему. Допустим, барселонский охранник преследует нас - но зачем? Какой смысл? И почему его паспорт оказался… Откуда вообще взялся портплед сэра… Портплед. Вот именно!

- А-а, портплед? - совершенно осмысленно сказал Сергей Иванович. - Так это Чуня принёс. Он хозяйственный собак - всё в дом, всё в дом…

- Дорогая, дайте ему нашатыря и облейте холодной водой, - решительно сказал герцог.

Сергей Иванович Турков после предписанных процедур вернулся к окружающей действительности - нехотя и не целиком.

Первым делом он предложил Чуне разобраться с содержимым сковороды и отыскать на ней что-нибудь съедобное. Йоркширский акселерат глубоко оскорбился и ушёл в дом, укоризненно помахивая хвостиком.

Леди и Дюк терпеливо дожидались объяснений - но Лидочка слишком оторвалась от российской жизни, а Теренс Фицморис и не привыкал.

- Я пойду один, - сказал Дядька. - Я пойду туда один. Дедушка старый… впрочем, я уже это говорил. Вам… не надо. Пока. Вдруг это иллюзия? Для меня - одним разочарованием больше, для вас это может быть потрясением. Но если всё, что обещано, правда, мы уйдём туда все. Все, кому нет места в этом мире. Поэты, художники, прожектёры, бродяги и другие романтические маргиналы. Когда стало ясно, что никакая космическая экспансия роду людскому не светит, что-то произошло. Земля незаметно превращается в аэровокзальный накопитель - мерзкое слово, как и «отстойник». И число накопляемых всё возрастает, несмотря на то, что все возможные рейсы навеки отменены, да и сам принцип воздухоплавания тоже. Яблони не зацветут на Марсе. Скоро начнётся драка за жалкие остатки воды и продуктов в буфете - да, собственно, она уже идёт. Единственный незаселённый материк покрывают льды. Если же они растают, станет ещё хуже.

Такое уже было перед открытием Америки, только народу на свете жило поменьше. Слишком слабым был ручеёк переселенцев, и те, кто не сумел или не захотел в Новый Свет, со страшной силой принялись резать друг друга и занимаются этим с краткими перерывами до сих пор. Людям стало некуда мечтать. Крылья и жабры так и не выросли. Ни в небо, ни в море ходу нет. И вот, наконец, замаячило нечто, чего можно достичь при жизни. Нет, даже не свет обозначился в конце тоннеля, а просто ветерком потянуло, но и того хватило, чтобы мир сошёл с катушек.