Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон Страница 37

(Последний пункт Эск была в состоянии уразуметь. Она смутно заподозрила это, когда убиралась в туалете для старших волшебников. Вернее, это посох делал вею работу, а Эск тем временем изучала писсуары и с помощью некоторых полузабытых деталей внешности, подсмотренных дома у братьев, пока те сидели в жестяной ванне у очага, формулировала свою неофициальную Общую Теорию сравнительной анатомии. Туалет старших волшебников был магическим местом, с настоящим водопроводом и необычными плитками. Также, что самое важное, там стояли два больших серебряных зеркала, расположенных друг напротив друга, так что, смотрясь в одно из них, человек видел, как его образ повторяется снова и снова, пока не становится слишком маленьким, чтобы его можно было разглядеть. Именно там Эск впервые столкнулась с представлением о бесконечности. Более того, у нее возникло подозрение, что одна из зеркальных Эск, почти на самой границе видимости, машет ей рукой.) В тех фразах, которые использовал Саймон, было нечто тревожное. Половину времени он, похоже, говорил о том, что мир примерно так же реален, как мыльный пузырь или сон.

Мел продолжал скрипеть по доске. Иногда Саймону приходилось останавливаться и объяснять различные символы волшебникам — последние, как показалось Эск, очень бурно реагировали на некоторые особенно спорные заявления докладчика. Потом мел снова пускался в путь, блуждая по темной доске, словно комета, и оставляя за собой хвост пыли.

Небо за окном потихоньку темнело. По мере того как зал захватывали сумерки, написанные мелом слова все ярче высвечивались на доске. Сама доска уже казалась не столько темной, сколько не существующей вовсе, — квадратная дыра, вырезанная из этого мира.

Саймон продолжал говорить, что мир состоит из таких крошечных штучек, чье присутствие можно определить только по тому факту, что их здесь нет, малюсеньких вращающихся шариков абсолютного ничто, которые магия собирает вместе, чтобы сотворить из них звезды, бабочек, алмазы. Все создано из пустоты.

Самое странное, Саймона этот факт, насколько понимала Эск, приводил в истинное восхищение.

Эск чувствовала, что стены аудитории становятся тонкими и нематериальными, как дым, словно содержащаяся внутри них пустота расширяется, чтобы поглотить то, что определяет их как стены. Скоро не останется ничего, кроме знакомой холодной, пустой, сверкающей равнины с далекими выветренными холмами и Тварей, стоящих неподвижно, точно статуи, и глядящих вниз.

Тварей явно прибавилось. Ни дать ни взять — мошки, собирающиеся вокруг огонька.

Одним важным отличием было то, что физиономия мошки даже при сильном увеличении кажется дружелюбной, как у домашнего кролика. У Тварей, что наблюдали за Саймоном, физиономии добротой не отличались.

Потом зашла служанка, зажгла лампы, и Твари разом исчезли, превратившись в безобидные тени, таящиеся в углах аудитории.

В недавнем прошлом некто, руководствуясь смутными ощущениями, что Учение Должно Быть Забавой, решил оживить древние коридоры Университета при помощи краски. Это не сработало. Во всех вселенных широко известен тот факт, что, как бы тщательно ни подбирались цвета, институтские интерьеры в конце концов все равно выглядят либо рвотно-зелеными, либо невыразимо-коричневыми, либо никотиново-желтыми, либо розовыми, как хирургические перчатки. В результате некоего не совсем понятного процесса ответного резонанса коридоры, выкрашенные в вышеупомянутые цвета, всегда чуть-чуть пахнут вареной капустой — даже если никто и никогда ее поблизости не готовил.

Где-то в переходах прозвенел звонок. Эск легко соскочила с подоконника, схватила посох и начала прилежно подметать пол. Тут же двери аудиторий распахнулись, и коридор заполнился студентами. Они обтекали Эск с двух сторон, как вода обтекает скалу. В течение нескольких минут вокруг нее царило страшное столпотворение. Затем двери захлопнулись, вдалеке прозвучали, удаляясь, чьи-то запоздалые шаги, и Эск снова осталась одна.

Уже не в первый раз она пожалела, что посох не умеет говорить. Другие служанки относились к ней достаточно дружелюбно, но разговаривать с ними было невозможно. Во всяком случае, о магии.

А еще она пришла к выводу, что ей следует научиться читать. Это чтение, похоже, являлось ключом к магии волшебников, которая держалась исключительно на словах. Волшебники, видимо, считали, что имена — это то же самое, что предметы, и если поменять имя, то поменяется и предмет. По крайней мере, нечто в этом духе…

Чтение. Библиотека. Саймон говорил, что в ней хранятся тысячи книг, значит, среди всех этих слов просто обязаны найтись одно или два, которые Эск удастся прочитать. Эск закинула посох на плечо и решительно направилась в кабинет госпожи Герпес.

Она почти добралась до нужной ей комнаты, как стена вдруг окликнула ее:

— Эй!

Эск уставилась на камень, который внезапно заговорил, и из теней выступила матушка. Не то чтобы матушка умела превращаться в невидимку, просто у нее был талант растворяться в окружении, так что ее никто не замечал.

— Ну, как продвигаются твои дела? — спросила старая ведьма. — Как магия?

— Матушка, что ты здесь делаешь? — удивилась Эск.

— Заходила предсказать будущее госпоже Герпес, — ответила матушка, с некоторым удовлетворением демонстрируя Эск большой узел со старой одеждой.

Под строгим взглядом девочки ее улыбка быстро поблекла.

— Да, честно говоря, город — не деревня, — поспешно продолжала она. — Городские жители вечно беспокоятся о будущем, это все оттого, что они едят ненатуральную пищу. И что плохого, — добавила матушка, неожиданно осознав, что ее голос стал плаксивым, — в том, что я занялась предсказаниями?

— Ты сама говорила, что Хильта пользуется глупостью своего пола, — напомнила Эск. — А еще говорила, что тем, кто предсказывает будущее, должно быть стыдно. Кроме того, тебе не нужна старая одежда.

— Новое — это хорошо сохраненное старое, — чопорно парировала матушка. Она всю жизнь прожила по стандартам старой одежды и не собиралась поддаваться иллюзии временного благополучия. — Тебя тут хорошо кормят?

— Да, — кивнула Эск. — Знаешь, матушка, оказывается, магия волшебников — это все слова…

— Я тебя предупреждала, — гордо произнесла матушка.

— Да нет, я имею в виду… — начала объяснять Эск, но матушка раздраженно перебила ее:

— Мне сейчас некогда тебя слушать. К вечеру мне нужно выполнить несколько больших заказов; если так пойдет и дальше, мне придется взять кого-нибудь в ученицы. Не могла бы ты зайти повидать меня, когда у тебя выдастся свободный вечерок — или когда там тебя отпускают?

— В ученицы? — в ужасе повторила Эск. — Ты хочешь взять помощницу?

— Нет, — ответила матушка. — В смысле — может быть.

— А как же я?

— Ну, ты идешь своим путем, — сказала матушка. — Куда бы он ни вел.

— М-м, — отозвалась Эск. Матушка долго смотрела на нее и в конце концов махнула рукой:

— Ну я пошла.

Она повернулась и зашагала к кухонной двери. Ее плащ всколыхнулся, пола его откинулась, и Эск увидела, что теперь он подбит красной тканью. Темной, почти винного оттенка, но тем не менее красной. На матушке, вся доступная обозрению одежда которой всегда была выкрашена в практичный черный цвет, такой фасон смотрелся шокирующе.

— Бибьлиотека? — переспросила госпожа Герпес. — Вряд ли кто-то убирает бибьлиотеку.

Она казалась искренне озадаченной.

— Почему? — поинтересовалась Эск. — Разве там не скапливается пыль?

— Ну-у… — протянула госпожа Герпес и, поразмыслив немного, подтвердила:

— Полагаю, что скапливаеться, раз ужь ты об этом заговорила. Раньше я о библьиотеке почему-то не вспоминала.

— Видите ли, в других местах я уже убрала, — сладким голосом сообщила Эск.

— Да, — согласилась госпожа Герпес. — Убьрала, это так.

— Тогда…

— Дело все в том, чьто мы никогда.., этого не делали, — проговорила госпожа Герпес, — но чьтоб мне не жить на этом свете, ума не приложу почему.