Игорь Чубаха - За пригоршню астрала Страница 38

Компания свернула на набережную Невы ко входу в Эрмитаж. И не узнать было этого места, словно Светлана оказалась в другом городе, незнакомом и страшном. Это было, будто снится кошмар, Света попыталась проснуться, и вот уже она встает с кровати, идет чистить зубы, а на самом деле сон продолжается. Но с другой стороны крохотной частичкой мозга девушка отдает себе отчет – она не спит. Точнее, не испытай она шок, узрев невредимого Передерия, наверняка бы отключилась. А так наваждение оказалось неспособным вытеснить явь из сознания до конца. А Игорь, знай себе, бубнит:

– ...В годы Великой Отечественной войны Наркомфин провел четыре лотереи на общую сумму 12 и 9 десятых миллиардов рублей. По этим лотереям сумма выигрышей составляла 20 процентов стоимости выпущенных билетов. А выигрыши приходились на от 1 с половиной до 2 и 55 сотых процентов билетов в пачке... – а окутавшая Свету совершеннейшая чертовщина заставляет различать за сказанным: «... Это просто вздор, будто русичи поклонялись языческим богам. Русичи были свободными, как была свободна земля, лес, ветер и звезды, а не рабами божьими. Славяне – дети богов. Божьи дети. Рабом же можно быть только у чужого бога. Ингилизм, как солнечный культ, стоит на Совести и Почитании Предков...»

Уже в полупустом гардеробе Зимнего Передерий прервал Игореву болтовню лобовым вопросом. Именно тогда, когда Светин кавалер помогал даме снимать плащ, и ее руки оказались как бы связаны:

– Светлана, у вас никогда не было простецкого массивного серебряного кольца? Может, было, да потеряли?

И наваждение рассеялось. Было и не стало. Словно головой в прорубь, словно иголку под ноготь, словно укус гюрзы. Света, боясь встретиться с пронизывающим взглядом, как можно невинней пожала плечами. Дескать я, как всякая представительница прекрасного пола, украшения люблю весьма. И столько у меня за короткий девичий век этих мулек перебывало, что всего и не упомнишь.

Ответом Герасим Варламович явно остался недоволен, но крепче нажимать не стал. В самый последний момент опомнившаяся Светлана успела прихватить из сумочки путеводитель, заветный, сорок девятого года издания, чтобы чем-то руки занять. И поскольку билеты были предварительно куплены заткнувшимся наконец камер-юнкером, группа сквозь прямоугольную раму металоискателя вошла в ослепительно белый зал с алебастрово-белыми колоннами и молочными статуями и бюстами. Даже пол здесь был в серо-белую клетку.

Передерий с Дианой обогнали Свету с Игорем и повели не вверх по расцвеченной золочеными кучеряшками лепнины парадной лестнице, а направо. Где за кафе начинались залы с тем, что осталось от древних цивилизаций. Иногда до Светланы долетали обрывки обращенной к Диане речи Передерия. И эти обрывки казались остаточными галлюцинациями после пережитого снаружи приступа:

– ...Самая первая массовая болезнь со стопроцентной смертностью, – зачем-то объяснял Передерий Диане, – перелом ноги. Первобытная человеческая стая не дожидалась отстающих. Как тут не зародиться стремлению контролировать природу? С помощью кого? Вестимо, с помощью злых духов. Но сколько ни умнеет человек, болезни со стопроцентной смертностью его не оставляют...

С затянутыми охряными шторами окнами, с экспонатами на мертвенно-охряном фоне Египетский зал очень созвучно Светиной ситуации оказался почти целиком посвящен смерти. Огромные базальтовые матрешки-саркофаги и саркофаги-гробы из розового, за бесконечные века иссеченного песком мрамора. Деревянные куклы-саркофаги, расписанные символами, словно татуированные.

Теперь на Свету не оглядывались покоренные мужики, не смотрели с завистью женщины. Света растеряла веру в себя, а без этого самый искусный макияж давал сбой. Впрочем, особо и красоваться перед кем, не находилось. Вне каникул и выходных залы Эрмитажа пребывали в сонном полузабытьи, и редкий посетитель легко терялся в музейных пространствах-просторах.

Выпиленный пласт рельефа из гробницы Ни-Маат-Ра, напоминающий задубевший тульский пряник. Мумия жреца Па-Да-Ист, которую нельзя фотографировать со вспышкой – красно-черная, как копченая селедка; в белых полотняных шортиках вроде тех, что были модны в позапрошлом году... Свете не терпелось как можно быстрее покинуть этот зал, но она стоически разглядывала экспонаты. Пока не заметила, что ее ждут.

– ...А первобытное рабство, – продолжал вещать Герасим Варламович, полуповернувшись к Диане, – идеал человеческого общества. Вождь удерживал при себе именно столько рабов, сколько требовалось, чтобы прокормить и себя, и его. Как хищник, который охотится, только когда голоден. Это уже тысячелетия спустя колдовство стало не фактическим, а идеологическим вопросом. Стало ночным кошмаром религии, тенью догмы. И уже получалось не важным, взаправду ли ведьма околдовала коров так, что их молоко высохло. Ведьму сжигали за то, что она допускала саму возможность подобного...

Звук шагов был неприятно конкретен, этот звук уплывал под потолок, ломался там и возвращался шепелявым эхом.

Передерий, не оборачиваясь и не спрашивая согласия, свернул в зал с банно-салатными мраморными стенами. Здесь на посетителей свысока пялились бельмами расставленные как шахматы римские скульптуры. По мере приближения как бы расступающиеся и уступающие внимание гостей спрятавшейся в главной нише огромной статуе восседающего на троне Юпитера.

Девушка попыталась найти этот зал среди неконтрастных серых иллюстраций путеводителя и, естественно, не нашла. То и дело книжка раскрывалась на Георгиевском зале или малахитовом плане ГОЭЛРО. Вопрос, что же она не так сделала на крыше Генштаба, подкатывал к горлу изжогой. Что же произошло на самом деле? Банально промазала? Из каких-то неведомых соображений ей подменили патрон на холостой? Ее проверяли? Проверяли Герасима? Версии, версии, версии, одна нелепей другой, и ни одной толковой.

В следующем зале стены оказались фиолетово-розовые, как кефир с вишневым сиропом. Потолок напомнил перевернутый вверх тормашками кремовый торт. У большинства скульптур были отбиты и утеряны конечности, словно это не музейный зал, а комната досуга выздоравливающих в военном госпитале.

Передерий приглушенно продолжал мурлыкать Диане премудрости:

– ...Ольты, флоссы, прочие расы предрасположенных – пустое. Чтобы воздействовать на человека, достаточно войти в резонанс с его внутренней энергетикой. Все остальное от Диавола... – может с умыслом, чтоб Светлана тоже слышала.

А следующий зал – зал Диониса – оказался тем самым, главным. Ради него и затевалась экскурсия. Это Света поняла по тому, как подобрались ее спутники, и стали поглядывать на Светлану, будто чего-то ждали. И как-то так вышло, что группа остановилась не у главного в этом зале мраморного изваяния Диониса, немолодого мужика, играющего виноградными гроздьями; не рядом с которой-нибудь из муз, высеченных с подобающими атрибутами; а у относительно некрупной скульптуры обнаженной девушки. В пояснении на табличке девушка называлась то Афродитой, то Венерой.

И если с самого начала чудной экскурсии у Светы на душе скребли помойные кошки, то в этом зале ощущение дискомфорта достигло апогея.

Свету коробило от слепых оскалов каменных сатиров. Свете мнилось, что вскарабкавшиеся под потолок безобразные алебастровые крылатые русалки мужского полу готовы на нее обрушиться. Свету до безумия пугал цвет стен этого зала – они были облицованы красным мрамором. Мрамором, по фактуре похожим на аккуратно разделанные и выставленные в витрину мясного магазина куски плоти.

И пуще всего Свету царапали косые перемигивания посетителя не из их компании и работницы музея. У обоих шевелились запавшие рты и зябко морщилась нездоровая синюшная кожа. Сама собой догадка тут же превратилась в уверенность – эти двое каким-то образом были связаны с Передерием, Дианой и Игорем. И эта загадочная связь не сулила Светлане ничего хорошего.

И, чтобы спрятаться от общего внимания, девушка раскрыла путеводитель. И надо же, он отворился именно на нужной иллюстрации. Нет, Света ошиблась, это была похожая, но другая скульптура. Нет, девушка все таки была права, подпись под фотографией значила «Венера Эрмитажная, копия по греческому оригиналу, 3-й век д. н. э...»

Но тогда трудно было поверить своим глазам. Может быть, после сорок девятого года скульптуру реставрировали? Поза осталась без изменений. Но лицо! Это было уже совершенно иное лицо, никак не то, что на фотографии. И, кажется, эта более современная Афродита-Венера украла лицо Светы. Не кажется, а точно!

У Венеры-Афродиты наблюдалось именно такое лицо, какое Светлана каждый божий день созерцала в зеркале. Девушка даже неосознанно потрогала щеку ладонью. На месте, но какая горячая!

– Вы тут погуляйте, а мне надо навестить одного знакомого, – вдруг словно очнулся Передерий. И как бы оправдываясь, что для него было совершенно необычно, уточнил: – Он в этом секторе работает, – и повернул назад, туда, где в предыдущем зале мелькнула дверь при табличке «Служебный вход». Правая рука у него почему-то не качалась в такт шагам.