Юлия Зябрева - АнтиСУМЕРКИ. Блог вампира Страница 37

       -- Н-ничего...

       -- Вижу я, какое "ничего". Давай, давай, -- я трясла его за плечи, и он оттаивал, улыбка из заискивающе-пугливой превращалась в уверенную и спокойную.

       -- Ты просто ещё многого не знаешь, Наденька.

       -- Так расскажи!

       -- Ладно. Пойдём. Я тебе кое что покажу.

       Теперь мне ещё больше нравилось шагать по ковровой дорожке: рядом со мной шёл привычный мне Эдик, тот, в которого я влюбилась, а не перепуганный смущённый мальчишка.

       -- А куда мы идём?

       -- В папин кабинет, -- ответил Эдик.

       Теперь страшновато стало мне.

Глава шестнадцатая. Долбоклюев.

       Мне нравился этот дом, чем дальше, тем больше. А в кабинете Арсения Михайловича я бы устроила свой собственный.

       Тёмное дерево стен, небольшой уютный камин безо всяких рогов, застеклённые стеллажи с книгами, массивный стол, наикрутейший даже на вид компьютер (а уж какая у него начинка!.. пусть я пока и не знаю, но не может быть, чтоб такая машина оказалась слабее пентагоновских!), удобное кресло перед ним и внушительных размеров кожаный диван под картиной... похоже, не репродукцией, а оригиналом -- и, похоже, как бы не самого Шишкина! Один из сосновых боров!

       Эдик, обретя утерянную, было, решительность, усадил меня на диван, а сам принялся расхаживать по расстеленной на полу медвежьей шкуре. От хвоста к носу. От носа к хвосту. И ещё раз. И ещё.

       Он что-то собирался рассказать, иначе не устраивал бы этого марафона, и я терпеливо ждала.

       Наконец, его мысль облеклась в достаточное количество слов, и он остановился прямо передо мной, спиной к окну. Подумал, качнувшись с пятки на носок, и сел рядом на диван.

       Снова встал.

       -- Надя...

       Я не стала отзываться. В конце-концов, позывной -- "Наденька"!

       -- Надя, мне семнадцать лет.

       Я медленно выдохнула.

       Многообещающее начало.

       -- Только не смейся! Мне действительно семнадцать.

       Будто бы я когда-то ставила это под сомнение.

       -- А вот Саше двадцать восемь.

       Я не сказала "че-го?!" только потому, что в горле застрял воздух.

       Да ему ж на вид не больше двадцати!

       -- Элеоноре сорок два.

       Новое "че-го?!" так и не родилось на свет, потому что я зажала рот руками, успев только придушённо пискнуть.

       -- Жанне... Жанне пятьдесят семь... Ну, остальные ещё старше.

       Пауза затягивалась. Эдик ждал моей реакции, а я не знала, что ему сказать.

       -- Вы... вы -- вампиры? -- просипела я наконец то единственное, что могло объяснить эту ситуацию, и он быстро сел рядом со мной, беря меня за руки:

       -- Да. Я говорил тебе. Мы вампиры. И... и ты тоже.

       Я кивнула.

       Что ж. Может, и правда, вампиры. Вампиры-мутанты, почему нет. И вообще, может, я всё-таки сплю.

       Да.

       -- Мы... другие. Но вот они -- они все! -- они такие же, как ты. А я... я совсем другой!

       Он снова вскочил.

       -- Ну ты посмотри на меня!

       Просьба была лишней, я и так смотрела только на него.

       -- Посмотри! Я самый младший! Я... я тупой! Конечно, им по сто лет, а я -- тупой! Я неуклюжий! И меня все зовут...

       Он громко выдохнул и шёпотом сказал что-то. Я переспросила -- жестами.

       -- Долбоклюев! -- сурово припечатал Эдик. -- Мои родственники считают, что я тряпка, трус, ни на что не годное существо, которое недостойно было родиться в этой семье. И... и они говорят... что ты... что ты не сможешь долго быть со мной...

       Я быстро замотала головой:

       -- Нет-нет! Не слушай! Врут! Не знают!

       -- ...не сможешь быть со мной, потому что я... Долбоклюев. Позор семьи.

       -- Эдик...

       Всё встало на свои места.

       Вот почему он так боялся официально знакомить меня с родителями и прочими родственниками.

       Боялся, что они расскажут мне подробненько, что из себя на самом деле представляет мой любимый... и я его разлюблю.

       -- Глупый... -- шёпотом сказала я, и Эдик, ещё не верящий в то, что гроза миновала, осторожно присел на диван справа от меня. Я обняла его:

       -- Глупый, Эдик... я буду с тобой столько, сколько ты захочешь... я люблю тебя... а они всё врут. Ты смелый и сильный, ты умный и добрый... а если они этого не видят, то сами они Долбоклюевы!

       Конечно, осадок на душе остался, потому что мне всё-таки довелось увидеть совершенно незнакомого ранее Эдика.

       Эдиньку, трясущегося перед собственной роднёй.

       Но ничего! Это лечится! Врачи обычно прописывают в таких случаях ограниченное общение с источником неприятностей, а уж это-то я ему обеспечу...

       -- Наденька, -- грустно вздохнул мой Клюев (это ж надо же было придумать такую кличку?), -- вот теперь... ты знаешь... почти всё. И я всё ещё тебе нравлюсь?

       -- Эдик! -- грозно рыкнула я, дёргая его за ближайшее ухо. -- Запомни! Ты мне -- не нравишься! Я -- тебя -- люблю! Запомни.

       Он вздохнул с таким облегчением, что мне захотелось петь от радости.

       Но петь я бы всё равно не смогла: его губы взяли мои в мягкий сладкий плен, и волны блаженства закачали нас на реке любви.

       Дверь отворилась бесшумно и стремительно, всколыхнув воздух.

       -- Надя, Эдик, -- степенными наклонами головы приветствовал нас старший Клюев.

       -- Папа...

       -- Арсений Михайлович.

       Мы как раз успели сесть чинно и благородно, когда я заслышала шаги в коридоре. Если бы мои волосы не были стянуты в хвостики, непременно встали бы дыбом на всю длину, когда я попыталась представить, сколько Клюеву лет.

       И, наконец, в моём мозгу оформилось понимание, которое я никак не могла за хвост поймать.

       От Клюевых не пахло вампирами.

       Но, если верить Эдику, они ими всё-таки были. И, если верить нюху, всё-таки их запах несколько отличался от привычного мне человеческого, и это были не духи.

       Арсений Михайлович прошёл за стол, сел в кресло, опёрся на стол локтями, переплетая пальцы на уровне подбородка:

       -- Это хорошо, что вы пришли сюда, дети мои. Я очень хотел с вами поговорить, и, думаю, чем раньше состоится этот разговор, тем для всех нас будет лучше.

       -- Папа... -- Эдик попытался встать, но я поймала его за руку, да и Арсений Михайлович повелительным жестом приказал сыну оставаться на месте.

       -- Дети мои! -- внушительно сказал... нет, провозгласил старший Клюев. К этому пафосному тону изумительно подошли бы призывно вскинутые к потолку руки, но они так и остались на столе.

       -- Дети... мои. Как я уже сказал только что, я очень хотел с вами поговорить. Мысль о том, что этому разговору суждено состояться, впервые посетила меня ещё тогда, когда на свет появился мой первый ребёнок... что там, этот разговор должен был состояться ещё тогда, когда у моих родителей появился я! Или уж хотя бы тогда, когда я решил жениться на Изабелле...

       Наш историк в школе обожал такие вступления к пустяковым речам. Он уходил корнями к Адаму и Еве, рассказывал нам историю изгнания из рая, положившую начало истории человечества, исполненной невероятных коллизий... У историка даже поза была чем-то схожа с той, которую принял Арсений Михайлович. Интонации же повторялись один в один.

       Эдик украдкой зевнул, чем, естественно, тут же заразил меня. Я проглотила первый зевок.

       -- ...но мне не предоставлялось случая, в котором этот разговор был бы уместен. Однако неделю назад я подумал, что время настало... Я так долго ждал этого часа, что даже не удивился, когда он, наконец, настал... но я так долго ждал этой минуты, так боялся, что упущу её, прогляжу, не сумею распознать...

       Эдик снова зевнул. Я повторила за ним.

       -- ...что меня удивил сам факт того, что я с такой лёгкостью поймал этот момент. Найти подходящую минуту... не упустить единственно верный момент, когда так нужно сказать единственно верное слово -- это сложная задача. Но бывают случаи, когда счёт идёт не на месяцы и даже не на дни. Счёт идёт на часы...

       Мы зевнули ещё по разу. Размеренный, негромкий голос расслаблял и убаюкивал.

       -- ...и буквально сейчас уже не часы, но минуты решают исход очень важного для всех нас дела. Казалось бы, почему не заговорить раньше, почему не подстегнуть события? Но всё же мне было важно дождаться подходящей минуты для того, чтобы заговорить на эту тему...

       Я зевнула в кулак. На уроках истории я, как правило, читала фантастику, прикрываясь учебником, считала мух и ворон или дремала с открытыми глазами. Эта практика определённо пригодилась!

       Эдик старательно прожевал зевок. Увы, он не умел дремать с открытыми, и поэтому глаза закрыл. И даже попытался положить голову мне на плечо.